– Если бы такие вокруг нашей горы поставить, мы вообще могли бы и ружей в руки не брать! – сказал он Белли с нескрываемым уважением.
Затем митрополит и Белли убыли на берег. Там их уже встречали хлебом и солью. Десятитысячная толпа кричала: «Да здравствует Александр, царь наш белый!» и «До веки поживает наш Александр!»
Митрополит вышел перед народом:
– Мы стоим на краю гибели! Бездна под ногами нашими! Отечество в опасности! И одна стезя остается нам к свободе вместе с Россией: меч и храбрость ваша покажут вам ее!
Седые воины плакали от избытка чувств.
Катторская область вместе с Черногорией, будучи всегда преданы России, отделены от захваченной французами Далмации пока еще независимой Рагузинской республикой, и через Герцеговину они примыкают к Сербии. Занятие Катторо и Черной Горы давало Сенявину огромные выгоды. Имея отныне в Катторо безопасную гавань, держащую под контролем всю Адриатику, командующий российской Средиземноморской эскадрой одновременно получал двенадцатитысячный корпус опытнейших и преданнейших славянских воинов, а кроме этого переносил театр войны от Корфу к Далмации.
К третьему дню нескончаемое веселье несколько спало, и город понемногу начал возвращаться к нормальной жизни.
Тем временем в поддержку Белли был отправлен на транспортах Витебский мушкетерский полк с полевыми орудиями. А еще через сутки из Корфу с фрегатом прибыл и сам Сенявин, не утерпевший, чтобы собственными глазами не посмотреть на занятый Белли город.
Перед убытием с Корфу вице-адмирал проводил уходящий в Севастополь отряд транспортов, увозящих сибирских гренадеров, тогда же сердечно простился и с мудрым стариком Ласси. Оба они понимали всю абсурдность исполняемого ими приказа, но не исполнить его, увы, оба никак не могли…
Не давало покоя и письмо императора с повелением незамедлительного ухода всех сил из Средиземного моря. Весь переход до Катторо вице-адмирал пребывал по этой причине в весьма сумрачном настроении и ни разу так и не покинул своей каюты. Лишь вид торжественно встречавшего его города, заставил Сенявина позабыть на время обо всем плохом.
Командир отряда в парадном мундире встречал командующего прямо на причальной стенке. Рядом с ним митрополит Черной Горы Петр Негош, знатнейшие из горожан. Неподалеку переминался с ноги на ногу и австрийский губернатор еще не изгнанный, но уже никому не нужный. Отсалютовав, как и полагается по этикету, шпагой, Белли доложился о содеянном по всей форме. Сенявин сиял от радости. Обняв капитана 1-го ранга, он долго троекратно расцеловывался с пришедшими его встречать бокезцами. Особенно трогательной была встреча с отставным Марко Ивлечем, которого Сенявин прекрасно помнил еще по встречам в ставке Потемкина. С австрийцем приветствие ограничилось лишь кивком головы, да большего тот и не заслуживал. Представился командующему и агент российского министерства иностранных дел в Цетинье и Катторо коллежский советник Санковский
– Рассчитываю на вашу помощь и дружбу! – сказал дипломату вице-адмирал, крепко пожимая руку.
– Наше дело единое, а потому во мне, ваше превосходительство, вы всегда найдете самого верного помощника и единомышленника! – отвечал тот. Затем был молебен в честь русского командующего и торжественный обед. В городе снова начались гуляния, песни и танцы.
– Мы ждали вашего прихода много лет! – сказал Сенявину Марко Ивлеч. – Именно потому мы сегодня так веселы и счастливы!
Петр Негош при стечении тысяч и тысяч бокезских славян говорил прочувственные слова:
– Самые горячие пожелания наши исполнились! Русские братья пришли к нам в самый трудный час. Запомните сегодняшний день. Пусть он никогда не исчезнет из вашей памяти! А потому раньше, чем я освящу наши знамена, клянитесь все, что будете защищать их до последней капли крови!
– Клянемся прахом наших предков! – отвечали ему собравшиеся.
Митрополит Петр Негош был личностью поистине замечательной, соединяя в себе одновременно главу церковной и светской властей, умело и достойно управляя своим маленьким, но храбрым народом. Каждое свое выступление перед собратьями он неизменно заканчивал одними и теми же словами:
– Свобода превыше смерти!
– Превыше! – вторили, потрясая ружьями, усатые черногорцы.
Умный политик, Негош всю свою жизнь боролся с турками, никогда не доверял и Вене. Помощь и поддержку всегда искал лишь в великой и единоверной России, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не предала Черную Гору.
