Пограничники, хотя их численность сократилась до 270 человек, сумели нанести врагу огромные потери. Из истории полка известно, как отважно сражались штабная рота и рота «D». «Майор Кокрейн и Эндрю Тейт, начальник военного оркестра, с “Брэнами” и сержант военной полиции Грэм с “Виккерсом” убили десятки немцев». Пощады не было никому, да ее и не ждали. «Майор Гордон Шеррифф, сопровождая командира, объезжавшего позиции 7-го полка, встретил немца и убил его голыми руками»[1025]. Фронт роты “A” был прорван, а остальную часть батальона отбросили, но позицию удалось отбить в яростной штыковой атаке. К тому времени не осталось ни одного командира роты, и только один раненый сержант-майор держался на ногах.
Той же ночью генерал-майор Уркварт приказал пограничникам вернуться в квартал в нескольких сотнях метров к северу от отеля «Хартенстейн». Новые позиции превратились в загородное поле боя: самоходные штурмовые орудия господствовали на улице, а между домами шли кровопролитные рукопашные схватки. Британские солдаты утверждали, что могли очень легко определить присутствие в доме немцев – по запаху несвежего табака.
Около полудня часть разведроты, приданная остаткам 156-го парашютно-десантного батальона, оказалась в трудном положении. «Впервые видели пехоту фрицев в движении, – писал лейтенант Джон Стивенсон в дневнике. – Они то входили, то выходили из домов по другую сторону от перекрестка в направлении пекарни, самому большому зданию в нашей зоне обороны. Как только они подошли, мы их подстрелили. У нас в пекарне было три человека и пулемет. [Немцы] подожгли ее зажигательными пулями, и нашим парням пришлось выбираться. Мы не были уверены, попали ли сами [немцы] в пекарню, но, так как это здание было выше других, мы решили, что лучше его полностью снести. Мы развернули в его сторону PIAT и ударили ярдов с пятидесяти, пробили большую дыру в стене, – должно быть, тем, кто там засел, стало не очень уютно. Потом прошли к дому и закидали гранатами все, что осталось, пока не убедились, что там никого нет. Можно сказать, что в тот день они оставили нас в покое, даже не забрали своих убитых и раненых. К тому времени мы уже убили немало фрицев»[1026].
Защитники периметра не просто падали с ног от усталости. Им отчаянно не хватало боеприпасов и еды. Американский офицер связи Королевских ВВС лейтенант Пол Джонсон доложил, что «пайки на исходе, поэтому мы решили уменьшить их и растянуть остатки, чтобы хватило на сколько возможно»[1027]. Но его отряду еще повезло: у них остались набитые припасами джипы.
Главная проблема заключалась в том, что контейнеры с продовольствием приземлялись за периметром обороны, поскольку радиосвязи не было и британские ВВС не имели четкого представления, какой именно район защищает десант. Дым боевых действий закрывал цветные полотнища, а запускать ракеты «Вери» или зажигать дымовые шашки было бесполезно: немцы делали то же самое, захватив планы, на которых были обозначены все сигналы. И даже когда все же удавалось добыть контейнер, еды часто не хватало. «Грузы прилетели, – писал капрал Джордж Косадинос, – но большая часть упала не там, где надо. Все, что мы получили, это 6-фунтовые [противотанковые] снаряды. Но съесть-то их нельзя!»[1028] Еще большую ярость вызвали контейнеры, наполненные не едой и не боеприпасами, а бордовыми беретами, формой, ремнями и даже смесью «бланко».
Другим подразделениям как раз очень нужны были снаряды для 6-фунтовок, но они, вероятно, получили снаряды для 17-фунтовок, а все их 17-фунтовки уже лежали мертвым грузом. Немцы, напротив, недостатка в боеприпасах не испытывали. Благодаря организованности Моделя в каждую часть грузы доставляли те же грузовики, на которых их привезли в Нидерланды. Лейтенант Джонсон заметил: стоило им открыть огонь, как «почти сразу немцы начинали бить по всему району из минометов»[1029].
При приближении самолетов снабжения Королевских ВВС все смотрели в небо, и многие признались, что им было страшно даже представить, какая отвага нужна, чтобы удержать самолет на курсе под огнем зенитных батарей. «Мой взгляд приковала одна из горящих “Дакот”, – писал капрал артиллерии Джонс. – На какую-то долю секунды в дверном проеме появились двое. У одного был парашют, у другого – нет, и они прыгали с одним. Выпрыгнув, они разъединились. Один поплыл к земле на парашюте; другой упал камнем. Я так и вижу, как он летит, раскинув руки, головой вниз»[1030]. Несмотря на потерю самолетов, грузы 21 сентября приземлялись более удачно, чем прежде, и, конечно, гораздо точнее, чем в последующие дни. В Легком зенитном артиллерийском полку оставалось по тридцать снарядов на орудие, и он сохранил свою боевую эффективность только благодаря доставке почти семисот снарядов для 75-мм гаубиц[1031].
