Кажется, вся эскадра наблюдает сейчас за маневром капитана «Венуса». Развозов сдает свой экзамен, а потому отстранив в сторону вахтенного лейтенанта, командует маневром самолично.
– Право! Больше лево! – кричит он на штур. – Стоп! Держи так! Теперь лево! Еще лево! Так держать!
– Есть! Держим! – отвечают два дюжих рулевых, с трудом ворочая скрипучее колесо.
«Венус» по-прежнему несся вперед, целя своим бушпритом точно в борт «Твердого». Дистанция сокращалась стремительно.
– Пора спускаться? – обернулся старший офицер.
– Рано!
Еще сажень, еще, еще… Вот теперь пора!
– Право на борт! Одерживай!
Фрегат проносится под самой кормой «Твердого», едва не задевая ее.
– Есть, срезали! – радуются собравшиеся в отдалении на шканцах офицеры – Знай наших!
На кормовом балконе «Твердого» показывается фигура главнокомандующего:
– Здорово, ребята! – машет он рукой разбежавшимся по реям матросам.
– Здра-жла ваше-превосхо-дит-ство!
– С прибытием к родному порогу!
– Ур-ра-а-а!
– Паруса на гитовы! – командует Развозов. – Из бухты вон! Отдать якорь! Марсовые вниз! Катер к спуску!
Прибыл к Сенявину, доложился обо всех перипетиях плавания устно, отдал письменный отчет. К «Венусу» тем временем, уже подогнали баркасы со всей эскадры, начали сгружать в них порох и другие припасы, вызнавать последние новости.
Глава четырнадцатая. «Александр» против «Наполеона»
11 декабря 1806 года флагманский «Селафаил» под вице-адмиральским флагом покинул Катторскую бухту. За ним в кильватер потянулись остальные линкоры и фрегаты. Сенявин появился у острова Курцало внезапно для французов. «Вице-адмирал Сенявин предлагал французскому коменданту, дабы он, видя наши превосходные силы, в отвращение вреда городу и невинным жителям, сдал крепость; но он отказался с изъявлением упрямства в рассуждении сдачи…»
И тогда эскадра обрушила по тамошней крепостице шквал огня. Гарнизонные пытались было, поначалу, как-то отвечать, но были подавлены и раздавлены в какую-то четверть часа.
Спустили десант. Боевые колонны вели опытнейшие из опытнейших: полковники Буасель, Бобоедов и герой боев за Рагузу Велизарьев, уже в чине подполковничьем! Во главе десанта сам Сенявин. С ним, как всегда в трудное время, и митрополит Петр Негош, с ним и архимандрит Савва Маркович и эскадренный обер-иеромонах Стефан Вукотич. Все трое с пистолетами за кушаками и ятаганами в руках. Впереди прочих застрельщиками егеря и неутомимые черногорцы. «Каждая из колонн следовала особым путем, переходя с одной возвышенности на другую, дабы атаковать неприятеля, находившегося в редуте, состоящем от крепости в полтора ружейных выстрела».
Французы пытались контратаковать, но колонна полковника Бобоедова приняла их сильным огнем, а затем ударила в штыки. Ну а кто выдержит русский штык? Французы, естественно, побежали…
Трудный бой выдался и за передовой редут, но и здесь французы долго не задержались. При взятии редута особо отличились морские солдаты полковника Буаселя. Нам известно даже имя солдата, первым вошедшего на редут. То был фельдфебель Харитонов. Честь ему за то и слава!
«Среди дня приблизились наши колонны к возвышенности редута и обложили оный с трех сторон. Вице-адмирал Сенявин остановился с резервом на ближнем холму от редута; французы, отойдя от оного шагов на 300 вперед, залегли за каменьями и в таком положении с готовностью ожидали наши войска. Черногорцы подползли к ним как можно ближе, и первые открыли огонь. Полковник Бобоедов вмиг подкрепил их своей колонною, с другой стороны из колонны подполковника Велизарева подбежали с ротами 13-го егерского полка капитаны Рыбкин и Избаш и поручик Воейков и с великим жаром начали действовать по неприятелю. Полковник Бобоедов, ободряя всячески солдат к преодолению неприятеля, получил тяжелую рану в бок, а вместе с ним ранены роты его штабс-капитан и поручик, и как от того рота была несколько порасстроенна, то французы, искавшие себе убежища в редуте, устремились было опять на наши войска, но сие стремление удержал брат митрополита, который вместе с несколькими черногорцами и приморцами и посланными от вице-адмирала Сенявина к нему на помощь егерями отменно и храбро и скоро ударил неприятеля в левый фланг и заключил его в редуте. Но все еще нельзя было подойти к оному по причине беспрерывного огня из ружей и картечи из пушек, до тех пор, пока втащили на высоту свои два горных орудия, кои по немногих удачных выстрелах подбили у обеих неприятельских пушек станки; тогда рота 2-го морского полка полковника Боаселя с яростию бросилась на редут, потом и прочие и, вломясь усиленно в ворота, довершила тем дело, продолжавшееся один час с четвертью».
А вскоре, рискуя сесть на камни, вплотную к берегу подошел линейный корабль «Ярослав» и обрушил на неприятеля шквал картечи. Французы пытались какое-то время ответствовать, но потом их батареи замолчали.
