С помощью найденных в Линце судов 4 ноября была начата переправа войск через Дунай. В общей сложности здесь оказались три пехотные дивизии (Газана из 5-го корпуса, Дюпона из 6-го корпуса и Дюмонсо из 2-го корпуса), а также драгунская дивизия Клейна. Это было сделано не только с целью отрезать путь Кутузову на север, но также и для того, чтобы хоть как-то разгрузить главное шоссе, ведущее к Вене. Дорога вдоль левого берега была узкой, зажатой межу высокими скалами и Дунаем. Но тем не менее это была дорога, и по ней вполне мог двигаться небольшой корпус. Что же касается драгун Клейна, то их вообще отправили на рекогносцировку в северном направлении в сторону Богемии для того, чтобы выяснить обстановку в этом регионе.
Император надеялся также выгодно использовать Дунай в качестве транспортного пути. По его приказу нужно было собрать около 300 речных судов и организовать флотилию, которая, с одной стороны, могла бы надежно связать корпус на левом берегу с главными силами, а с другой стороны, принять на борт провиант и наиболее уставших солдат.
Распоряжение императора будет выполнено лишь частично. Удастся найти не более 30 подходящих суденышек, и потому войска на левом берегу окажутся изолированными.
Все эти приказы Наполеон отдал из города Линца, где его главная квартира находилась с 4 по 9 ноября 1805 г. Однако уже в эти дни императору французов пришлось решать не только военные задачи, так как политика постоянно вторгалась в ход военных операций. За день до переезда главной квартиры в Линц на аванпосты французских войск прибыл австрийский офицер, который передал письмо от императора Франца, адресованное Наполеону. Это был ответ на предложения мира, высказанные в беседе с генералом Макком в аббатстве Эльхинген. Послание было составлено в туманных выражениях, а в его тоне звучала высокомерная ирония. Тем не менее, как бы ни пытался изобразить австрийский император спокойную уверенность, сам факт его послания был уже важным знаком. Наполеон, не обращая внимания на ироничные фразы, ответил тотчас же: «…я готов забыть всю несправедливость уже третьей агрессии и попытаться снова заключить мир, быть может, он лучше выдержит интриги и усилия его разрушить со стороны Англии, чем два предыдущих… Моим единственным желанием является развитие торговли и флота, чему упорно противостоит Англия. Я выполняю свой последний долг по отношению к Вашему Величеству… Вы знаете, насколько ваши подданные недовольны этой войной. Пусть Ваше Величество, у которого есть столько добродетелей, позволяющих его подданным любить его, прекратит их несчастья и спасет сам себя от несчастья»[485].
Это письмо французского императора прибыло 5 ноября в штаб Кутузова, располагавшийся тогда в барочном аббатстве Мельк, больше похожем на роскошный княжеский дворец, чем на церковное здание. Михаил Илларионович так рассказывает об этом эпизоде в своем докладе, адресованном Чарторыйскому: «Когда я обедал сегодня 24 октября / 5 ноября[486]в 15 часов в монастыре Мельк, объявили о прибытии французского трубача с пакетом[487]. Со мной за столом был только генерал-майор барон Винценгероде и австрийские генералы Кинмайер, Штраух и Шмидт. Пакет был адресован графу Мерфельду…»[488]
Далее Кутузов сообщает, что, посоветовавшись с присутствующими за столом австрийцами, он распечатал пакет. Внутри него помещался конверт с письмом от Наполеона австрийскому императору. Этот конверт Кутузов не осмелился вскрыть и отдал генералу Кинмайеру, который пообещал доставить письмо в Вену скорейшим образом. Тем самым русский полководец ставил в известность Чарторыйского, что между французами и австрийцами ведутся сепаратные переговоры. «Теперь я имею все основания считать, что существуют переговоры между Австрией и Францией»[489], – писал Кутузов, заключая свое письмо. Конечно, Михаил Илларионович прежде всего должен был сообщить об этом Александру, но он прекрасно понимал, что царь не слишком будет рад правде, которая в очередной раз подчеркивает, насколько участие России в войне третьей коалиции было неразумным, и, как всегда в деликатных случаях, умелый дипломат, он обращался не напрямую.
Переговоры между воюющими сторонами стали всем очевидны, и между штаб-квартирами армий уже в открытую перемещались курьеры. 7 ноября в генеральную квартиру императора французов в Линц прибыл австрийский генерал Гиулай с очередным посланием от Франца II. Под влиянием событий последних дней, видя, что надежды спасти Вену нет, австрийский монарх изменил свой тон. Он предложил начать мирные переговоры, но однако их непременным условием поставил немедленное заключение перемирия. Он предлагал также, чтобы в переговорах принял участие русский царь.
