Стоя вахтенным офицером, Броневский прохаживался по шканцам, прислушиваясь к матросским разговорам. И было что послушать! Собравшись в кружок, вахта обсуждала вопросы большой политики.
– Вот когда у нас империя, а у них королевство, то хорошо было, потому как куда королевству противу империи переть-то, никаких силов не хватит! А вот коли нынче у Бонапартия империя объявилась, то тягаться с ним уж потяжелей будет.
– Однако, думается, мы все ж победимё потому как у нас землицы поболее его имеется. У нас и Урал-горы и Сибирь-матушка, а у Бонапартия, окромя города Парыжу, ни хрена и нет за душой!
– И то верно! – соглашались слушатели. – Но драка знатной будет, всем рыло в кровь вымажут!
– Да и английцев тоже на мушке держать надоть, сами видим, что творят! Гличанка на ведь завсегда гадит где ни поподя!
– Марсовые на марс! Два рифа отдать! – крикнул Броневский матросам, прерывая политический диспут.
Как стало известно позднее, в те дни на острове англичане формировали славянский полк, укомплектованный русскими, сербами, поляками и греками, для отправки в колонии для карательных действий против восставших аборигенов. Но сделать карателей из славян так и не удалось. В 1807 году при отправке в Ост-Индию славянский полк восстал. Перебив офицеров-англичан, солдаты заперлись в одном из фортов и, отразив несколько штурмов, взорвали себя вместе с пороховым магазином и самим фортом. В живых из них не осталось ни одного.
Удивительно, но эта трагическая, и в то же время героическая страница славянского единения и мужества, сегодня забыта абсолютно всеми. Это очень и очень обидно, ибо память о пращурах, предпочетших смерть бесчестию, достойна поклонения их потомков!
Обратный путь «Венуса» оказался не легче, чем поиски пороха. На переходе от Мальты к Сардинии фрегат опять попал в шторм.
Из воспоминаний мичмана Владимира Броневского: «Вдали блистала молния. В 9 часов, когда ветер был очень крепок, вдруг с дождем с подветра ударил другой. Паруса легли на мачты. Фрегат с одной стороны опрокинулся на другую. В то же время началась гроза, молнии одна за одною сходили по отводу в море, электрические искры рассыпались по палубам. Весь экипаж выскочил наверх, всею силою насилу могли обрасопить рей. Сильный смрад и серный запах показал, что фрегат где-нибудь должен загореться, опасность сия увеличивалась тем, что 200 пудов пороха, взятого на Мальте, за неимением места в пороховом погребе, лежало в трюме. Капитан и офицеры с фонарями в руках бегали, осматривали везде и к счастию нигде не открыли огня. Гроза прошла, но небо горело еще молниями. Впереди нас была непроницаемая мрачность. Сзади пламенел небесный свод. Море кипело как в котле и белые на краю горизонта более освещенные вершины валов, воздымаясь, казались, заливали пожар небесный. Через час проливной дождь угасил сие величественное огнесияние. Наступила ужасная темнота, и фрегат в полветра летел по 17 верст в час…»
Вдали уже виднелся сардинский порт Калиари, когда внезапно раздались выстрелы. Пальба в шторм – верный признак несчастия. Подойдя ближе, обнаружили американский бриг, шедший из Бразилии с грузом. В шторм судно потеряло все три мачты. Пытаясь зацепиться за грунт, бриг затем потерял и все свои якоря, и теперь его дрейфовало на камни. К терпящему бедствие судну была направлена шлюпка с охотниками во главе с боцманом Васильевым. Удерживаясь на бакштове фрегата, Васильев сумел бросить якорь перед самым носом американца и, рискуя жизнью, передать на него канат. Однако обессиленные американцы не смогли его даже вытянуть на палубу, а наши из-за больших волн не могли подойти к их борту. Казалось, что более ничего сделать для спасения людей уже нельзя. Но боцман Васильев все же нашел выход! Спустившись на бакштове как можно ближе к носу американца, он потребовал у них тонкую веревку. Когда ему таковую кинули, храбрый боцман обвязался ею и бросился в воду. Поняв, в чем дело, американцы вытянули его к себе на борт. Следом за боцманом один и тот же смертельный трюк продемонстрировали еще двадцать наших моряков. Оказавшись на борту брига, Васильев вступил в его командование. Наши моряки вытянули на шпиле канат, закрепили его за мачту, спустили оставшиеся реи. На буксире «Венуса» бриг пережидает шторм. Когда волнение несколько стихло, американцы поспешили на «Венус».
Из воспоминаний Владимира Броневского: «Шкипер… жмет руки матросам, подает боцману большой кошелек с червонцами, но к чести Васильева, он отозвался, что не может принять без позволения начальника… Шкипер… благодарит капитана и предлагает за спасение двойную сумму, следующую их закону. Капитан уверяет его, что у нас нет этого закона и за данную помощь терпящему бедствие ничего не требуют. Шкипер, удивленный, тронутый, упрашивает, но когда он уверился, что ничего не примут, сходит на палубу, видит образ и священника, отправляющего службу, останавливается, дожидается ее окончания, тогда по нашему обыкновению, кладет три земных поклона и высыпает в церковный ящик 600 червонцев. Боцман и матросы, с позволения капитана, награждены им щедро и отпущены по прибытии в гавань к нему на корабль на трое суток. Потом приглашает он капитана с офицерами обедать. По приезде нашем выкинули на мачтах российские флаги все американские суда, бывшие в гавани, расцветились оными и палили во весь день из пушек. С некоторым обрядом, шкипера американские прибили на корме следующую золотую надпись: „Тритон“ спасен 1806 года декабря 21-го дня».
