— Прощай, — ответил хозяин владения голосом, в котором Ирв не смог уловить ни единого намека на какие-либо эмоции. Реатур не обращал никакого внимания и на странные взвизгивания малышей, из чего антрополог заключил, что именно такие звуки и издают обычно новорожденные минервитята.
— Пошли, — Ирв мотнул головой. Астронавты вышли в «гостиную», где как ни в чем не бывало резвились Реатуровы супруги. Как всегда полные любопытства и интереса, они окружили гостей и принялись засыпать их вопросами. Ирв даже обрадовался, что незнание языка лишает его обязанности отвечать на них.
У ворот замка землян ожидали оставленные ими космовелосипеды. Специально сконструированные известной фирмой для экипажа «Афины», они обладали проходимостью вездехода и все вшестером весили вдвое меньше, чем он.
— Я возвращаюсь на корабль, — заявила Пэт, садясь в седло. — Хочу проявить фотографии.
— А я просто прокачусь, — сказала Сара. — Есть над чем поразмыслить.
Она крутанула педали и покатила по извилистой тропинке, убегающей в поля. Пар, выходящий у нее изо рта, струился следом прозрачным морозным шлейфом.
Ирв замешкался, и Пэт заметила это.
— А ты? — спросила она. — Поехали со мной.
— Думаю, мне лучше остаться с Сарой. Она немного не в себе.
— Да брось ты! Она скоро оклемается. Все будет в порядке.
— Да, но… — он умолк и поехал по тропинке вслед за Сарой.
— Ну, как знаешь. Тогда пока, увидимся позже, — крикнула Пэт в спину Ирву и, не дождавшись ответа, со вздохом вырулила на дорогу и медленно двинулась в сторону «Афины».
— Я не понял, Валерий Александрович, — сказал Толмасов. — Попросите Фралька повторить.
— Он сказал… — начал было Брюсов.
Полковник поднял руку.
— Пусть он повторит то, что сказал. Я хочу сам научиться понимать минервитянский, не пользуясь услугами переводчика. — Решив освоить язык аборигенов, Толмасов взялся за дело со свойственной ему настойчивостью.
— Еще раз, пожалуйста, — попросил Брюсов Фралька.
— Медленно, — вставил Толмасов единственное слово, которое он употреблял достаточно часто, чтобы произносить его с уверенностью.
— Ты даешь мне… — Фральк указал на топоры, молотки и другие инструменты, принесенные русскими для обмена. — Часть я отдам Хогрэму, он… — Следующее слово было незнакомо полковнику, и он вопросительно посмотрел на Брюсова.
— «Обменяет», я думаю, — предположил лингвист. — Может, из контекста станет яснее. — Он снова обернулся к Фральку. — Продолжай.
— Хогрэм, он… — Опять то же самое слово. — Потом он использует полученное от вас для того, чтобы приобрести нужные вам товары. Кое-что из принесенного вами я не отдам Хогрэму. Я, — то же слово, — их сам. Часть из того, что мне дадут за них, я оставлю себе и сохраню. На другую часть возьму то, в чем нуждаюсь. А на то, что останется, я добуду товары, нужные вам.
— Не «обменяет»! — воскликнул Толмасов. — Я понял, что означает это слово… оно означает «продавать». Фральк продаст кое-что из того, что получит от нас, использует часть дохода для приобретения товаров у нас или у своих сородичей, остальное положит в кубышку… ну, и так далее. — Полковник потер глаза костяшками пальцев. — И кто из него получится в итоге?
— Нормальный капиталист, — тихо сказал Брюсов.
— Именно, — Толмасов взглянул на Фралька с несколько неприязненным интересом. Как «простого» инопланетянина, то есть как объект в чистом виде, его можно было изучать без предубеждений. А вот думать о нем как о капиталисте… здесь без идеологической борьбы не обойдешься. Полковник вдруг расхохотался.
— Что такое? — недоуменно поинтересовался Брюсов.
— Я представил его за рулем американской тачки, скажем, «форда». Занятное было бы зрелище.
— Да уж, — нервно улыбнулся Брюсов, оглядываясь. — Но в Москве это вряд ли сочтут смешным. Думаю, и Лопатин не обрадуется нашему открытию.
— В том-то и дело, — кивнул Толмасов. Он не отказался бы посмотреть на лицо гэбэшника, когда тот узнает новость.
Фральк издал звук, похожий на то, как женщина прочищает горло, когда сидящие с нею за обеденным столом мужчины слишком увлекаются деловыми разговорами и не уделяют ей должного внимания. Толмасов не в первый раз подумал о том, какой чудный музыкальный голос пропадает зазря и как странно то, что им обладает инопланетное существо, да еще — как совсем недавно выяснилось — мужского пола. Полковник отвесил Фральку почтительный поклон, как бы извиняясь за свою рассеянность. В ответ минервитянин не замедлил светски расшириться.
— Хочу больше, — он снова указал на молотки, топоры и на стоявшую поодаль коробку с карманными фонариками.
— Может, хватит с него топоров? — спросил Брюсов.
— Почему? Мы привезли их для обмена, а местные инструменты, оружие и, может быть, книги, которые мы получим от аборигенов, будут оцениваться на Земле на вес золота. Даже дороже, неизмеримо дороже. Но я усек, куда вы клоните, Валера.
Толмасов решил попробовать сам объясниться с Фральком, пользуясь своим весьма ограниченным словарным запасом.
