Надо ли говорить, какой популярностью пользовался он после этого среди матросов эскадры. Служить под его началом считалось великой честью. А если прибавить к этому, что Лукин был необыкновенный добряк и хлебосол, готовый раздать все свои деньги нуждающимся, то можно представить, как велик был его авторитет среди моряков всех званий и чинов.
В воображении читателя наш герой может предстать неким громилой. Это ошибочное мнение! Вот описание внешности Дмитрия Александровича, оставленное нам одним из его друзей: «Лукин посредственного росту, широк в плечах, и грудь его твердостью похожа на каменную… все тело необыкновенно плотно и упруго».
Во время следующего захода в Ширнесс излишняя популярность могла дорого обойтись Лукину, но он вновь с честью вышел из почти безнадежного положения. Дмитрий Александрович, посланный для закупки провизии на шестивесельной шлюпке, уже возвращался назад из города и подходил к берегу, когда увидел толпу подвыпивших бродяг.
– Люкин! Люкин! – кричали они в полнейшем восторге. – Сейчас мы пощупаем этого хваленого русского! Попотчуем его «боксами»!
Дмитрий Александрович был уже шагов за триста от берега, когда целая толпа разогретого алкоголем сброда бросилась на него в надежде повергнуть наземь известного силача. Но Лукин не растерялся. Видя, что со всей толпой ему, конечно, не справиться (англичан было уже больше сотни!), Дмитрий Александрович схватил за галстуки двух зачинщиков и, крепко держа их, стал отступать к шлюпке, где его ждали верные матросы. Едва толпа начинала наседать, он так сжимал в своих руках пленников, что оба поднимали душераздирающий вой, от которого их приятели разбегались в стороны. Так бы, наверное, Лукин и пробился к шлюпке, если б не коварная подножка, которую кто-то подставил ему в неразберихе. И хотя Дмитрий Александрович не упал, оба пленника вырвались, пользуясь случаем, на свободу, и тотчас на Лукина посыпались удары со всех сторон. Но русский офицер не думал сдаваться, кулаками прокладывая себе путь к причалу. Матросы, увидев драку, кинулись к нему на помощь. Бой был короткий, и враг обратился в постыдное бегство.
«Подвиг сей приумножил к нему почтение английских моряков», – писал об этом случае один из современников. И тем не менее на следующий день к вице-адмиралу Ханыкову поступило несколько десятков заявлений на Лукина за нанесенные увечья. Командующий вызвал офицера.
– Кто зачинщик? – спросил грозно.
– Я, ваше превосходительство, никогда бы не додумался в трезвом рассудке бросаться в драку с сотней пьяных головорезов! Судите сами! – скромно ответил капитан-лейтенант.
– В следующий раз будь с англичанами повежливей, все же союзники! – улыбнулся умница Ханыков. – А то, не ровен час, всех переколотишь!
Но более драться Лукину в английских портах не пришлось. Теперь при его появлении все почтительно вставали и шумно приветствовали. Лишь иногда, уступая надоедливым поклонникам, он шутки ради поднимал под одобрительные крики толпы за шиворот желающих, по четверо зараз. Уже перед самым отплытием в Кронштадт заспорил с Лукиным в трактире один английский капитан, чей народ смелее и решительнее.
– Вы, русские, никогда не пойдете на то, на что без всяких раздумий покусится англичанин! – задирал Лукина капитан.
Лукин даже покраснел от обиды:
– Это на что, например?
– А вот сможешь ли ты отрезать мне, к примеру, нос? – смеялся англичанин капитан-лейтенанту в лицо.
– Изволь! – ответствовал Лукин и, взяв нож, не моргнув глазом отхватил у задиры кончик носа.
– Как видишь, мы народ решительный! – сказал он, кладя свой трофей на тарелку. – Но для сего нас обидеть крепко надо! Ты меня обидел, а потому и получил свое!
История эта нашла продолжение значительно позднее, когда англичанин, старый и отчаянный мореход, приехал навестить друга в Кронштадт, и оба, вспоминая свое знакомство, весело хохотали над давней проказой…
В это время Россия вступила в войну с Францией. Из Севастополя ушла к греческим берегам эскадра адмирала Ушакова, в Италию двинулись полки фельдмаршала Суворова, к голландским берегам отправились корабли Балтийского флота. И среди них катер «Диспач», в командование которым вступил Лукин.
Наиболее крупной десантной операцией балтийцев в этой войне стала высадка десанта на голландское побережье. Шлюпки подходили к берегу при большом накате, и вел их парусный катер Лукина. Крупные корабли из-за мелей близко подойти просто не могли. Высадка, несмотря на активное противодействие французов, прошла успешно, и Лукин за проявленную храбрость был награжден орденом Святой Анны 3-го класса.
Вскоре отличившийся капитан-лейтенант стал старшим офицером линейного корабля «Ретвизан», которым командовал сын известного екатерининского адмирала Самуила Грейга – Алексей. А затем были многочисленные бои с французами, бомбардировка и взятие приморской крепости Гельдер. Отличился старший офицер и при захвате голландского корабля «Вашингтон», когда командовал абордажной партией.
