Раутер гордился своей «германской СС», но многие голландцы в ее рядах даже не входили в NSB. Почти все были или слабовольными юнцами, или им просто подфартило, а хотели они лишь одного: избежать отправки в Германию на принудительные работы. Им обещали, что после вступления в СС они будут лишь охранять евреев и политзаключенных в концлагере Амерсфорт. Им ничто не угрожает, их семьи получат дополнительные пайки продуктов и дров. И все же добровольцев не хватало: добирали из тюрем и исправительных школ. «Волонтеры» подписывали контракт на немецком языке, на котором и читать-то в большинстве своем не умели.
Их офицерами и старшими сержантами были немцы, а комбат, штурмбаннфюрер Пауль Хелле, – тирольским австрийцем. Хелле погряз в разврате и был бессовестным приспособленцем. «В Германии его ждали жена и дети, – писал голландский историк войны полковник Теодор Буре, – у него была очень близкая подруга. Уроженка Явы, она была на цвет как шоколадка, и весь батальон усмехался, когда Хелле читал свою обычную лекцию о превосходстве светловолосой и голубоглазой нордической расы»[186]. Подчиненные его ненавидели: тот подлизывался к начальству, а на них смотрел свысока. Ни Хелле, ни его люди не ожидали, что им когда-либо придется делать больше, нежели запугивать пленников, и уж точно не думали, что будут биться с британскими десантниками.
Совсем другая сила стояла к северу от Недер-Рейна – 2-й танковый корпус СС под командованием обергруппенфюрера СС Вильгельма Биттриха. В его состав входили 9-я танковая дивизия СС «Гогенштауфен» и 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг». Постоянные воздушные атаки, усталость и потеря почти всех танков при отступлении из Нормандии ослабили их «чувство боевого превосходства»[187], как выражался Биттрих. В строю осталась пятая часть, а то и меньше прежней численности корпуса.
3 сентября дивизию «Фрундсберг» направили в Маастрихт – переоснащаться; с этой целью реквизировали автомобили и боеприпасы из арсенала отступающих подразделений люфтваффе. Штаб дивизии «Гогенштауфен» и штаб корпуса отправили в бельгийский Хасселт, в тридцати пяти километрах западнее. Уже на следующий день Биттрих получил приказ вывести обе дивизии к северу от Недер-Рейна в район Апелдорна и Арнема – для переоснащения, но при этом быть в боевой готовности. Он перевез штаб и несколько подразделений корпуса в Дутинхем с его прекрасным замком и рвом в тридцати километрах к востоку от Арнема.
Биттрих был чуть ли не единственным генералом войск СС, которого уважали и любили сослуживцы. Высокий, с воинской выправкой, он был умен, воспитан, внимателен к другим и умел хорошо пошутить. Сперва он хотел стать музыкантом и дирижером и учился в Лейпцигской консерватории. Будучи членом нацистской партии, весь ее руководящий состав и свиту Гитлера он просто презирал. 16 июля в Нормандии в беседе с генерал-фельдмаршалом Эрвином Роммелем он столь критически отнесся к штабу фюрера и отказу признать грядущую катастрофу на Западе, что согласился с планом Роммеля вступить в секретные переговоры с союзниками. О его яростном негодовании в связи с казнью через повешение генерал-оберста Эриха Гёпнера, участника «заговора генералов», донес в Берлин один из его офицеров. Биттриху приказали сложить командование, но случилась катастрофа в Нормандии, а он был незаменим. Затем, во время отступления в Нидерланды, дальнейшим попыткам приструнить Биттриха препятствовал генерал-фельдмаршал Модель.
Главной задачей Биттриха было восстановить боевую мощь своих двух дивизий. Помимо восьми устаревших танков «Рено», привезенных дивизией «Гогенштауфен», в дивизии «Фрундсберг» остались только три исправных «Пантеры», еще две были в цехах. Кроме того, на две дивизии приходилось в общей сложности двадцать штурмовых орудий, «самоходок» и тяжелых минометов. В те отчаянные дни Биттриху пришлось еще больше ослабить войска. Он получил распоряжение направить боевую группу «Зеглер» из дивизии «Гогенштауфен» и боевую группу «Хенке» на усиление весьма разношерстных войск оберста Вальтера, стоявших у самой границы Нидерландов против вновь отбитого англичанами плацдарма на канале Маас – Шельда. Впрочем, разведбат дивизии «Гогенштауфен» и три батальона моторизованной пехоты оставались грозной силой.
Сила 2-го танкового корпуса СС была известна, и о ней много спорили при планировании операции «Маркет – Гарден». О его присутствии в районе Арнема разведка союзников знала – через голландское подполье и из перехваченных сообщений, расшифрованных группой «Ультра», – в дни подготовки операции «Комета». Но отчасти из-за уверенности в том, что корпус почти уничтожен при отступлении из Франции, отчасти из-за неверного решения не подрывать боевой дух, на совещаниях о нем мало кто упоминал.