— Эти…. — он указал на топоры. — Что ты с ними делать? Использовать на что?
— Использую для омало.
Толмасову хватило его познаний в минервитянском, чтобы понять, что Фральк скорее всего умышленно поменял употребленный им предлог «на что» на «для», но последовавшее затем слово, скорее всего существительное, было ему неизвестно.
— Омало? Что есть омало?
Из ответа Фралька Толмасов разобрал только «Ущелье Эрвис» — местное название Каньона Йотун. Он обернулся к Брюсову.
— Вы поняли, что он сказал?
Лингвист нахмурился.
— Омало — это что-то на противоположной стороне Ущелья Эрвис.
Толмасов сдвинул брови. Значение нового слова оставалось неясным.
— Повторите еще раз, медленно, — попросил он Фралька.
— Скармер, — минервитянин указал на себя. Потом указал на замок, где жил его король. Или отец? — Хогрэм Скармер.
— Фамилия? — спросил Толмасов лингвиста.
— Не думаю. Впрочем, он еще, кажется, не закончил.
Брюсов оказался прав. Явно упрощая свою речь, Фральк принялся объяснять дальше:
— Ущелье Эрвис… эта сторона… вся… скармер. — Он встряхнул всеми шестью руками, будто охватывая ими округу. — Ущелье Эрвис… та сторона… омало.
— Боже мой, — пробормотал Толмасов, боясь признаться самому себе, что он понял минервитянина правильно. — Валера, кажется, я все понял. Он пытается сказать нам, что к востоку от каньона находится другая страна, а омало — это, видимо, населяющее ее враждебное племя. Так что нам следует десять раз подумать, прежде чем вооружать здешний народец.
— Я полагаю, Сергей Константинович, что вы должны проконсультироваться с Москвой, — сказал Брюсов.
Полковник поморщился. Брюсов готов был «консультироваться» с Москвой по любому поводу, вплоть до того, какую пару носков ему следует надевать утром.
— Боюсь, вы правы, — ответил Толмасов, неохотно кивнув. — Американцы-то скорее всего контактируют как раз с этими самыми омало. Представляю реакцию Кремля на наш военный конфликт с ними, пусть даже и вынужденный. Наши и так уже едва не вляпались в ядерную заваруху в Ливане.
— Надо как можно тщательнее подойти к изучению местной ситуации, — заметил Брюсов.
— Само собой.
— Будем уведомлять «Афину»?
— Пусть об этом тоже позаботится Москва. Правда, будь моя воля, я бы пока не стал.
Реатур привел в порядок Палату Почкований. Он всегда тяготился этой работой — неприятной и мрачной; потому и не поручал ее самкам. И еще потому, что они, в силу своей природы, просто-напросто не выполнили бы ее должным образом. Хозяин владения вынес труп Байал в большой зал, надеясь, что самки, почувствовав приближение ночи, уже разошлись по своим маленьким комнаткам и легли спать. Но он ошибся. Нумар и Ламра с визгом носились друг за другом, изредка сталкиваясь и падая. Заметив хозяина владения с его ношей, они притихли и подошли к нему.
— Это Байал, — сказала Нумар.
— Как грустно, — отозвалась Ламра без особой скорби, словно сожалея о разбитом горшке или о мертвом животном. Слишком юная, она не осознавала, что судьба Байал уготована и ей. Будто лишний раз подтверждая свою наивность, она обратилась к Реатуру: — Потрогай меня. Наверное, я скоро буду почковаться.
Пробежав пальцами по ее телу, он нащупал маленькие, пока еще едва заметные выпуклости и как можно нежнее ответил:
— Я тоже так думаю, Ламра.
— Хорошо! — воскликнула Ламра.
«Нет, — с грустью подумал Реатур, — она не понимает, что почкование убьет ее, лишит жизни». Печаль навалилась на Реатура тяжким грузом. Ни к одной из своих самок — ни в прошлом, ни в настоящем — не питал он такой любви, как к Ламре. Было в ней что-то свое, отличавшее ее от остальных. Что именно? Реатур так и не понял этого, но знал, что будет скучать по Ламре, когда она выполнит свое предназначение и уйдет во мрак. «Может, к тому времени в земли омало забредет странствующий менестрель, и я попрошу его за хорошую плату сложить памятную песнь в честь усопшей», — с надеждой подумал он.
Пока Реатур предавался грустным размышлениям, заскучавшая Нумар что есть силы толкнула Ламру тремя руками и вприпрыжку пустилась наутек. Издав пронзительный крик, настолько громкий, что наверняка разбудила половину спящих самок, Ламра бросилась ей вдогонку.
Реатур с телом Байал на руках вышел из зала и запер за собою дверь. Он уже почти дотащил труп до полей, когда встретил Энофа, возвращавшегося в замок от летающего дома человеков. «Наверняка опять замучили расспросами», — предположил Реатур. Если бы не отменная вежливость, с которой человеки задавали свои бесчисленные «зачем» и «почему», хозяин владения давно бы заподозрил в них скармерских шпионов.
Эноф вгляделся в темноту и, различив, ЧТО тащит Реатур, спросил:
— Не желаешь ли ты, чтобы я выполнил эту работу вместо тебя, отец клана?
— А? Нет, спасибо, Эноф. Слишком мало получают самки от жизни, и поэтому я стараюсь дать им все, что могу, и оказать им скромные почести хотя бы после смерти.