[655]. Император был очень доволен этой находкой и тотчас же распорядился сделать город Брюнн и Шпильбергскую цитадель операционной базой для своей армии.
В тот момент, когда дивизия Удино вступала в город, а штабные офицеры французской армии принимали Шпильбергские склады, французская кавалерия двигалась вперед по широкой равнине к востоку от Брюнна вдоль шоссе Брюнн – Ольмюц. Чувствовалось, что настроение на аванпостах изменилось. Больше не встречалось дезорганизованных групп отставших солдат. Вместо них на равнине были развернуты значительные силы русской конницы. Со своей стороны, Мюрат двинулся вперед с мощным конным авангардом. Вслед за командующим по дороге и прямо через поля широким фронтом скакали на рысях стройные эскадроны драгун, конных егерей и гусар. В распоряжении Мюрата было более 3000 кавалеристов: драгунская дивизия Вальтера, три легкоконные бригады и два полка конных егерей[656]. С русской стороны под командованием генерал-майора Чаплица было также более 3000 кавалеристов[657].
Стычки передовых постов начались еще в девять часов утра. С появлением основной массы французской конницы все говорило о том, что начнется жаркое дело. Бригада драгун Себастиани, конно-егерская бригада Мильо и гусары Трейяра сбили посты русской кавалерии и устремились вперед вдоль Ольмюцкого шоссе. Но на подходе к Позоржицкой почте они столкнулись с основными силами русских.
Октав Левавассер, который со своими пушками, как всегда, был впереди авангарда, вспоминал: «Дойдя до гребня холма, мы вдруг увидели в долине массу в шесть тысяч кавалеристов, которые шагом двинулись на наши два полка. Моя артиллерия открыла огонь по этой грозной туче всадников. Трейяр и Латур-Мобур закричали: “Держитесь, гусары! Держитесь, конные егеря!” …Массы русской кавалерии обошли нас одна справа, другая слева и стали окружать нас. Моя артиллерия взяла во фланг левую массу и открыла огонь картечью. Но, увидев позади нас другие эскадроны, русские решили их охватить…»[658]
По всему полю закипела отчаянная кавалерийская рубка. Французские драгуны и конные егеря были опрокинуты. Санкт-Петербургский драгунский полк врезался в ряды неприятельских всадников. Согласно рапорту Багратиона, рядовой Дмитрий Чумаков в упорной схватке захватил штандарт[659].
Французские легкоконные эскадроны покатились по равнине в обратном направлении. Но в этот момент на поле сражения появилась кирасирская дивизия д’Опуля и четыре эскадрона конных егерей и конных гренадер императорской гвардии под личным командованием маршала Бессьера.
Мюрат и Бессьер были не из тех людей, которые упускали возможность нанести несколько добрых ударов саблей, и тотчас же земля задрожала от гула тяжелых кирасирских коней. 500 кирасир бригады Фонтена и четыре эскадрона гвардейской кавалерии врезались в расстроенные успешной атакой ряды русских всадников. «Вторая бригада атаковала с таким порывом, что она опрокинула все боевые порядки, которые ей противостояли»[660], – докладывал д’Опуль в своем рапорте. А в другом отчете об этом эпизоде можно прочитать: «Маршал Бессьер во главе четырех эскадронов гвардии провел блистательную атаку[661], которая сокрушила и опрокинула врага»[662].
На этот раз отступать пришлось русским кавалеристам, которые галопом понеслись в сторону Раусница. Здесь на шоссе осталась без прикрытия батарея Левавассера. Молодой офицер вспоминал: «Мои канониры и солдаты обоза тотчас же соскочили с коней и бросились вместе с пушками прочь с дороги. В течение пяти минут опрокинутая конница скакала через мою батарею. Но никто из кавалеристов не отделился от рядов и не тронул нас. Они только пальнули несколько раз из пистолетов в нашу сторону»[663].
Бой прекратился уже в темноте. Французы продвинулись километров на 12 вперед и остановились неподалеку от Раусница. Первый конно-егерский и драгуны расположились вокруг Позоржицкой почты.
Кавалерийские схватки бывали обычно очень скоротечными. Само столкновение длилось недолго, и, несмотря на порыв атакующих, потери обычно были невелики. Не составлял исключения бой на Ольмюцком шоссе. Согласно рапорту Багратиона, русские полки потеряли 110 человек убитыми и без вести пропавшими и 31 человек ранеными. Как всегда в рапортах Багратиона, наблюдается несоответствие между количеством убитых и раненых. Даже если учитывать, что из 110 человек половина попала в плен, раненых должно было бы быть гораздо больше. Общее количество русских потерь можно определить, вероятно, как 200 человек убитыми, ранеными и пленными.