Командир «Ретвизана» Алексей Самуилович Грейг с обидой признавался в узком кругу:
– Ежели меня убьют, никто на корабле сего происшествия не заметит, ибо все – от кают-юнги до вахтенных лейтенантов – находятся под очарованием моего старшего офицера. Но я не сержусь за это на Лукина – он славный моряк, и сам я общаюсь с ним всегда с превеликим удовольствием!
В 1801 году Дмитрий Александрович стал капитаном 2-го ранга и получил под свою команду «Рафаил». В следующем году за отплаванные восемнадцать кампаний стал Георгиевским кавалером.
Тем временем молва о славных делах Лукина достигла и родных берегов. Высший свет изумился: вот ведь богатырь да герой у нас имеется, а мы про то и не ведали! Супругов Лукиных стали приглашать на вечера и рауты во всевозможные салоны. Дмитрий Александрович походил-походил туда да и перестал. Скучно! С куда большим удовольствием он занимался детьми: совсем уж большой дочкой стала дочь Екатерина, подрастали и сыновья-погодки Константин и Николай.
Сыновей своих Лукин наставлял, преподавая урок чести:
– Первым не задирайся! Слабого не тронь, лежачего не бей! Подножка да тычки в спину – последнее дело! Но уж коли обиду вам нанесли крепкую, тогда за честь свою стойте до конца! Помните, что вы Лукины!
Прослышав о подвигах храброго моряка, пригласила его к себе в гости в Павловск императрица Мария Федоровна. Вот как описал это событие один из современников: «…Ее величество императрица Мария Федоровна… за обедом просила, чтоб Лукин показал свою силу. „Ваше величество, с радостью исполнил бы ваше милостивое желание, но ничего не найду, что показать вам“. В это самое время, как он оглядывался, поставил ему придворный лакей серебряную тарелку. Он потребовал другую. Государыня обратила свое внимание. Он взял в руки обе тарелки, свернул в дудочку самым легким образом, встал и поднес сверченные обе тарелки, – и так искусно, что нельзя было сказать, что тут две тяжелые серебряные тарелки».
Вскоре пришел указ о присвоении командиру «Рафаила» звания капитана 1-го ранга. А затем началась усиленная подготовка к плаванию, и Лукин переселился к себе на корабль. До отплытия в южные моря оставались считаные дни.
Утром 18 августа 1806 года к уходящим в дальнее плавание судам прибыл парусным катером император Александр Первый. До этого император осмотрел только что вернувшийся из первого российского вояжа шлюп «Нева», капитан которого Иван Крузенштерн, доложивши обо всех перипетиях плавания, решил удивить императора и велел матросам скинуть рубахи. Александр долго с восторгом лорнировал бесстыдные полинезийские татуировки, коими щедро разукрасили себя первые кругосветчики.
– Как жаль, что мы приехали без дам! – посмеялся он, завершив свое ознакомление с экзотическим искусством «тату». – Представляю, как бы им пришлось сейчас краснеть, от сей папуасской живописи!
После «Невы» Александр наскоро осмотрел адмиралтейство и штурманское училище, после чего велел везти себя на отряд Игнатьева. Корабли его были выстроены в кильватерную колонну как раз на том месте, где в мае 1790 года Кронштадтская эскадра адмирала Круза отбросила в двухдневном сражении шведский флот от Петербурга. Игнатьев (сам участник тех событий) поставил именно здесь свои корабли не случайно, поставил со значением…
Едва в подзорные трубы был усмотрен императорский штандарт, как с кораблей загремели салютные залпы, пущенные по реям команды, разом закричали протяжное «ура». Александр был в тот день в хорошем настроении, а потому милостив и улыбчив. Здороваясь, он обошел все корабли.
Прибыв на «Рафаил», император спустился в трюм, отведал ложку матросской каши и оглядел абордажные орудия.
– А можешь ли ты, Дмитрий Александрович, пушку поднять? – ни с того ни с сего обратился он к Лукину.
– Это всегда можно, ваше величество! – улыбнулся тот. – Дело привычное!
Подойдя к шестифунтовому фальконету, Лукин легко приподнял его руками и, оттащив шагов за десять, бережно поставил на палубу.
– Да, силой тебя Господь не обделил, – покачал головой император, затем он взял капитана за локоть. – С желанием ли идешь ты в поход?
– Какой же моряк, ваше величество, откажется от столь многотрудного, но славного плавания. Это же не в луже Финской карасями барахтаться!
– А в каком положении семейство свое оставляешь? – продолжал расспросы император.
– Известно в каком, – усмехнулся Лукин. – В ожидательном! На то она и семья моряка, чтобы с моря его поджидать. В остальном же надеюсь, что она сможет иметь покровителя в лице вашего величества!
– Не изволь беспокоиться, Лукин, все, что должно, я исполню с тщанием. За семейство свое будь спокоен!
На «Рафаиле» сыграли парусную тревогу. Император, поглядывая на карманные часы, лорнировал бегавших по палубе матросов. Павел Панафидин, заведовавший бизань-мачтой, изнервничался вконец, боясь к тому же порвать перед высочайшей особой свой единственный парадный мундир. Однако матросы справились со своей задачей прекрасно, да и мундир уцелел.