Историки оставили нам описание характера и наружности этого поистине замечательного человека: «Петр Негош не малого роста, имеет стан стройный, лицо румяное, вид привлекательный, наружность важную и глаза, исполненные живости… Он один на свете архиерей, согласующий в себе достоинства, столь противоположные пастырскому жезлу. В церкви… он царь. В доме… генерал. Он с большей ловкостью повелевал перед фронтом на вахтпараде, нежели благословлял подходивших к нему офицеров. Он всегда окружает себя многочисленной свитою: витязи его или гвардия настоящие исполины… Петр Петрович говорит по-итальянски, по-французски и по-русски точно так же, как и на своем природном славянском языке, но по своей политике и сану полагает приличнейшим употреблять в публичных переговорах для первых двух переводчиков. Он чужд предрассудков и суеверия, любит просвещение, находит удовольствие беседовать с иностранцами, внимательно наблюдает ход политических происшествий в Европе, умеет пользоваться обстоятельствами и искусно ввертывается из трудных дел. Разговор его ясен и понятен. Ум его в беспрестанной деятельности. Черногорцы слепо ему повинуются, они боятся его взора и, исполняя приказание, говорят: „Тако Владыка заповеда!“»
Когда-то еще в правление императрицы Екатерины черногорский правитель Степан Малый был дружен с графом Алексеем Орловым, так и с адмиралом Спиридовым. Никого не удивляло, что митрополит имел чин российского полковника. Уже позднее Негош побывал в Петербурге, где был приветливо принят Екатериной Второй, а императором Павлом был удостоен ордена Святого Александра Невского, которого черногорцы всегда особо почитали как покровителя храбрецов.
…И русские и бокезцы, встав на колени, клялись в верности своим знаменам. Над побережьем далеко разносился звон колоколов, в воздухе пахло ладаном, митрополит Петр окрапливал склоненные знамена святою водой. На улицах Катторо уже вовсю распевали песни:
Сенявин, славный генерале!
Если ты твердо держишься русской веры,
Спеши как можно скорее:
Тебя желают бокезские сербы,
Желают тебя, как сыновья отца!
Откуда ни возьмись, тут же и король Бонапарт,
Но счастье повезло Сенявину.
Он занял прежде его Боку!
Свой своему и помощь, и слава!
Из воспоминаний очевидца: «В трое суток Дмитрий Николаевич, можно сказать, очаровал народ. Доступность, ласковость, удивительное снисхождение восхищали каждого. Дом его окружен был толпами людей. Черногорцы нарочно приходили с гор, чтобы удостоиться поцеловать полу его платья, прихожая всегда была полна ими, никому не запрещался вход… Адмирал, лично удостоверяясь в искренней преданности жителей, освободил их от всякой провинности, обеспечил сообщение с Герцеговиною, а для покровительства торговли учредил конвой до Триеста и Константинополя. К таковым милостям и попечениям бокезцы не остались неблагодарными. Старейшины от лиц народа поднесли адмиралу благодарственный лист и предложили жизнь и имущество в полное его распоряжение. В несколько дней снаряжено на собственный счет жителей и вышло в море для поисков 30 судов вооруженных от 8 до 20 пушек, что по малоимению малых военных судов при флоте было великой помощью. Распоряжение сие принесло больше пользы, нежели могли бы доставить налоги. Милосердие и кротость нашего правления было в совершенной противоположности с правлением соседа нашего Наполеона».
Петру Негошу Сенявин обрисовал свою позицию относительно Бокко-ди-Катторо так:
– Сей город был дан австрийцами Наполеону по Пресбургскому миру, а так как мы ныне в войне с Наполеоном, то ни с австрийцами, ни с кем иным считаться в этом деле я не намерен!
– Добро говоришь! Истинно так! – поддержал его митрополит.
Слова Сенявина стали известны и находившимся в Катторо австрийцам. Испытывать судьбу они не стали, а тихо покинули город. В тот же день бокезцы и черногорцы заняли все городские форты. Католический каноник и агент римской церкви Кайнович, понаблюдав в эти дни за русскими, проникся к ним искренним уважением. В Рим он, к неудовольствию папы, отписал всю правду: «…Русские никого не обижали и не утесняли. Офицеры были хорошо воспитаны, а солдаты вежливы. Они были снисходительны и совершенно не суровы… Что касается религии, то она была так же свободна, как при прежних правителях… Кто хотел бы сказать, что-либо плохое о русских, по крайней мере, о тех, которые были в Будве, заслужил бы имя лживого человека».
В школах на вопрос:
– Кому должно поклоняться?
Дети, как один отвечали:
– Единому Богу!
– Кому служить до последней капли крови?
– Единому Александру!
Мальчишки черногорцы, беспрестанно паля на улице в воздух из пистолей, восклицали:
– Да здрав буди наш царь Александр, да погибнет песья вера!
Отпущенные на берег наши матросы сразу же разбирались по домам местными жителями. Гуляли серьезно с песнями танцами. Местные свои боевые пляски, наши больше вприсядку. Потом, уже вернувшись на корабли, предавались воспоминаниям.
– А славный городок этот Катары, в любом доме поят так, что свету белому не рад. Жаль только что кабаков мало. То ли дело Кронштадт, что шаг, то кабак, трактир или портерная какая! Жаль местных мне братцы, право жаль!
– А зачем тебе кабаки, когда здесь в каждом доме наливают, да у каждого в подвале по сотне бочек?
– А так, для порядку!
– А какой я намедни на корабле сон видел, пошел, будто в лес, а навстречу медведь и давай меня ломать. Просыпаюсь, а то палубный унтер на вахту кулаком в бок тычет! Во как у нас на флоте бывает! А тут просыпаюсь давеча в гостях, а мне молодуха из кувшина полную склянку уже наливает. Продираю глаза и думаю, а не в раю ли я, братцы?