Из хроники крейсерства: «Явился на наше гребное судно, ходившее на рагузинский берег за провизиею, бывший до сего времени на австрийской службе российский солдат Курского мушкетерского полка Гаврило Яковлев, который, по словам его, во время бывшей пред сим французской войны попался к австрийцам, где и принужден был вступить в их службу. Но, не имев желания быть в оной и притом, воспользуясь оказиею, уйти на русские суда, отлучился от своей команды и сначала скрываясь на острове Каламота, а потом уже переплыл на берег и между тем он сказывал, что в упомянутом отряде австрийских войск, находящихся на острове Каламото, еще есть до 50 русских солдат, которые точно таким же образом, как и он, достались австрийцам и удерживаются ими. Сей солдат, согласно его желанием и повелением начальства принят был на корабль „Уриил“ в то же звание».
Тем временем произошла серьезная рокировка и во французском стане. Недовольный медлительностью и нерешительностью Лористона, Наполеон заменил его на более энергичного генерала Мармона. Последний был любимым адъютантом Наполеона еще в Египетском походе, а потому император считал Мармона бесконечно преданным себе. Увы, придет время, и маршал Мармон в самый сложный момент предаст своего благодетеля, сдав Париж союзникам. Однако пока до этого предательства еще долгих девять лет, и Мармон пользуется полным доверием Наполеона.
– Этот Сенявин упрям, что черт, и никак не хочет отдавать Катторо! – вводил в курс дела своего преемника Лористон.
– Эти скифы всегда упрямы! – ухмыльнулся Мармон. – Но вся их азиатская хитрость на виду, а от упрямства излечивают картечью!
– Увы, милый Огюст, не все так просто, – вздохнул Лористон. – Впрочем, ситуация теперь в твоих руках, так что желаю удачи!
Свое вступление в должность генерал ознаменовал новым наступлением. Получив большие подкрепления и доведя силы своей армии до двадцати пяти тысяч, Мармон напал на черногорцев. Однако застать воинственных горцев врасплох ему не удалось. Горцы успешно отразили все атаки, а затем отошли в полном порядке в урочище Мокрино. Потерпев неудачу с горцами, Мармон попытался затем оттеснить передовые войска генерал-майора Попандопуло, чтобы, отрезав русский отряд от Герцеговины, быть в готовности уничтожить его сразу же по возобновлении войны. Был момент, когда французы уже обошли наших со всех сторон, но, в конечном счете, у них и здесь ничего не вышло. Предусмотрительный Попандопуло вовремя отвел своих солдат, в полном порядке. С моря их прикрывали боевые суда. В открытых портах зловеще чернели пушки, готовые в любой момент разрядиться картечью по французским гренадерам. Укрепив небольшие крепостицы Херцегнови и Эспаньолу, наши окончательно остановили противника. Несколько раз в горячке Мармон еще пытался вплотную подойти к крепостям, но грозный вид подошедшего к самому берегу линейного корабля «Ярослав» вынудил его отказаться и от этой попытки.
Уже какую-то неделю спустя после вступления в должность Мармон запишет в своем дневнике следующее: «Между тем распространился слух о том, что война продолжается, русский адмирал получал ежедневные подкрепления. Сухопутные войска прибывали с острова Корфу под начальством генерала Попандопуло. Эти распоряжения вовсе не казались миролюбивыми… стали подозревать намерения Сенявина. У него предполагали вражду против нас, боялись, чтоб он не выдал Катторо англичанам, подобно тому как австрийцы выдали этот город ему самому. С минуты на минуту англичане могли прибыть и войти в форты. Все представлялось неверным и темным».
– Я не верю ни царю Александру, ни его адмиралу. Последний вообще продувная бестия, спит и видит, подложить мне свинью и поднести Катторо на блюде проклятым Джимми! Но я не могу драться с Сенявиным в силу мира между нашими державами, а на законы и договора он плюет с самой высокой мачты! – уже выговаривал вовсю Лористону Мармон. – Послушай, окажи мне последнюю услугу перед отъездом в Париж, навести нашего упрямого «визави», может, тебе все же удастся напоследок убедить этого строптивца!
Лористон неопределенно вздохнул. В успехе своей миссии он вовсе не был уверен. Однако отказывать старому другу было не в его правилах, тем более что теперь вся ответственность за здешние дела уже лежала не на нем. Это радовало особо!
– Хорошо! – сказал Лористон, подумав для приличия. – Я постараюсь сделать все, что возможно, хотя в таком мутном деле, как сам понимаешь, ручаться за успех никак нельзя!
В Катторо Лористон прибыл в легкой коляске и с небольшом конным конвоем.
– Я уже не от себя, а от нового командующего генерала Мормона, – сказал он Сенявину при встрече. – Генерал просил меня узнать, когда же все-таки вы намерены освободить город!
Шесть лет спустя под Москвой в Тарутине тон генерала Лористона, умоляющего Кутузова о мире, будет уже совершенно иным. Пока же в голосе Лористона слышался металл. Франция еще не познала всесокрушающего разгрома, и ее генералы просто не умели не быть надменными с неприятелем. Но у них все еще впереди… Поза Лористона не произвела на Сенявина ровным счетом никакого впечатления. Российский главнокомандующий к подобным трюкам был вообще не восприимчив.
