Маккрори продолжил наступление вместо двух подбитых танков. Он медленно продвигался вперед на своей скрежещущей машине и не остановился, даже попав под обстрел немецкой 88-мм пушки, укрывшейся за домом. Он трижды выстрелил по дому 75-мм снарядами, «потом еще три раза – по саду, подбив орудие. Внутри нашли шесть мертвых немцев»[853]. К тому времени его «Шерман» уже почти поравнялся с монастырем. «Маккрори решил, что колокольню используют в качестве наблюдательного поста, и сказал стрелку: “Целься прямо в крест”. Стрелок колебался. Маккрори повторил: “Я же сказал, целься в крест”. Тот выстрелил, и колокольня уже была ни к чему не пригодна». Появился немецкий броневик-разведчик, и стрелок подбил его первым же выстрелом.
Мост Бейли в Соне был определенно препятствием на пути снабжения 30-го корпуса, но генерал-оберст Штудент считал иначе: «Самым уязвимым местом был Вегхел, “осиная талия” вражеского коридора»[854].
Вегхел, по словам капитана Лоуренса Кричелла, был «аккуратным, веселым и уютным маленьким городком… с платанами и деревенской площадью». Хотя капитан был разочарован, не увидев ни тюльпанов, ни ветряных мельниц, он радовался, что «полковник Джонсон оказался в такой обстановке, которая нравилась ему больше всего. Здесь война была как в комических операх». Так много людей хотели поделиться информацией о немцах, что штабистам Джонсона пришлось разместить надежных членов подполья за пределами штаба, чтобы отфильтровать всех, кто хотел попасть на прием. «Нацистских пособников изгоняли из их домов – это было долгожданное возмездие. Девушкам, по большей части молодым и сексапильным, открыто обривали головы; казалось, они смирились со своей участью… кругом были толпы голландцев, наблюдавших за этими актами правосудия без того тошнотворного и почти животного ликования, какое проявляли французы. Они забавлялись, но и только»[855].
Молодежь на улицах своим весельем заражала прохожих: символически одетые в оранжевое, в шарфах из парашютного шелка, юноши и девушки пели и танцевали. А их родители никогда не жаловались, когда солдаты рыли окопы и траншеи на их газонах и клумбах с розами. Но идиллия освобождения резко прервалась во второй половине дня во вторник, 19 сентября, когда по городу ударила немецкая артиллерия. Десантники быстро юркнули в окопы, «как степные собачки»[856] (то есть суслики).
59-я пехотная дивизия атаковала Вегхел из Схейндела. Штудент наблюдал за этим лично. «Я следил за зенитным взводом Имперской службы труда, стрелявшим по американским снайперам из двух крупнокалиберных 88-мм орудий. Снайперы засели на высоких деревьях и мешали нам атаковать с фланга». Тем временем к востоку от канала, у Динтера, среди болот, в лесах и зарослях, свою маленькую войну вел парашютный маршевый батальон под командованием майора Юнгвирта… Но своим легким оружием они не смогли помешать усиленному 1-му батальону 501-го парашютно-десантного полка захватить Динтер и Хесвейк 20 сентября»[857].
Батальон почти не получил подкрепления. Просто им прекрасно командовали, и он провел блестящий маневр на окружение. Полковник Джонсон в конце концов уступил просьбам подполковника Гарри Киннарда и разрешил ему развернуть свои войска вдоль канала к северо-западу, на Хесвейк, где немцы держали в замке всех десантников, захваченных при высадке. Киннард утверждал, что, поскольку коридор был таким узким, их единственной надеждой сдержать немцев оставалась атака. Операция Киннарда в тот день прошла чрезвычайно успешно: они взяли 480 пленных, а его собственные потери ограничились двумя ранеными. Некоторые пленные были так молоды, что еще не начали бриться. Если батальон Киннарда и был усилен, как утверждал Штудент, то подкрепление состояло из голландских добровольцев на велосипедах, выступавших в качестве безоружных разведчиков, разъезжавших взад-вперед по флангам. Джонсон, впечатленный успехами Киннарда, решил повторить маневр на следующий день с двумя батальонами. Им предстояла ночная атака на запад от Схейндела. Борьба за «Адское шоссе» обострялась.
Жители Неймегена наконец были свободны от немецкой оккупации, но настроения праздновать это событие у них не было. Кровавая бойня в сражении за мост потрясла всех, кто ее видел. «Именно там я и увидел, что на самом деле значит война, – писал пастор Вильгельм Петерсе, “священник на мосту”, как назвали его американцы после того, как он провел там службу после окончания боевых действий. – Изуродованные тела. Раненые и умирающие солдаты. Дорога усеяна ручными гранатами»[858]. Все жертвы были немцами, но это не помешало отцу Петерсе преклонить колени, чтобы утешить умирающих и помочь раненым, в то время как пленные немецкие врачи лечили своих под присмотром американского офицера.
