Тем временем «Днепр» уже окружили со всех сторон лодки с вооруженными солдатами. Взошедший на палубу капитан Спалатрийского порта требовал от мичмана немедленно войти в гавань и начать разоружение. Кованько это сделать отказывался наотрез, ссылаясь то на противный ветер, то вообще на безветрие. На бриге зарядили пушки и приготовились к бою.
– Если не отпустят нашего командира, будем сами нападать на французские гребные суда! – объявил Кованько матросам. – Пальбу услышат с наших судов и непременно придут к нам на помощь! Готовы ли вы помочь мне в том?
– И не сумлевайтесь, господин мичман! – отвечали матросы дружно. – Так влепим ядрами, что мало этим поганым мармонтам и не покажется!
Одновременно Кованько отправил французскому командующему ультиматум: «Если вы, господин генерал, неуважением к переговорному флагу нарушаете народные права, и если начальник мой не будет освобожден, то я задержу суда ваши и могу сжечь стоящие в порте. Только полчаса буду ожидать вашего ответа».
Получив письмо с «Днепра», Мармон не на шутку разъярился, поняв – Бальзам написал в своем послании совсем обратное, что он велел. В ответ Бальзам лишь разведет руками:
– Господин генерал! При всем моем к вам уважении вы не можете давать приказаний русскому офицеру, ибо я подчинен не вам, а своему государю!
Поняв, что переборщил, Мармон пригласил Бальзама к себе на обед. Сидя за столом, он расспрашивал лейтенанта о числе и силе сенявинского флота, удивляясь, что Сенявин держится в море в столь ненастное время осенних бурь. Насчет бурь Бальзам говорил много, что же касается состава своего флота, больше помалкивал. Расстались внешне почти дружески. Мармон отпустил Бальзама к себе на корвет, пригласив завтра посетить его к завтраку.
– Постараюсь! – ответил лейтенант неопределенно.
Едва Бальзам добрался до «Днепра», как сразу же распорядился к снятию с якоря.
– Завтра я приглашен в гости! – сообщил он мичману Кованько. – Однако боюсь, что этот завтрак грозит мне новым пленением, а потому не станем еще раз испытывать судьбу!
Едва стемнело, корвет поднял паруса и поспешил в открытое море. Спустя несколько часов он уже встретился с линейными силами у Курцало. Сенявин, выслушав доклад Бальзама, только хмыкнул:
– Ну и шутник этот Мармон, каких еще поискать надо!
На душе Сенявина было тяжело. Только что он получил известие о том, в каких нечеловеческих условиях содержат французы взятых в плен русских солдат. Мало того, что их всех раздели, морили голодом, но и насильно принуждали вступать во французскую армию. Чтобы показать рагузинцам, что дела на фронте идут хорошо, захваченных пленников, а их насчитывалось шестьдесят человек, ежедневно водили через город, выдавая за вновь захваченных. И все это тогда, когда у нас французские пленники получали нормальное солдатское довольствие и имели возможность даже заработать! Но и это еще не все! Мармон в очередной раз показал полное отсутствие порядочности. Дело в том, что после окончания активных боев, Сенявин предложил Мармону разменять пленных, а так как у нас в плену имелось куда больше французов, чем у французов наших, то Сенявин согласился отпустить всех излишних под расписку, с тем, что такое же число будет отпущено домой из находящихся наших пленных во Франции. Это предложение было принято, но никогда не исполнено. Хуже того, Мармон отказался вернуть даже часть пленных, находившихся у него самого, заявив, что это не русские, а поляки. События с Бальзамом и пленными заставили Сенявина взяться за перо.
Он писал: «Господин генерал Мармонт… Как вы, генерал, обходитесь с русскими пленными! Последний поступок ваш с начальником корвета, который послан был от меня в Спалатро под переговорным флагом, может служить доказательством, что следствия просвещения и образованности бывают иногда совершенно противны тем, каких по-настоящему ожидать от них должно, скажу только вам, г. генерал, что из тридцати солдат, названных вами поляками, четверо явились ко мне и были природные русские. Пусть Бонапарте наполняет свои легионы, я ничего другого от вас не требую, как возвращения моих солдат, и если вы сего не исполните, то я найду себя принужденным прервать с вами все отношения, существующие между просвещенными воюющими нациями. Дмитрий Сенявин. Вице-адмирал Красного флага, Главнокомандующий морскими и сухопутными силами в Средиземном море».
На столе адмиральского салона грудами лежали морские карты и планы приморских крепостей. Дырявя их растворенным циркулем, Сенявин высчитывал, как лучше расположить сухопутные и морские силы, чтобы не оставить французам ни одной лазейки.
С каждым днем вице-адмирал все туже и туже затягивал удавку блокады на шее своих противников. Теперь после взятия Курцало на очереди был последний из островов, прикрывавший Рагузу-Лезино. Размерами еще меньше своего соседа, Браццо, Лезино вовсе напоминало кем-то забытый камень. На Лезино гарнизон был весьма не велик. Но когда российская эскадра подошла к островку, с него не раздалось ни единого выстрела. Лезино оказался совершенно пустынен. Лишь истошно лаяла пара брошенных дворняг. Прознав о судьбе своих соседей, солдаты не стали ждать неминуемой развязки, а сев в лодки, поспешили на материк.