С поразительным самообладанием солдаты поисковых отрядов отдавали раненым большую часть пайков, сброшенных на парашютах. В то время как немцы радовались своей добыче с небес и часто изводили этим противников, некоторые британские солдаты были так голодны, что иногда неразумно готовили цыплят или кроликов, не потроша их. Они без угрызений совести обыскивали карманы и сумки мертвых, будь то немцы или англичане, чтобы проверить, нет ли там пайков. Завтрак счастливчиков состоял из половины кубика овсянки, его крошили и смешивали с водой, чтобы приготовить кашу. Кормились они в основном с садов и огородов, и многие десантники страдали от диареи, наевшись незрелых груш и яблок. Тем, кто находился далеко от гостиницы «Хартенстейн», приходилось полагаться на щедрость хозяев. Британские солдаты часто бывали потрясены, узнав, как скудно жили рядовые голландцы в дни оккупации. Положение еще больше ухудшилось после сражения. Единственное, чего хватало, так это чая. Солдаты отдавали его тем, кто их приютил, а хозяева заваривали чайник на всех. Но молока почти не было, и нехватка воды становилась все острее.
Чаю хотелось так, что иные солдаты готовы были бы продать за него душу. Ординарец лейтенанта Джеффри Нобла рядовой Маккарти отправился прямо под немецкий огонь и обыскивал один контейнер за другим. Наконец ему удалось найти коробку, и он побежал обратно. Нобл клял его последними словами за такой риск, но, без сомнения, он был героем для своих товарищей[1032].
Кроме чая, британцы раздавали приютившим их голландцам сигареты, сладости и шоколад, а также консервы – говядину и сардины. Поначалу они делились сигаретами так щедро, что потом им пришлось выпрашивать у них по одной. Их удивило и то, что в Остербеке многие выращивали свой табак. Но британцам было за что благодарить голландцев, особенно тех мирных жителей, которые ухаживали за ранеными и даже просто обессиленными. Один из местных говорил, что, когда в их подвал пришли уставшие и грязные десантники, а воды не было, его «жена протирала им лица одеколоном»[1033].
Некоторые голландские мальчишки, пробирались через немецкие позиции и приносили англичанам яблоки и овощи. Другие, в возбуждении от опасности, шли на страшный риск и даже с немецких складов тащили провиант из британских контейнеров. Люциан Врумен с другом по пути наткнулись на одинокий тягач и нашли там банки сардин, несколько бутылок французского вина и пачки светлого венгерского табака. Они гадали, не забрать ли и пистолет, но решили, что не стоит. Они были скорее заинтересованы, чем напуганы, увидев мертвых немецких солдат, и обыскали их карманы. Когда они вернулись с добычей к британцам, десантники умоляли их не быть такими безрассудными[1034].
Кормить сотни раненых становилось все труднее. Рядом с отелем «Тафельберг» заметили четырех овец. Ян Дондервинкель, местный помощник-волонтер, отметил, что тех быстро застрелили, освежевали и приготовили рагу[1035]. Кроме того, все более затруднительным становился уход за ранеными в разгар боев. Теперь в отеле «Тафельберг» было невозможно делать операции – снаряды разнесли потолок в обеих комнатах, которые использовали как операционные[1036].
Части 4-й парашютно-десантной бригады Хакетта удалось выбить немцев из отеля «Схонорд». Однако отсутствие воды делало положение почти невыносимым: медсестры не могли вымыть раненых, а врачам было нечем мыть руки. Перевязочного материала было так мало, что добровольцы ходили по домам с корзинами и просили простыни на бинты. Порой врачи даже снимали простыни с мертвых, но с каждым часом прибывало все больше раненых.
«Звуки боя стали явно неприятными», – доложил из импровизированного госпиталя священник планерного полка. Он встретил «парнишку, который физически был невредим, но психика его сильно пострадала».
«Мне холодно, святой отец, – сказал мальчик. – Вы не могли бы принести мне еще одно одеяло?» Тот объяснил, что лишних нет, и одеял не было у многих раненых. Мальчик попросил подоткнуть края простыни и попросил за него помолиться: «Меня пугает этот шум». С соседних улиц все еще доносился грохот сражения. Вроде как успокоив мальчика, священник пошел дальше. На следующее утро, не найдя мальчика, преподобный Паре спросил, где он. «Он умер через два часа после вашего ухода, – ответили ему. – Грохот его доконал»[1037].
Паре продолжал свои попытки успокоить встревоженных, брал их письма к матерям или близким. Он должен был выглядеть оптимистичным, несмотря на безрадостную перспективу. Полковник Уоррэк сообщил, что раненые «с трогательным нетерпением ждут известий о 30-м корпусе»