Когда 12 сентября Беделл Смит отправился к Монтгомери – пообещать дополнительные ресурсы, – с ним ехал начальник разведки из Главного командования союзных сил, генерал-майор Кеннет Стронг. «Операцию задумали в 21-й группе армий, – рассказал Беделл Смит после войны. – Мы всегда немного в ней сомневались. Стронг думал, в том районе и в зоне десантирования 1-й вдд могут быть подразделения трех танковых дивизий»[188]. Беделл Смит также считал, что британские войска, отправляемые в Арнем, «слишком слабы».
Штаб Монтгомери, напротив, представил 1-й союзной воздушно-десантной армии иную картину: «Единственное подкрепление, что прибывает в Нидерланды, – это деморализованные и дезорганизованные остатки 15-й армии, бегущей из Бельгии через голландские острова»[189]. Монтгомери отказался даже допустить Стронга пред свои светлы очи, бросив: «У меня своя разведка»[190], и «отмахнулся от возражений [Беделла Смита]»[191].
Вражда и взаимная неприязнь глав разведки иногда были даже сильнее, нежели нелады между их командирами. Бригадир Эдгар Уильямс, он же «Билл», блестящий, но эксцентричный начальник разведки Монтгомери, был в бешенстве от генерал-майора Стронга, посланца Эйзенхауэра. «Трясся над всем как лист осиновый»[192], – говорил Уильямс Форесту Погу, американскому официальному историку, после войны. «Безголовый кошмар», «чудо-юдо безликое» – так он именовал Стронга. Он даже считал его «трусом», говоря, что тот «к фронту и не приблизится».
Но оставим в стороне личные разборки. Все офицеры оказались по-своему неправы. Дивизии «Гогенштауфен» и «Фрундсберг» в том районе были, и мощи своей – в той мере, как это представляли Монтгомери и Уильямс, – они не утратили. Но, имея три исправных «Пантеры» и менее шести тысяч личного состава, они вряд ли могли считаться в полной мере танковыми дивизиями СС. «На самом деле, – сказал один командир, – силой они едва ли могли потягаться с полками»[193].
Все, кто участвовал в спорах со стороны союзников, не смогли понять главное – исключительную способность немецкой военной машины реагировать решительно и быстро. Две танковые дивизии, даже ослабленные, смогли сформировать ядро, которому можно было придать другие, менее опытные подразделения.
Впрочем, офицер разведки Браунинга майор Брайан Уркварт все больше нервничал из-за самодовольства шефа. Он был настолько уверен, что в районе Арнема стоят немецкие танки, что потребовал произвести фоторазведку. Последняя показала, что танки Pz. III и Pz. IV используются для тренировки механиков-водителей учебно-тренировочного батальона дивизии «Герман Геринг». Уркварт решил, это части 2-го танкового корпуса СС, но он ошибся. Почти ни одного танка, с которыми столкнулись союзные войска в операции «Маркет – Гарден», в том районе сначала не было: их поразительно скоро доставили из Германии на поездах Blitztransport.
Каковы бы ни были сильные или слабые стороны 2-го танкового корпуса СС, выживание 1-й британской воздушно-десантной дивизии целиком зависело от того, сколь быстро 30-й корпус Хоррокса пройдет 103 километра по дороге-однопутке до Арнема. Первоначальное расстояние уменьшилось, ибо Гвардейская бронетанковая дивизия теперь занимала в Нерпелте плацдарм над каналом Маас – Шельда.
Как сообщили в дивизии, отряду лейтенанта Крессвелла из 2-го полка Королевской конной гвардии[194] «с их странным умением находить обходные пути»[195] удалось обойти немцев с фланга. Они спрятали броневики и разведывательные машины в деревянном колодце в тылу у немцев. Крессвелл и капрал Катлер украли велосипеды, провели на них разведку и взобрались на заводскую крышу, откуда могли осмотреть немецкие позиции с тыла. Они сообщили, что мост на кордоне Де-Гроот невредим, и, хотя он был под надежной охраной, они могли определить позиции на карте.
«Мы добрались до моста, когда темнело, – гласит журнал боевых действий 3-го батальона Ирландской гвардии от 10 сентября, – и командир [подполковник Джон Ванделёр], после быстрой разведки, решил пойти на штурм. На задание отправили 2-ю роту и одну танковую роту. Танки обрушили на мост град огня и смогли выбить несколько 88-мм орудий. Взвод лейтенанта Стэнли-Кларка, перед которым шел отряд танков, напал на мост и сумел достичь другой стороны. 2 и 3-я роты быстро продвинулись к ним и укрепились. Офицер из Королевских инженеров и батальон сумели вывести из строя все заряды, способные взорвать мост»[196]. В этой замечательной coup de main, стремительной атаке, гвардейцы потеряли убитым лишь одного бойца, ранеными – пятерых.
Ирландские гвардейцы, гордые подвигом, назвали трофей «мостом Джо» в честь подполковника Ванделёра. «За всю 2-ю армию преуспели»