Разумеется, что спасение какого-то торгового брига не весть какой значительный эпизод истории, однако, право, нам есть чем гордиться перед теми же американцами, а им есть, за что быть благодарными российским морякам!
В Калиари в то время пребывал, изгнанный из Неаполя король Фердинанд. Едва «Венус» вошел в гавань и спустил паруса, король пожелал увидеть российских офицеров. Во время встречи на груди короля сиял орден Андрея Первозванного, дарованный ему еще императором Павлом Первым. Выслушав Развозова, Эмануил тут же распорядился отгрузить для адмирала Сенявина 500 пудов лучшего пороха. Однако предупредил, что не желает осложнений с французами, а потому может перевозить порох только малыми партиями и тайно по ночам. Делать нечего, пришлось соглашаться и на это, таким образом потайные ночные перевозки растянулись больше чем на неделю. Кроме пороха попутно закупили свинец для пуль и бумагу для патронов.
Любое плавание – это, прежде всего, утомительная своим однообразием череда вахт. Что бы ни случилось, но неизменно каждые четыре часа с последним ударом склянок следует смена ходовых вахт. Вот колокол отбил шесть склянок. Это значит, что до полудня остался один час и настало время снимать пробу с обеда.
– Пробу подать! – командует вахтенный мичман Броневский.
С камбуза появляется кок с подносом в руке. На подносе миска со щами, ложка и сухарь. Кок степенно приближается к старшему офицеру:
– Прошу, ваше благородие, снять пробу!
Тот берет деревянную ложку, зачерпывает душистого варева. Пробует, долго жует, затем кивает головой:
– Добро! Выдачу разрешаю!
Кок столь же степенно удаляется. А на шканцах уже появляются боцман и боцманматы. Близится минута самого главного священнодействия. По кивку Броневского боцманматы становятся в круг и, страшно надувая щеки, выдувают в свои дудки самый главный флотский сигнал – «к вину». Мгновенно фрегат оживает, матросы сбегаются и быстро выстраиваются по вахтам.
Еще Петром Великим завещано, что российскому матросу каждый день положена законная чарка вина, ценою в три с половиной копейки. Разумеется, что вина давали разные, когда покрепче, а когда и послабее. А потому у матросов особой любовью пользовалось свое хлебное белое вино, в котором и крепость была и дух нашенский. Само же вино хлебное матросы именовали промеж себя по-простому и для краткости – водкой. Питье никогда не было простым дело – это был ритуал.
Вот два дюжих матроса выносят на шканцы источающую великий аромат начищенную до сияния медную ендову. Вот ее бережно ставят на брезент. Баталер (из грамотных) зачитывает по списку первую фамилию. Названный выходит и, обнажив голову, перекрестившись, принимает с великим почтением чарку, затем, стараясь не пролить ни капли, опрокидывает ее в себя. Отходя в сторону, кланяется всему честному народу и говорит прибауткой:
– Чарка не диво, пивали вино да пиво!
А то и просто вытирая рот своей просмоленной пятерней, подмигивает ждущим своей очереди:
– Ох, да и крепка сегодни, зар-ра-за!
Баталер отмечает свинцовым карандашом выпившего, чтобы, не дай бог, не смог затесаться в очередь еще раз, ибо этакие ухари имеются на каждом судне. Вот помечен чертой последний, а боцманматы уже свистят «к каше».
На палубе споро расстилают брезент. Артельщики несут с камбуза баки со щами и горячей солониной. Все чинно рассаживаются вокруг своих бачков. Артельщик режет солонину, чтобы каждому по равному куску, и бросает в бак, подливает уксус. Один из сидящих читает вслух молитву. Затем разбирают ложки и по очереди, начиная с артельщика, приступают к еде: в начале черпают жидкое, только после этого берут мясо. Обед дело серьезное, а потому едят молча, не отвлекаясь на глупые разговоры.
После обеда, если нет учений, лавировок и аврала, законный «адмиральский час», когда на судне все вымирает, кроме бодрствующей вахты. Затем подъем и снова нескончаемые корабельные дела.
Минуло еще несколько дней плавания, и, наконец, показались долгожданные белые вершины Далмации. Несмотря на крепкий ветер, лавируя под зарифленными марселями, «Венус» входил в Катторо.
Уже на входе в бухту Развозов приметил флагманский корабль и велел править прямо на него. Настоящий капитан не будет подходить к флагману стороной и с осторожностью, настоящий капитан будет править прямо на адмиральский корабль под всеми парусами, чтобы в самый последний момент лихо «обрезав корму», обрасопить паруса и замереть корпус в корпус. Таковое действо по праву считается большим мастерством и почитается на всех флотах мира особо!