Немецкие солдаты, укрывавшиеся под мостами, вышли, чтобы сдаться. Лейтенанту Джонсу из Корпуса королевских инженеров помогал пленный, прекрасно говоривший по-английски, но без сапог. Он показал, где спрятана взрывчатка. Пленные, среди которых нашлось несколько моряков и русских хиви[859] в форме вермахта, прошли к южной оконечности моста. Внезапно раздался выстрел, и американский десантник упал замертво. Его убил офицер СС, прятавшийся среди балок. Его изрешетили пулями.
Когда пленных немцев привели в город, «местные встретили их не очень дружелюбно, – заметил отец Петерсе, – но войны так не выигрывают»[860]. Встречу видел и Альберт Эйен. «Пленных немцев освистывают, издеваются над ними… Они идут, подняв руки. Один не может. У него почти нет руки, просто кусок сырой плоти. Льется кровь. Их вид ужасен. Черные как сажа или желтые, потные, рваные мундиры, нет ни касок, ни ремней, ни эмблем, ни даже пуговиц. Ужасное зрелище. Внезапно меня снова поразили чудовищность, абсурдность войны»[861]. Сопровождавшие пленных американские десантники просили шипевших и улюлюкавших голландцев хранить спокойствие.
«Город был грудой руин, – писал отец Петерсе. – На Бурхтстрат огромный танк был погребен под обломками рухнувших домов. Среди развалин раздавались случайные выстрелы. Без сомнения, палили глупые немцы, в ярости»[862]. Добровольцы в комбинезонах и перчатках на запряженных конями повозках уже собирали трупы на улицах города и вносили в списки невзорвавшиеся снаряды для последующего уничтожения. В южной части Неймегена, где разрушений было меньше, один американский десантник «заметил на узкой полоске травы, между улицей и тротуаром, кучки земли и деревянные кресты. Местные жители собрали тела убитых немцев и похоронили их»[863]. Бои и страшные пожары принесли трудности многим, не только тем, кто остался без крова. Люди шли в соседние деревни и плакали от счастья, когда незнакомцы приглашали их в свои дома. Пламя и дым над городом были видны издалека.
Той же ночью фельдмаршал Монтгомери отправил генералу Эйзенхауэру уверенное сообщение в своем духе: «По моему мнению, операция “Маркет” пройдет хорошо… Британская воздушно-десантная дивизия в Арнеме пережила не лучшие времена, но теперь, когда мы можем продвинуться на север от Неймегена и поддержать их, им станет легче. И есть хороший шанс выбить немцев с Арнемского моста и захватить его неповрежденным»[864].
Глава 18Арнемский мост и ОстербекСреда, 20 сентября
В среду на рассвете шел небольшой дождь, бессильный погасить пламя на северной стороне Арнемского моста и в центре города. Один из немногих местных жителей, оставшихся в этом районе, в ужасе смотрел на церковь Святого Вальпургия: по его словам, «колокольни были похожи на огромные столбы огня»[865].
Бойцы Фроста подозревали, что «хорошего», как выразился Монти, шанса удержать мост у них не было, но догадывались, что их присутствие доставило немцам немалые неудобства. Бригадефюрер Хармель, руководивший операцией в Неймегене с северного берега Ваала, очень хотел услышать, что британская 1-я воздушно-десантная дивизия разбита. «Черт бы их побрал, упрямые!»[866] – выругался он. Он отчаянно нуждался в автомобильном мосте: импровизированная паромная переправа в Паннердене просто не могла обеспечить доставку подкреплений и снабжение. Штаб Биттриха счел своим долгом объяснить вышестоящему командованию, что задержка с ликвидацией батальона Фроста была вызвана «фанатическим упорством»[867] англичан. Фрост и его люди никогда бы не согласились с определением «фанатический», но были бы совершенно согласны, что британцам свойственна жажда крови.
Боеприпасы были почти на исходе. Не осталось ни одного снаряда для PIAT, чтобы уничтожать вражескую технику. Хотя Фрост уже не очень надеялся на успех, им овладела убежденность: «Это наш мост, и вы на него не зайдете»[868]. Связист сказал, что они установили контакт со штабом дивизии. Фрост впервые смог поговорить с Урквартом, услышал, что и у них все очень сложно, и заверил, что они продержатся как можно дольше, но проблема была в боеприпасах, медикаментах и воде. Затем он спросил о 30-м корпусе. Уркварт знал немногим больше. Фрост понял, что на помощь ему и его людям никто не придет. Шутки, что Гвардейская бронетанковая дивизия остановилась, чтобы почистить поясные пряжки и отполировать сапоги, уже не казались смешными. Накануне он обсуждал с Фредди Гофом из разведроты, что делать, если прид