«Сего числа получил я известие о победе, одержанной императорско-королевскими союзными войсками при городе Ульме сего месяца 11 числа нового стиля над французскою обсервационною армиею под командою фельдмаршала Нея, – сообщил Кутузов через несколько дней русским войскам, шедшим на помощь австрийцам. – В сем сражении два французских конных и два пехотных полка австрийскою кавалериею наголову порублены… Разбитый неприятель преследуется…»[390]
Впрочем, «преследовать» австрийский полководец не торопился. Весь следующий день его полки простояли на месте близ Ульма. «12 октября мы провели, чистя наши ружья и объедая ульмских мещан»[391], – писал австрийский офицер. Многие из генералов указывали на крайнюю усталость войск, и главнокомандующий назначил выступление только на следующий день, 13 октября.
В приказе по армии было объявлено, что цель марша – преследование разбитого неприятеля! Выдвижение должно было осуществляться несколькими колоннами. На северо-восток по дороге на Хайденхайм был отправлен корпус Вернека (25 батальонов, 28 эскадронов, три роты тирольцев – всего 10 тыс. человек). Почти параллельно ему по берегу Дуная шел корпус Риша (32 батальона и 11,5 эскадрона): по правому берегу в восточном направлении (на Вайсенхорн) был отряжен корпус Шварценберга, для того чтобы произвести здесь разведку боем, вернуться в Ульм ночью с 13-го на 14-е и далее проследовать за остальными войсками. Наконец, на юг двигался отряд Иелачича (8 батальонов, 4 эскадрона, 3 роты стрелков).
В то время как войска Макка готовились «преследовать» французов, Наполеон начал наконец различать сквозь туман, окутывавший действия неприятеля, подлинные контуры дислокации австрийцев. Уже 12 октября, еще не получив сведений о бое под Хаслахом, император начал предполагать, что австрийская армия стоит под Ульмом. Но ему представлялось, что она располагается на правом берегу Дуная.
Расположение французской армии на 12 октября 1805 г.
В своем письме Мюрату от 12 октября император говорил: «Если неприятель будет оставаться на своих позициях и будет готовиться к битве, я желаю дать ее не завтра, а послезавтра, чтобы маршал Сульт и его 30 тыс. человек обошли правое крыло неприятеля и сделали успех верным и решительным… Помните, что это не стычка, это даже не атака вражеской колонны на марше, а битва с армией, которая может быть более многочисленна, чем Вы думаете о ней. От успеха этого сражения зависит многое. Я буду находиться там лично»[392].
Однако, концентрируя войска на правом берегу Дуная западнее Ульма, Наполеон понимал, что в этих условиях невозможно пренебрегать левым берегом, и потому приказал Мюрату поддерживать связь с «отрядом у Альбека» (то есть Дюпоном и Барагэ д’Илье), навести новые мосты – словом, сделать все возможное, чтобы обезопасить маневры французской армии и здесь.
Но распоряжения императора относительно левого берега остались без внимания. Дивизии Дюпона и Барагэ д’Илье были отведены назад, открыв тем самым для австрийцев дорогу на Нордлинген вдоль Дуная. В это время французский полководец находился в Аугсбурге, откуда он руководил общим ходом операции.
В ночь с 12-го на 13-е маршал Ланн адресует Мюрату письмо, в котором ясно указывает на допущенную ошибку: «…Вражеская армия находится на левом берегу Дуная, силы неприятеля на правом берегу малозначительны. Все, кажется, подтверждает, что противник собирается отступать во Франконию [в северо-восточном направлении. – Примеч. авт.], и я не сомневаюсь, что он начнет движение этой ночью. Я надеюсь, Монсеньер, что Вы, без сомнения, посчитаете необходимым прийти на помощь дивизии Дюпона и перевести значительную часть Ваших сил на левый берег Дуная…»[393] Однако Мюрат упорствовал в решении оставить свои войска на правом берегу. «Несмотря на то что бой, данный позавчера генералом Дюпоном, открыл нашу слабость на левом берегу… я не разделяю мнение маршала Ланна…»[394] – написал он Наполеону.
Зато с мнением Ланна полностью согласился император, прискакавший 13 октября утром из Аугсбурга в Гюнцбург. Он был поражен расхлябанностью, воцарившейся в его отсутствие. «…От Гюнцбурга до Пфаффенгофена армия предстала перед ним в страшном беспорядке. Разбитые грязные дороги были усеяны завязшими эльзасскими телегами… и павшими лошадьми… Справа и слева наши солдаты ходили по полям в поисках пропитания, другие охотились в этих полных дичи равнинах. По их беспрерывным выстрелам и свисту пуль можно было подумать, что находишься на аванпостах, а нужно сказать, что опасность здесь была не меньшая»[395], – рассказывал Филипп де Сегюр.