Наполеон, конечно, не был простачком. Он прекрасно понимал, что перемирие играет на руку союзникам. Основной его целью является попытка под благовидным предлогом остановить на время боевые действия, не допустить французов в Вену, дать возможность соединиться всем армиям союзников, наконец, попытаться втянуть в коалицию Пруссию. Тем самым хитростью вырвать у него плоды всех военных побед.
Французский император ответил очень любезным посланием. Он соглашался на переговоры и очень хвалил молодого царя: «Я желаю мира и буду рассматривать как счастливое событие тот момент, когда Ваше Величество обратит внимание на интересы своей страны и на благо своего народа… Я никоим образом не сомневаюсь в личных качествах императора Александра, но я хорошо знаю всю силу того влияния, которое уже в течение трех лет на него оказывают. И его добрые и благородные желания дают совсем другой результат. Он хотел быть миротворцем и благодетелем Европы, но благодаря своему окружению стал главным двигателем раздора, происходящего на континенте. Я много переписывался с императором Александром, и моя связь с ним оставила в моем сердце память о его доброте и о его высоких достоинствах. Сейчас он молод, он приобретет потом больше опыта и, конечно же, сделает все то добро, которое он желает Европе и человечеству. Я надеюсь, что тогда он воздаст больше справедливости моим чувствам, моей откровенности и дружбе, которую я пытался засвидетельствовать ему во всех наших связях»[490]. Не жалея любезных фраз, Наполеон тем не менее на перемирие не соглашался.
Хотя переговоры и не нашли своего материального воплощения, любезности сыпались со всех сторон. В штаб-квартиру императора прибыл баварский курфюрст, который не смог встретить императора в Мюнхене и помчался в Линц, чтоб засвидетельствовать свое почтение, а кроме того, завершить переговоры о бракосочетании его дочери, юной принцессы Августы Баварской, и Евгения Богарне, приемного сына Наполеона. Узнав об этих переговорах, генерал Гиулай как бы невзначай заговорил о том, что и императору пора бы заключить приличный брак – развестись со старой бесплодной Жозефиной и жениться на молодой принцессе… например, австрийской.
Все эти переговоры, постоянные появления парламентеров на аванпостах, наконец, даже хотя и очень неопределенные, но все же разговоры о возможном браке Наполеона и дочери австрийского императора, конечно же, не остались секретом для офицеров как французских, так и австрийских. «Не проходило дня, чтоб к нам не приезжали парламентеры или переговорщики, без того, чтобы не было какого-нибудь частного перемирия… – рассказывает офицер из императорской свиты. – Никогда еще не было похода, где дипломатия играла бы такую большую роль»[491].
В результате сложилась весьма странная ситуация. Передовые отряды, как французские, так и австрийские, толком не знали, что им нужно делать: то ли воевать, то ли мириться. «На аванпосты прибыл парламентер, который заявил от имени австрийцев, что у них есть приказ командования прекратить сражаться»[492], – доложил Мюрат императору 9 ноября.
С другой стороны, отношения между русскими и австрийцами весьма накалились. Действительно, если встать на позицию простого австрийского офицера, то роль русской армии должна была представляться ему весьма странной. Сначала всем говорили, что война будет победоносной, так как несметные силы русских придут на помощь австрийской монархии. Вместо несчетного войска пришла маленькая армия, она быстро прошагала в сторону Баварии, а потом столь же быстро принялась шагать в обратном направлении. И, как оказалось, даже и не думала защищать Вену. Как следствие, между генералами возникли острые споры, а младшие офицеры смотрели на своих союзников чуть ли не как на врагов. Мюрат докладывал императору сведения, полученные от пленных. «Большой разлад царит между русскими и австрийцами. И те и другие осуждают друг друга в трусости. Австрийские офицеры, которые обедали здесь сегодня [в аббатстве Мельк. – Примеч. авт.], попросили у монахов, чтобы те не давали еды русским: “Это трусы. Они бросают нас, даже не вступив в бой”. Русские отвечали, что они отступают потому, что они малочисленны»[493].
Эта необычная военно-политическая ситуация поставила на пути русского главнокомандующего гигантские трудности. Его армия оказалась как бы в вакууме и надежду на спасение могла черпать только в собственной решительности и отваге. Но, с другой стороны, она и создала неопределенность, которая вконец сбила с толку и без того не слишком далекого политика, каким был лихой командир французской конницы Иоахим Мюрат. И Кутузов не преминул воспользоваться своими блестящими талантами психолога и стратега…
Глава 10. Два сюрприза
С самого начала мы видим, что абсолютное, так называемое математическое, нигде в расчетах военного искусства не находит для себя твердой почвы. С первых же шагов в эти расчеты вторгается игра разнообразных возможностей, вероятность счастья и несчастья. Эти элементы проникают во все детали ведения войны и делают руководство военными действиями по сравнению с другими видами человеческой деятельности более остальных похожим на карточную игру.