Тем временем Сенявин уже взял в кольцо Рагузу. Со стороны моря город блокировал флот. Начались ежедневные обстрелы. Буквально через несколько дней в городе стала кончаться пресная вода, это перерезали трубопроводы вездесущие черногорцы. Почти одновременно у французов стали кончаться припасы.
– Что будем делать? – вопросили его офицеры.
– Что и всегда – реквизировать! – бодро ответил им генерал.
И началось! Прикладами вышибали двери, ножнами палашей лупили строптивых. Подвалы обывателей были опустошены в несколько часов. Армия наелась, зато горожане были обречены на голодную смерть. Спустя время пришла очередь и «отцов города». Этих лупцевали с особым рвением:
– Говори, каналья, где сокровища прячешь?
Кинулись господа сенаторы в ноги к Лористону, спаси, мол, родимый, убереги, мы ж тебе ворота открывали и ключи золотые на подушке бархатной подносили, все честь по чести!
Лористон недоуменно пожал плечами:
– На войне, как на войне! Что поделать, надо терпеть!
Едва ж «отцы города» покинули его, генерал кликнул адъютанта:
– А ну-ка, Пьер, пройдись по сенатским погребам еще разок. Вижу по глазам, что еще немало добра припрятали!
Теперь уже даже высокомерные нобили кусали себе локти, почему они не предпочли в свое время Сенявина Лористону. По городу поползли слухи, что Сенявин уже решил взять город штурмом, а затем отдать его на разграбление неукротимым черногорцам. Нобили стали намекать Лористону, что хорошо ему было бы и сдать город. Французский генерал в ответ промолчал, а затем подробно рассказал советчикам об устройстве гильотины и пообещал соорудить таковую на центральной площади.
Из исторической хроники: «Рагузинцы не могли похвастать пребыванием у них французов. Лишившись торговли, они не имели чем себя держать, быв принуждены платить беспрестанные контрибуции и, раздевая себя, одевать нагих пришельцев. Они испили всю чашу горести. Большая часть судов их, находившихся в портах, России и Англии подвластных, были задержаны, другие достались в руки их крейсерам. Бокезские корсеры обогатились на счет тех, кои искали их разорения. С другой стороны французы брали все, что только им оставалось. Научась таким печальным опытом, многие из капиталистов бежали из Отечества и только у неприятелей своих нашли покой и покровительство».
В эти дни получила внезапное продолжение история пленения французского солдата егерем Ефимовым. Дело в том, что пленного солдата отправили ни линейный корабль «Святой Петр». Туда же после боев отправился повидать земляков и Ефимов. Узнав своего спасителя, француз бросился ему на шею. Затем бросается в трюм и возвращается с двумя талерами, которые успел заработать в русском плену.
– Ты это оставь! – отталкивает его руку Ефимов. – Мне деньги твои без надобности!
Окружившие их обоих, матросы и егеря не понимали, в чем дело. Тогда француз рассказал о том, что случилось с ним, подошедшему гардемарину. При ближайшем размене пленных француз был обменен на нашего солдата. Едва оказавшись у своих, он тут же отправился к Лористону и заявил, что содержался у русских в плену значительно лучше, чем русские у них, а кроме этого, рассказал командующему и свою историю.
– Хорошо! – сказал Лористон и тут же отсчитал сто наполеондоров, которые велел передать через парламентеров русскому егерю.
Узнав о присланных деньгах, Сенявин велел объявить по армии, что если кто отдал свои деньги за спасение жизни пленного, то может явиться к командующему и те деньги получить. Шли дни, но никто за деньгами не являлся. Наконец, потерявший терпение Сенявин, велел объявить розыск. Ефимова быстро нашли, и он предстал перед вице-адмиралом.
– 13-го егерского полка роты капитана Товбичева рядовой Иван Ефимов! – представился вызванный по всей форме и встал во фрунт.
– Спасал ли ты пленного? – спросил Сенявин.
– Было, ваше превосходительство!
– Почему тогда не пришел за деньгами?
– Я не имею тому доказательств, потому что, кроме Бога, свидетелей не было!
– То, что спас пленного и денег своих за него не пожалел – молодец, а то, что и скромен при том, вдвойне! На, держи! – и Сенявин передал егерю тяжелый сверток с сотней наполеондоров.
Развернув сверток, егерь поинтересовался у адъютанта, что это за деньги такие, а выслушав объяснение, отсчитал от них 15 червонцев.
– Вот это мои, ваше превосходительство, а чужого нам не надобно!
Молча посмотрел на солдата вице-адмирал, затем достал из своего кошелька горсть золотых и добавил к общей куче:
– Бери, Иван, это уже не французский генерал тебе дает, а я! Ты сделал честь русскому имени, а потому достоин награды! Быть тебе унтер-офицером и Георгиевским кавалером!
Одновременно с осадой Новой Рагузы большой отряд черногорцев и бокезцев стремительно продвигалась вглубь территории республики. К ним охотно присоединялось и местное православное население.
– Рагуза практически наша! – оптимистично оценивал ситуацию вице-адмирал. – Падение ее лишь вопрос времени.
