, раздавшийся, когда его офицеры поняли, что их место снова на острие атаки. Они считали, что заслужили передышку после захвата «моста Джо». «У нас 48 часов, чтобы добраться до 1-й вдд в Арнеме»[241], – объявил Гуоткин. Несколько офицеров недоверчиво покачали головами. Они знали, сколь жестоким за последние десять дней стало сопротивление Германии. А до озера Эйсселмер было 145 километров.
В Англии в тот день на совещаниях высказывались разные мнения: от чрезмерной уверенности до откровенного скептицизма. Почти всем десантникам говорили, что «Маркет – Гарден» быстро покончит с войной. Иные офицеры даже пообещали своим бойцам: если все пройдет хорошо, будете дома к Рождеству. На последнем совещании в Мур-парке Браунинг предположил, что удар на севере отрежет столько немецких войск, что шок заставит немцев капитулировать в несколько недель.
Почти все почувствовали облегчение, узнав, что операция будет проходить днем. Ветераны Нормандии не могли забыть о хаосе ночной высадки, когда группы десантников расшвыряло по всему Котантену. Командир одного из взводов 82-й вдд рассказал о совещании с офицерами из транспортно-десантного авиационного командования. Когда полковник ВВС Фрэнк Кребс закончил говорить, подполковник Луис Мендес, комбат 508-го парашютно-десантного полка, встал, медленно огляделся и, тяжело вздохнув, обратился к пилотам: «Господа, мои офицеры знают эту карту наизусть, и мы готовы идти. Когда я привел своих бойцов на инструктаж до высадки в Нормандии, у меня был лучший в мире батальон. Господа, к тому времени, когда я собрал их вместе в Нормандии, половина погибла»[242]. Видимо, к этому моменту он плакал. «Я требую: высадите нас хоть в Голландии, хоть в аду, но высадите ВСЕХ в одном месте, или я буду преследовать вас до тех пор, пока вы не сойдете в могилу». Затем он развернулся и вышел.
Несколько десантников были слегка встревожены кодовым названием операции – «Маркет – Гарден», – звучавшим, словно они шли собирать яблоки или гулять по тюльпанным полям. «Думали, будет… грубее, что ли»[243]. Ветераны Нормандии пропускали мимо ушей обнадеживающие отчеты разведки – эти «байки про то, что у врага одни старики, неспособные спустить курок, да батальоны язвенников»[244], но и они предпочитали верить, что отдел планирования не отправит их в беду. «Мы были чертовски уверены, что генерал Бреретон не позволит пропасть своей новехонькой парашютно-десантной армии»[245], – заявил капитан 82-й вдд.
На нескольких совещаниях в американских воздушных войсках прозвучали сомнения в британских союзниках. Полковник Рубен Такер из 504-го парашютно-десантного полка объявил офицерам: «По идее, мне нужно было бы сказать вам так – я цитирую: “В нашей операции задействовано самое большое количество бронетехники со дня сотворения мира”»[246]. Затем добавил под общий хохот: «Может, БТР дадут с “Брэном”»[247]. 504-й полк под началом Такера десантировался на Сицилии, сражался в Италии, бился на Апеннинах как пехота и даже принял участие в высадках в Анцио. В операции «День “Д”» с 82-й воздушно-десантной дивизией полк не участвовал – были проблемы. Кажется, это породило легкую неприязнь между Такером и Джеймсом Гэвином, командиром 82-й вдд, но она длилась недолго.
Для поляков смысл войны был один: приблизиться к врагу и убивать немцев. Их час настал. «Все настроены всерьез. Знают: мы выступаем, – писал польский десантник. – Зоркий взгляд заметит на лицах бойцов жажду мести и даже страх – и это естественно, мы же не на тренировку собрались, а встретиться лицом к лицу с врагом. Но, несмотря ни на что, душа поет от радости»[248].
Когда он писал «несмотря ни на что», он, конечно, думал о Варшавском восстании: все они хотели сражаться вместе с Армией Крайовой. Когда им показали карты и аэрофотоснимки цели в Нидерландах, Стэнли Носецки, закрыв глаза, представлял «мост Понятовского, колонну Сигизмунда[249], королевский замок и Могилу Неизвестного Солдата»[250]. Он все гадал: «Воюют ли они там, в Варшаве, на Новом Святе и Тамке? А костел Святого Креста, где я по воскресеньям служил алтарником, – он все еще там?»
Британские совещания обычно проходили вокруг макетов из песка. Сержант Роберт Джонс из 2-го батальона Фроста часами работал с фотографиями, сделанными воздушной разведкой, пока не создал на полу библиотеки в Сток-Рошфор-холле – викторианском загородном доме в Восточном Мидленде, неподалеку от Грантема, – семиметровую квадратную копию автомобильного Арнемского моста и подходов к нему.