Ближе к вечеру Сенявин снова предложил французам капитуляцию. Комендант крепости полковник Орфанго был на этот раз уже куда более сговорчив.
– Я понимаю, что положение мое теперь безнадежное, однако перед сдачей крепости прошу вашего адмирала провести хотя бы еще одну атаку, чтобы мне было, чем потом оправдаться перед своим начальством! – попросил он прибывшего капитана-парламентера.
– Хорошо! – заверил тот полковника. – Будет вам и атака и ядра на голову!
На рассвете следующего дня «Ярослав» с канонерскими лодками подошел к крепости и открыл столь сильный огонь, что над крепостью немедленно был поднят белый флаг. А еще спустя пару часов комендант полковник Орфанго, встав на колено, отдал Сенявину свою шпагу.
– Берите ваше оружие обратно! – махнул ему рукой вице-адмирал. – Вы храбрый солдат!
Француз непонимающе забегал глазами. Контуженный выстрелами, он был совершенно глух. В плен было взято более четырехсот человек, дюжина пушек.
– Каковы наши потери? – поинтересовался вице-адмирал у своего флаг-офицера.
– Двадцать четыре убитых и семь десятков раненых! – доложился тот. – Из них черногорцев…
– Не надо! – остановил офицера Сенявин. – Мы все славяне и сражаемся за единое дело!
Для Сенявина приятным сюрпризом стал обнаруженный на Курцало большой арсенал боеприпасов и склады военного имущества.
– Спасибо Мармону, – смеялись офицеры. – Заботлив о нас, что отец родной!
– Эти хранцузы, дюже добрые робяты! – шутили матросы, припасы по судам растаскивая. – Сколь добра нам понадарили. У нас-то уж ничего не пропадет даром!
А затем последовала очередь острова Брацо. На линейном корабле «Москва» туда была доставлена сотня черногорцев. Сыны гор были поражены морской стихией, впервые попав на палубу корабля. Вначале они несколько робели и даже боялись подходить к борту, но потом освоились. Об этом плавании его участники будут потом рассказывать своим детям и внукам, а в горах о нем будут петь героические песни. Храбрых горцев подкрепили четырьмя сотнями егерей капитана Романовича и приморцами мичмана Фаддея Тизенгаузена. На Броцо все закончилось гораздо раньше, чем предполагалось. Зная, что Курцало уже пал, и понимая, что долго теперь не выстоять, гарнизон, после небольшой перестрелки, сложил оружие.
«Вице-адмирал Сенявин, узнав, что французов у прикрытия батарей не более 100 человек, ссадили своих регулярных и нерегулярных, всего 400 человек; войска наши первым приступом, без малейшего со своей стороны урона, принудили французов, по коротком сопротивлении, сдаться…»
На высоком берегу подле единой братской могилы митрополит Петр отпевал павших в битве за острова Курцало и Брацо. А они, навеки успокоившиеся, лежали в едином строю: русские и черногорцы, малороссы и приморцы – славяне, дети одного корня и одних пращуров.
Этот поход к островам стал одной из самых больших легенд Черной Горы. Черногорцы, никогда до этого не бывавшие в море и не знавшие воды, кроме своего Скутарского озера, вернувшись домой, с воодушевлением рассказывали о чудесах морской войны. В честь этого события была даже сочинена народная песня, которая и сегодня поется в горных деревнях Черногории…
На обоих островах были учреждены гарнизоны, пополнены запасы ядер и пороха.
Мармон был вне себя от известия о потере Курцало и Брацо. Дело в том, что генерал недавно получил известия из Парижа, что в самом скором времени следует ожидать обострения русско-турецких отношений, а значит, вполне возможного ухода Сенявина к берегам Греции и Дарданеллам. Теперь же диверсия адмирала говорила о том, что ни о каком уходе он и не помышлял. Всю злость за утерю Курцало Мармон выместил на контуженном Орфанго. Сорвав с него эполеты, Мармон объявил бывшего полковника военным преступником и отправил на четыре года в тюрьму.
В Париж же он, однако, отписал, что на курцальскую скалу был жестокий приступ десанта и русские смогли захватить остров лишь ценой огромных потерь.
Верный своему человеколюбию, сразу же после взятия обоих островов, Сенявин распорядился отправить всех раненых и убитых французов в расположение их войск. Для этой миссии был определен корвет «Днепр» лейтенанта Бальзама. Прибыв на рейд рагузского порта Спалатро, Бальзам сгрузил погибших и передал раненых. Считая свою миссию выполненной, он попросил французов позволить ему налиться водой. Ему не отказали, но и не пообещали. Самого же лейтенанта вызвал к себе Мармон.
– Ваш флот совершает нападение на мои гарнизоны, а потому вы будете моим пленником! – без обиняков заявил генерал Бальзаму. – Впрочем, я готов буду вас отпустить, если Сенявин вернет мне обратно захваченные на Брацо пушки! Пишите об этом письмо своему адмиралу.
– Кто же возвращает во время войны, захваченные в бою трофеи? – поразился логике Мармона Бальзам. – Я такого письма писать не буду!
– Тогда шлите письмо старшему после вас офицеру, чтобы он немедленно ввел ваш бриг в гавань!
– Это еще зачем?
– Будете разоружаться!
– Хорошо! – примирительно ответил Бальзам и тут же написал письмо своему старшему офицеру мичману Кованько, что он задержан французами и приказывает как можно скорее уходить в море.