Рагузцы-католики окрестных селений толпами сбегались к Сенявину, прося у него заступничества от жаждущих мести черногорцев.
– Хорошо! – кивнул, выслушав просителей, российский адмирал и велел перевозить несчастных на ближайшие острова, куда черногорцы добраться уже не могли.
– Мы не можем изменить вере, но мы вполне можем принять присягу русскому царю! – обрадованно кричали спасенные.
Едва увезли поселян на острова, появились посланцы рагузского сената.
– Французы заставляют нас голодать, грабят и избивают! Мы в несколько дней лишились всего, что было нажито многими поколениями! Мы разочаровались в Наполеоне и снова полюбили Александра. Во имя спасения наших жен и детей, Рагуза просит прощения!
– Русский царь прощает вас! – кивнул им Сенявин. – Но чем вы докажете свою любовь к нему?
– О, мы готовы будем открыть вам ворота и взорвать пороховые погреба Лористона!
– Это уже разговор не предателей, но патриотов! – ободрил их вице-адмирал. – Помощь может понадобиться очень и очень скоро!
Обстановка для французов складывалась самая критическая. Всем было ясно, что до падения Рагузы остаются считаные дни.
Из дипломатической переписки того времени: «Не имея достаточного числа войск, чтоб отважиться на приступ Рагузы, защищаемой сильным гарнизоном… Сенявин обложил крепость со всех сторон, устроив на высотах батареи, коие беспрестанно действовали по городу и наносили ему важный вред. 18-го числа в полночь пополудни французы делали сильные вылазки, но оба раза прогоняемы были с большим уроном. Нет сомнения, что нужда в свежей воде и продовольствии в непродолжительном времени заставили бы неприятеля склониться к сдаче, если бы непомерная измена со стороны турок, несмотря на уверения их в сохранении нейтралитета…»
Турки пропустили через свои владения в тыл нашим войскам корпус генерала Мармона. Боевые колонны Мармона возникли внезапно на ближайших высотах и под барабанный грохот устремились вперед, стремясь взять осаждающих в два огня. Завязался ожесточенный бой. Французы были остановлены. Но обстановка в корне изменилась. Теперь для осады Рагузы надо было подтягивать все резервы, что были.
А затем пришло ошеломляющее известие о замирении с французами и о начале переговоров в Париже по передаче им Бокко-ди-Катторо.
Лористон прислал в русский лагерь парламентеров. Те, ничтоже сумяшеся, заявили о неправильности вторжения Сенявина в Новую Рагузу, тогда, когда ему надлежит передать французам даже Катторо.
– На слово не верю! – огрызнулся Сенявин. – Где документ?
Ему тотчас передали пакет. В пакете письмо российского министра иностранных дел, слово в слово подтверждающее сказанное парламентерами.
– Ну, вот и дожились! – вздохнул стоявший подле генерал-майор Вяземский. – Бумаги министерские нам уже шлют из вражьего стана! Куда тут воевать, когда крылья обрезаны!
– Крылья нам обрезали раньше! – зло высказался Сенявин. – Теперь же пытаются обрубить и руки! Но и мы не такие уж простаки, постоять за себя еще сумеем!
Вице-адмирал умел быть не только дерзким, но и язвительным. В ответном письме к министру Чарторыжскому он особо не стеснялся: «Благоволите, милостивый государь, также принять нелицеприятную мою благодарность за лестный ваш обо мне отзыв и доброжелательство и при сем же случае позвольте мне просить вашего наставления, в каких именно случаях и по каким предметам имею относиться к вашему сиятельству, ибо, находясь в недоумении касательно НОВОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ, о коим вы изволили упоминать в депеше вашей, я опасаюсь, с одной стороны, сделать какое упущение или же, с другой, утруждать ваше сиятельство неуместными донесениями и письмами…»
Это послание давало Сенявину выигрыш еще как минимум в два-три месяца. Пока министр его получит, пока примет решение, пока напишет ответ, и ответ тот доедет до адресата, утечет уже немало воды, и многое может измениться. Запечатав послание, он вручил его курьеру-поручику:
– Вези, братец, да не гони слишком. Дело не весьма сколь важное, а потому езжай степенно и с всею солидностью!
Сам же Сенявин на «Селафаиле» немедленно вернулся в Бокко-ди-Катторо. И вовремя! В городе царило полное смятение. Советник Сеньковский, не удержавшись, разболтал городским старейшинам о якобы готовящейся передаче города австрийцам. Это вызвало самый настоящий шок у местного населения. Слухи ходили уже самые невероятные!
– Что вы наделали! – накинулся на Сенковского вице-адмирал. – Кто вас уполномочивал? За такие дела срывают эполеты!
– Я состою не на военной, а на дипломатической службе! – был ему гордый ответ. – К тому же я не менее вашего ответственен за исполнение полученных предписаний!
– Вы состоите, прежде всего, на службе России, а потому поступать должны лишь в соответствии с ее интересами! Впрочем, вам этого понять не дано, а потому не смею более вас задерживать!
Российский главнокомандующий, по существу дела, выгнал российского посланника!