Нужно отметить, что немалую роль в тяжелом состоянии армии сыграла погода. Начиная с самого момента перехода Дуная сильно похолодало, полили почти непрерывные дожди. Временами дождь сопровождался мокрым снегом. Войска и обозы вязли в непролазной грязи на проселочных дорогах. Фезенсак, тогда лейтенант 59-го линейного полка, вспоминал: «Эта короткая кампания была для меня как бы обзором всего того, что я должен был претерпеть впоследствии: ужасная усталость, нехватка продовольствия, жестокая непогода, беспорядки, чинимые мародерами, – ничего не было в недостатке, и за один месяц я испытал все, что потом я испытывал последовательно в течение моей карьеры. Бригады и полки были так рассеяны на биваках, что приказ собраться в условленном месте приходил поздно, так как его передавали через несколько командных звеньев. В результате полк шел день и ночь, и что меня больше всего удивило, это то, что я первый раз видел, как люди спали на ходу, прежде я не мог в это поверить»[396].
Сержант Рави из 32-го линейного полка полностью подтверждает эти слова: «Полк шел днем и ночью, но что меня больше всего утомляло, это марш в темноте. Самая сильная потребность человека – это сон. Я видел, как люди спали, продолжая идти, – то, что я считал невозможным. Неверный шаг приводил к тому, что спящие падали в канаву, как колода карт»[397].
В ходе форсированых маршей огромной массы людей было совершенно невозможно обеспечить правильные выдачи рационов. В результате солдаты разбредались по окрестным деревням, переворачивая их вверх дном в поисках продовольствия. Как всегда бывает в подобных случаях, там, где начиналось мародерство с целью добыть пищу, оно вскоре перерастало и в банальный грабеж. Офицерам было сложно что-либо сделать, так как на все был неотразимый ответ: «Я голоден, я ищу хлеб».
Сражение под Эльхингеном, 14 октября 1805 г.
К несчастьям, с которыми справиться было невозможно, добавились ошибочные распоряжения Мюрата, который попался под руку разгневанному императору. Узнав, что один из важных мостов через Дунай остался без всякой охраны, Наполеон воскликнул, обращаясь к своему шурину: «Ну вот, повсюду одно и то же. Вы видите, как выполняются наши приказы!» Сегюр написал: «Не знаю, к кому относился этот упрек – к Нею или Мюрату, но что очевидно, император увидел, что во время его пребывания в Аугсбурге вся энергия словно потухла…»[398]
Получив сведения, что на левом берегу почти нет французских войск, что в Эльхингене аванпосты столкнулись с крупными силами австрийцев, что мосты толком не охраняются, Наполеон самым нелицеприятным образом выказал свое неудовольствие Нею и Мюрату. Теперь обстановка на «шахматной доске» была ему полностью ясна, и он брал дело в собственные руки.
Вечером 13 октября император отдал ясный приказ: необходимо было снова переправить на левый берег значительную часть войск, отрезать австрийцам дорогу вдоль Дуная и окончательно загнать их в Ульм. Так как идти на Ульм через Гюнцбург означало сделать большой крюк через Стоцинген, Лангенау и Альбек по проселочным дорогам, необходимо было найти переправу ближе к городу. Единственным мостом в подходящем месте был мост у монастыря и деревни Эльхинген. Но позади этой переправы как раз находился австрийский корпус Риша. Значит, мост надо было отбить у неприятеля. Эту задачу должен был выполнить маршал Ней с дивизиями Луазона и Малера. За ним следовали гвардия, корпус Ланна и резервная кавалерия. Мармон должен был замкнуть окружение Ульма на правом берегу, Сульт – отрезать последнюю возможность отступления неприятеля на Биберах.
На рассвете 14 октября под холодным осенним дождем Ней в полной парадной форме был уже неподалеку от Эльхингенского моста. На противоположной стороне Дуная, за полуразрушенной переправой находилась мощная позиция: обрывистый склон, на вершине которого раскинулась деревня Обер Эльхинген и аббатство с толстыми каменными стенами. От реки до плато простиралась низина шириной около километра. К счастью для дивизии Луазона, австрийские генералы пренебрегли охраной разрушенного моста. Они оставили здесь лишь два батальона с двумя орудиями. Остальные силы Риша находились позади деревни.
Император со штабом прибыл к месту будущей переправы, чтобы проследить за ходом атаки. Прежде чем начать бой, Ней подскакал к блестящей группе всадников и приблизился к Мюрату, в котором он видел главного виновника ошибки двух прошлых дней. Говорят, будто бы знаменитый командир конницы на замечания Нея ответил, что привык составлять свои планы в присутствии врага, а не на бумаге. Теперь, подъехав к Мюрату, Ней дернул его за руку и громко воскликнул так, чтобы слышал весь штаб: «Ну что же, принц! Поедемте со мной составлять ваши планы в присутствии врага!» И с этими словами, дав шпоры коню, маршал ускакал к мосту, чтобы лично руководить боем…
Одиннадцать французских пушек уже вовсю грохотали, осыпая маленькую австрийскую батарею ядрами. Однако Ней не стал дожидаться, пока неприятельские орудия замолчат. Встав рядом с мостом, он приказал начинать.