– Ведь я говорил уже вам, генерал, что ни в коей мере не отказываюсь исполнять параграфы подписанного договора Убри, но для этого мне необходимо лишь его подтверждение от императора! – ответил он на слова Лористона.
– Это хорошо! – снисходительно кивнул головой француз. – Тогда успокойте бокезский народ и уверьте его в том, что мой император готов забыть все их былые прегрешения, если они станут ему служить столь же ревностно, как некогда служили и вам!
– Непременно! – кивнул ему Сенявин.
– Но когда вы передадите нам Катторо?
– А хотя бы 15 августа! – с деланым равнодушием ответил Сенявин. – Число для меня роли не играет. Я готов покинуть город хоть завтра. Однако все сейчас упирается в статского советника Санковского. Он представляет здесь интересы нашего министерства иностранных дел, и без его визы я не могу сделать и шага!
Лористон нахмурился. Ни о каком Санковском он не имел ни малейшего представления. Внезапное появление еще одной инстанции у русских было для него неприятным сюрпризом.
– Где же этот ваш Санковский? – с плохо скрываемым раздражением спросил генерал.
– Увы, он давно болеет!
– И тяжело?
– Страшно сказать, чрезвычайно! – сделал скорбную мину Сенявин. – Но, даст бог, вылечится!
– Могу ли я его потревожить? – Лористон внимательно всматривался в лицо русскому командующему: говорит ли тот правду или это опять очередное скифское коварство.
Сенявин был непроницаем.
– Нет, нет и нет! – сказал он с всею возможной грустью. – Болезнь его столь страшна и заразна, что я вынужден даже выставить вокруг его дома крепкий караул.
– Ну, что же, – с сожалением согласился Лористон. – Мы согласны некоторое время подождать. Главное, что мы все с вами решили в принципе!
– Разумеется! – кивнул Сенявин. – Всего вам доброго на новом поприще!
В передней Лористон лицом к лицу столкнулся с прознавшими о приезде французского генерала и прибежавшими по этой причине австрийцами. Увидев Лористона, эмиссары Вены шарахнулись от него в сторону, как от чумы. Лористон прошагал мимо, даже не повернув головы.
– Наш любезный адмирал! – влетели к Сенявину в кабинет австрийцы. – Мы любим вас всей душой, ценим ваш ум и прозорливость! Проявите ж ее еще раз и передайте Бокко-ди-Катторо нам, а не французам, и мы гарантируем вам здесь самое лучшее отношение и обеспечение всем необходимым!
– Опять двадцать пять! – поразился их наглости Сенявин. – По-моему, мы все уже обсудили, и возвращаться к этой теме смысла более нет!
Тем временем Лористон перебрался в гавань на нанятую требаку. Вечером того же дня он отписал письмо Мармону: «…Я только что переговорил с адмиралом Сенявиным, мой дорогой Мармон, и я с ним условился о том, каким образом произойдет передача города и фортов Бокко-ди-Катторо. Я не мог назначить день, потому что г. адмирал не может ничего решить без статского советника Санковского, которому поручена вся гражданская власть. Г. Санковский нездоров и находится в Катторо. Я дал понять адмиралу, что эта болезнь не должна нисколько задержать выполнение мирного договора…»
Получив письмо и прочитав его, Мармон со злостью швырнул бумагу на пол:
– Идиот! Сенявин провел его, как мальчишку!
Что и говорить, Мармон был взбешен. Любимец фортуны, он боялся малейших неудач. Свое назначение в Далмацию генерал расценил как непродолжительное путешествие, долженствующее принести победы и славу. Да и что могло угрожать ему в этом захолустье Европы после фантастических по масштабам битв на главных полях континента! И вот невесть откуда появляется никому не известный русский адмирал и начинает нагло трепать нервы, то и дело норовя еще и обмануть! Кто ж выдержит такое? Скоро все, естественно, станет известно Наполеону, и тогда жди вместо благодарственных писем хорошей трепки. А уж воздать даже за малейшие неудачи император умеет!
– Передайте Лористону, что пусть берет этого Сенявина за грудки и трясет как грушу, пока тот не осыплется! – велел он.
О, как просчитался Мармон. Не Лористон, а Сенявин взял генерала за грудки, да еще как! Когда Лористон в очередной раз заявился на «Селафаил» и стал было топать ногами, Сенявин внезапно заявил:
– Успокойтесь и отдышитесь! Теперь Катторо я оставлять, не намерен вообще!
– Но как же Убри, письма и, наконец, ваше слово? – опешил французский генерал.
– Еще нет примеров в истории, чтобы выполнение мирных статей когда-либо могло иметь место прежде размена ратификаций! – объявил Лористону Сенявин заранее подготовленную им фразу, чем сразил француза наповал.
– Но ведь это целая вечность! – невольно в отчаянии вырвалось у Лористона.
– Кстати, почему бы вам не оставить самовольно занятые батареи на входе в Катторский залив на мысе Остро! Покажите ваше миролюбие в деле! Иначе я буду вынужден принять ответные меры!