– Что ж, – довольно потер руки Сенявин. – Запечатали мы с моря дружка нашего Мармония! Пусть теперь распечатывает, коль сумеет!
К себе на «Селафаил» вице-адмирал велел звать командира брига «Александр» Ивана Скаловского.
– Тебе лейтенант, задача особая, – сказал Сенявин, подозвав Скаловского к брошенной на столе карте. – Станешь в дозоре у Браццо и будешь сторожить французов. Отряду Гетцена надо хоть немного подлатать свои посудины. Он постарается обернуться в несколько дней. Возможно, французы ничего и не заметят. Постарайся удержаться до их возвращения!
– Уж не подведу, ваше превосходительство! – даже обиделся за такое напоминание лейтенант. – У меня и мышь не проскочит!
– В чем нуждаешься?
– В офицерах, ибо у меня некомплект!
– Много не обещаю, а кого-нибудь пришлю!
Сенявин перекрестил Скаловского:
– С богом!
Лейтенант вышел. Сенявин уселся за заваленный документами стол. Стремительное взятие Курцало и Браццо еще более упрочило положение Сенявина в Адриатике. Оба острова стали отныне своеобразным мостом между Бокко-ди-Каттаро и Корфу. В то же время было ясно как день, что уйди русская эскадра сегодня из здешних вод, завтра же здесь снова будут французы. Вывод из этого напрашивался только один: при любом раскладе в здешних водах необходимо было иметь мощный корабельный отряд, способный держать Мармона в должном почтении.
Мичман Мельников только что закончил дела со сдачей своих четырех трофейных требакул, когда его вызвал флаг-капитан эскадры.
– Ты с «Уриила»? – спросил без предисловий.
– Точно так!
– Пока корабль твой в дозоре, сходишь в дозор с черноморцами на «Александре», проветришься!
– Да я и так на берегу еще не засиделся! – ответил Мельников, которому не очень-то хотелось идти в море на чужом судне, да еще с мало знакомыми офицерами-черноморцами.
– Это распоряжение главнокомандующего! – сдвинул брови флаг-капитан. – Вернешься с моря и тогда уже к себе на «Уриил»!
Встретившиеся на улице знакомые армейские капитан с поручиком Мельникову от души посочувствовали:
– Нет брать ничего более худого, чем драться в составе чужого полка! Среди своих и смерть в радость! По себе знаем!
Наняв лодку, Мельников прибыл на борт маленького черноморского брига, стоявшего на выходе из бухты.
– Прибыл по распоряжению главнокомандующего на время предстоящего дозора! – доложился он коренастому лейтенанту с крючковатым носом и синими от бритвы щеками.
– Меня зовут Иван Семенович Скаловский. Я командир сего славного брига, на котором, думаю, понравится служить и вам! Порядки у нас куда проще линкоровских, а потому прошу в общении не чиниться! Стоять же будете вахту не вахтенным офицером, а вахтенным начальником. Справитесь?
– Справлюсь! – со значением кивнул Мельников. – Я уже и самолично призовыми судами покомандовать успел!
– Вот и чудненько! – кивнул Скаловский. – Чувствую, что сплаваемся!
Знал бы тогда Гриша Мельников, что с прибытием его на бриг «Александр» судьба предоставила ему возможность, о которой безнадежно мечтали многие поколения гардемаринов и мичманов, возможность вскоре участвовать в сражении, которое войдет во все анналы русской истории!
Главным героем этого подвига будет лейтенант Иван Скаловский, а потому познакомимся с ним поближе, право, он того стоит!
Служба на парусном флоте никогда легкой не была, а потому считалась в России уделом дворян худородных, тех, о ком говорили презрительно: «У них и дворни-то есть, что собака с курицей!» – Такие худородные и шли в Санкт-Петербургский Морской корпус, чтобы стать офицерами флота российского. Но были и такие, кого за худородностью и туда-то не брали. Вот к таким-то «не доказавшим свое благородное происхождение», и относился однодворец Семен Скаловский. Сам он был из губернии Орловской, а на юг двинул в поисках лучшей жизни. Время было уж больно смелое – екатерининское! Россия осваивала берега Черного моря. Получил Семен в степях херсонских надел земли, отстроился. А тут и время подоспело сыновей в люди выводить. Старший Михаил, как водится, при отце остался. Ему всему нажитому быть наследником. Младшие же, Иван да Петр, на службу ратную идти возжелали. Да только куда отцу их отдать? Так бы, наверное, и не сбылась мечта мальчишеская, если бы не указ потемкинский об основании в Херсоне еще одного Морского корпуса для флота Черноморского. Дворян в ту пору в Новороссии было, кот наплакал, а потому в корпус велено было брать всех. Так в 1790 году Иван с Петром морскими кадетами и стали.
В разгаре была очередная русско-турецкая война, и эскадра контр-адмирала Ушакова наносила оттоманскому флоту поражение за поражением. Флот нуждался в офицерах, а потому учили кадет наскоро. Давали лишь самое необходимое. – Остальному служба научит! – говорили учителя (из увечных офицеров), когда, не в меру любознательные кадеты, приставали с расспросами. – А коли, убьют в первой же баталии, то оно вам и вовсе ни к чему!