Некоторым совещание напомнило недавний инструктаж по операции «Комета», после которого прошло недели две, хотя на этот раз войска были усилены двумя американскими воздушно-десантными дивизиями. Предполагали, что в последний момент «Маркет – Гарден» тоже отменят, а приказ «отбой» они получат уже в самолетах. Более опытные десантники из 1-й парашютной бригады, служившие в Северной Африке и на Сицилии, не думали, будто преодолеть сопротивление Германии будет легко, но молчали. Один офицер из 1-го батальона заявил, что он и еще несколько бойцов решительно возражают против определения зоны десантирования так далеко от моста и «сами вызвались спрыгнуть над целью или чуть южнее. Просьбу и ее причины передали вышестоящему командованию и отклонили, объяснив отказ тем, что близость Деленского аэродрома на севере и влажность польдеров на юге могли привести к неприемлемым жертвам. Как оказалось, “безопасная” зона высадки стоила нам бесконечно больших жертв»[251].
Что бы ни тревожило офицеров в плане операции, они знали, что должны справиться, и подали хороший пример. В британской армии это обычно означало возвращение к старым подначкам. Раздавая парашюты десантникам, кладовщик пошучивал: «Не сработает – верните, заменим»[252].
В Нидерландах голландцы пытались заниматься обычной рутиной выходного дня, но везде царили страх и ожидание. Мартейн Луис Дейнум, директор большого концерт-холла De Vereeniging в Неймегене, писал в дневнике, что напряжением охвачен весь город: «Что-то должно было случиться»[253]. В Остербеке, рядом с Арнемом, молодая Хендрика ван дер Влист тайком привезла завтрак брату, решившему залечь на дно. Их отцу принадлежал отель «Схонорд», захваченный немцами. Те развели там страшный бардак и сорвали все цветы, какие могли найти, на украшение своих комнат. Они все еще пытались поверить, что выиграют войну. Один сказал: «Просто подожди, пока не прибудет новое оружие»[254].
Тем утром обергруппенфюрер СС Раутер издал приказ, запрещающий гражданским «останавливаться на мостах или вблизи них, приближаться к мостам любого типа и проходить через подземные переходы на любом командном пункте или в любом учреждении Германии»[255]. Тем не менее штаб генерал-фельдмаршала фон Рундштедта в тот момент был гораздо более озабочен наступлением американской армии на Ахен. Рундштедт отдавал приказы двум дивизиям, 12-й пехотной и 116-й танковой, а также двум бригадам – 107-й танковой и 280-й бригаде штурмовых орудий, прибывшей из Дании.
В Восточной Пруссии, в «Волчьем логове», то был знаменательный день. Гитлер, недавно вставший с постели после приступа желтухи, удивил собравшихся генералов после утреннего совещания, посвященного анализу ситуации. Он перебил генерал-оберста Йодля и объявил о решимости начать массированную контратаку из Арденн на Антверпен в качестве главной цели, о которой грезил в своем наркотическом болезненном дурмане. Их удивление возросло, когда он заговорил о наступлении более чем тридцати дивизий, в то время как им не хватало сил защитить Ахен. Йодль попытался вернуть его с небес на землю, указав на превосходство союзников в воздухе и на тот факт, что в любой день можно ожидать высадки воздушного десанта в Дании, Голландии или даже на севере Германии. Гитлер принял во внимание серьезность положения Ахена, но от своей новой идеи отказываться не собирался.
В тот вечер приказ фюрера передали по радио. «Битва на Западном фронте охватила значительную часть родной Германии. Немецкие города и деревни превращены в зоны боев. Это должно превратить наше военное руководство в фанатиков, и все, кто может держать оружие, должны идти в бой с недрогнувшим сердцем – каждый бункер, каждый жилой квартал в немецком городе, каждая немецкая деревня должны стать крепостью, и пусть либо враг истечет кровью, либо в рукопашной схватке с ним погибнет и гарнизон!»[256]
Для Нидерландов и осажденных портов Ла-Манша уже одобрили тактику выжженной земли. Начальник штаба 15-й армии сообщал: «В гавани Остенде потоплено 18 кораблей»[257]. Обсуждали разрушение портов Роттердама и Амстердама. Тем временем генерал фон Цанген по ночам все возвращал войска и полевые орудия через эстуарий Шельды.
Командир дивизии «Фрундсберг» бригадефюрер СС Хармель в тот же день выехал в Берлин – обсудить перевооружение танкового корпуса Биттриха. Но из-за состояния разбомбленных дорог он добрался туда лишь на следующий день, в середине утра. Времени хуже не могло и быть.
В отличие от Хармеля в Берлине, штурмбаннфюрер СС Йозеф Крафт оказался на месте, когда на следующий день союзники высадили десант к западу от Арнема. Крафт в свои тридцать семь служил офицером полиции безопасности на Восточном фронте. В войска СС его перевели год назад. Высокий, с темно-синими глазами, он был очень амбициозен, хотя и командовал всего лишь 16-м батальоном боевой подготовки и резерва в дивизии моторизованной пехоты СС. Возможно, до высадки воздушного десанта он не считал себя избранником судьбы – но после, несомненно, считал. Еще он был немного параноиком и позже утверждал, что обергруппенфюрер Биттрих считал его «полицейским шпионом Гиммлера»