Французские потери можно определить по косвенным данным. Так, известно, что в бригаде кирасир, принявшей участие в бою, было ранено 40 человек. Так как на 40 раненых нужно полагать, по крайней мере, 10–15 убитых, можно предположить, что кирасиры потеряли порядка 50 человек. Что касается драгун, они потеряли шесть офицеров убитыми и ранеными. Больше всего пострадал 11-й драгунский полк, полковник которого, Фердинанд Пьер Бурдон, получил тяжелые ранения и скончался от полученных ран 6 декабря 1805 г. Подобные потери офицеров означают, что драгуны потеряли не менее 100 человек убитыми и ранеными. Кроме того, 11-й полк почти наверняка потерял эскадронного орла, взятого санкт-петербургскими драгунами. Наконец, в 22-м конно-егерском был ранен один офицер, а также один офицер гвардейских конных егерей. В общем, это означает, что у французских кавалеристов выбыло из строя не менее 200 человек, а возможно, и больше.
«Русская кавалерия атаковала отважно, – вспоминал Савари, – и опрокинула бы нас, если бы конные гренадеры не вступили в дело. Кирасиры поддержали их успех и рассеяли тех русских кавалеристов, которые висели на плечах наших легкоконных»[664].
В момент кавалерийской схватки Наполеон появился на поле сражения. «Император прибыл на поле боя, – рассказывает капитан Тиар, – и он присутствовал при атаке гвардейской кавалерии. Затем он доехал до Позоржицкой почты и, возвращаясь, пересекая эту всхолмленную равнину… он сказал нам: “Молодые люди, изучайте хорошенько эти места. Здесь мы будем драться”»[665].
Действительно, равнина, на которой кипела кавалерийская схватка, станет через несколько дней самой известной равниной Европы. Еще утром 20 ноября Наполеон отдал приказ:
«Маршалу Сульту
Порлиц, 29 брюмера XIV г. (20 ноября 1805 г.), 8 часов утра
Маршалу Сульту приказано занять Аустерлиц…»[666]
Так впервые Наполеон произнес слово, которому суждено будет войти в историю Европы.
Глава 12. От Кронштадта до Неаполя
– Мы будем иметь честь атаковать вас, – произнес Арамис, одной рукой приподняв шляпу, другой обнажая шпагу.
– Вот как… вы сопротивляетесь! – воскликнул де Жюссак.
– Тысяча чертей! Вас это удивляет?
И все девять сражающихся бросились друг на друга с яростью, не исключавшей, впрочем, известной обдуманности действий.
В то время как пушки грохотали в долине Дуная, союзники привели в движение массы войск, разбросанных на огромном фронте от берегов Балтики до теплых волн Адриатики. Боевые действия на севере и юге Европы, в тирольских горах и на побережье венецианской лагуны, происходили совсем по иному сценарию, чем война в сердце Австрии. Где-то армии сталкивались в упорнейших битвах, и кровь лилась рекой. А где-то боевые действия походили то ли на маневры, то ли на народные гуляния. Как бы там ни было, картина войны 1805 г. без разбора этих операций будет неполной и однобокой. Только с учетом того, что происходило на всех театрах военных действий, можно составить правильное представление как об общем ходе войны, так и о ее политических аспектах.
Вплоть до самого начала войны австрийцы предполагали, что Наполеон отправится командовать войсками на равнины Италии, где он уже два раза сражался с силами Габсбургской монархии. Поэтому с самого начала коалиция предполагала сосредоточить здесь огромные силы. С другой стороны, так как эрцгерцог Карл, самый знаменитый и пользующийся наибольшим престижем полководец Австрии, оказался в числе противников войны, он не получил командования в Германии, где предполагалось нанести решающий удар (см. выше). Естественно, что ему поручили командовать на втором по важности театре военных действий – не мог же брат императора и выдающийся генерал остаться совсем без войска. Но сам факт назначения эрцгерцога Карла на пост командующего армией в северной Италии сыграл немалую роль. Понятно, что эрцгерцог взял к себе своих лучших генералов. Чтобы как-то компенсировать фактическое отстранение Карла от самого главного командного поста, в его распоряжение были переданы лучшие полки.
В результате получилась совершенно парадоксальная ситуация. В то время как армия Макка, оказавшаяся волею судеб лицом к лицу с главными силами Наполеона, насчитывала лишь 80 тыс. человек, армия эрцгерцога Карла, располагавшаяся в Венецианской области и южном Тироле, состояла из 208 батальонов и 102 эскадронов и насчитывала по состоянию на 25 августа 1805 г. 119 537 человек![667] Правда, спохватившись, Гофкригсрат прислал 27 сентября приказ направить часть войск на усиление австрийской группировки в Германии. Эрцгерцог выделил из своей армии 30 батальонов, а затем и другие подкрепления. Интересно, что генерал Макк отказался от направленных ему войск и послал их обратно. В результате целый корпус провел то время, пока остальные сражались, в бесцельных изнурительных маршах. Тем не менее даже с учетом выделения этих сил к началу боевых действий австрийцы располагали в северной Италии мощнейшей армией. Ее численность в округленных цифрах может оцениваться в 90 тыс. человек.