[1476]. Генерал танковых войск Эбербах, захваченный англичанами в Амьене, рассказывал своим товарищам по плену: «Направление их главных усилий было ошибочным. Традиционный путь – через Саар»[1477]. Именно в Сааре стояла 3-я армия Паттона, которую Монтгомери потребовал остановить.
Провал операции «Маркет – Гарден» плохо сказался на моральном состоянии британцев. Но в Нидерландах ее последствия затронули не только 180 тысяч человек, покинувших дома на северном берегу Недер-Рейна, а все население страны. Зрелище поля сражений было ужасным. Арнем превратился в «мертвый город»[1478]. (Согласно нидерландским официальным данным, в операции «Маркет – Гарден» погибли более 3600 мирных жителей, в том числе 200 в Арнеме, 100 в Вольфхезе и 200 в Остербеке[1479].)«Я был в городе! – писал Андриес Помпе-Постума, тайно пробравшийся обратно. – Сожженные кварталы, обстрелянные дома, голые деревья, всеобщее разрушение повсюду. Улицы не узнать, и все пусто, пусто. Мимо с грохотом проносятся только военные машины. Мрачно. После того как чертовы «мофы» забрали все, Организация Тодта выгребла что осталось»[1480]. В Неймегене, который так сильно пострадал от немецких артобстрелов и поджогов, погибли 2200 мирных голландцев, 5500 стали инвалидами и 10 000 получили ранения. Почти 22 000 домов были полностью или более чем на три четверти разрушены, уцелели только 4000[1481]. Нацисты хотели отомстить всем голландцам за их помощь союзникам и намеревались применить двойное оружие – насилие и голод. Из секретного доклада от 25 сентября правительство Нидерландов в изгнании узнало, что «в качестве репрессий против участников железнодорожной забастовки берут в заложники жен и детей забастовщиков или же разрушают их дома и уничтожают имущество»[1482]. Приказ рейхскомиссара Зейсс-Инкварта не распределять продовольствие ни в одном из районов Нидерландов, находящихся под контролем Германии, был не просто временной мерой для прекращения забастовки, он остался в силе и после ее окончания.
Еще 40 000 человек в возрасте от 17 до 40 лет были отправлены на принудительные работы в Германию из одного только Роттердама[1483], а в общей сложности в течение войны таким образом были перемещены около 400 000 мирных голландцев. Многих участников подполья, которые так храбро помогали союзникам и сражались рядом с ними, немцы казнили. За все время оккупации они расстреляли около 3000 человек, и большинство из них – в связи с операцией «Маркет – Гарден»[1484]. В Апелдорне 2 октября Хендрика ван дер Влист видела на улице тела со следами пыток, к их одежде были прикреплены листки бумаги с надписью «Террорист»[1485]. Не было видно ни одного мужчины. Они либо скрывались, как и четверть миллиона других голландцев по всем Нидерландам, либо их согнали на принудительные работы для Организации Тодта. Немецкие операции по захвату рабов получили название Razzias – «облавы». Они словно хотели быть уверены, что все мужчины военного возраста у них под контролем.
28 сентября по настоянию королевы Вильгельмины в Лондоне премьер-министр Питер Гербранди написал Уинстону Черчиллю письмо. Воздав должное храбрости, проявленной при попытке прорваться в Арнем, он писал о ее последствиях для народа Нидерландов. «Многие из железнодорожников, участвовавших в забастовке, и бойцы Сопротивления были казнены или ждут казни, и жесточайшие репрессии обрушились на их родных. Голод в больших городах – термин не слишком сильный – неизбежен. Разрушение портовых сооружений, причалов, заводов, электростанций, мостов и т. д. осуществляется немцами в очень широких масштабах»[1486].
Министерство иностранных дел отклонило обращение правительства в изгнании к британцам с просьбой публично предупредить немцев о неприемлемости зверств в Нидерландах. «Мы всегда были против предупреждений такого рода и потому, что на немцев они, вероятно, никак не влияют, и потому, что, если делать их слишком часто, они снижают ценность международных деклараций»[1487]. Чего они не могли сказать, так это что после провала в Арнеме дальнейшее освобождение Нидерландов уже не было в числе приоритетных целей военной стратегии союзников. Все внимание теперь сосредоточилось на востоке. Генералы были вынуждены утверждать, что единственный способ прекратить всеобщие страдания – это победить Германию как можно быстрее, не отклоняясь от этой цели. Даже если бы канадская и британская армии получили приоритет в снабжении в течение предстоявшей трудной зимы, сложно понять, как они смогли бы пересечь разлившийся Недер-Рейн и прорвать немецкую линию обороны без огромных потерь.
Гаага, Амстердам и Роттердам пострадали от голода больше всего – из-за численности населения, а также из-за больших расстояний, которые нужно было преодолевать людям, чтобы найти продукты. В результате на эти три города пришлось более 80 % от общего числа погибших в течение зимы 1944/45 года, причем больше всего пострадал Роттердам. После того как немцы захватили почти все зерно, яйца, молоко и скот, горожане питались лишь сахарной свеклой, из которой делали отвратительное на вкус пюре, и картофелем, ставшим вскоре на вес золота. Даже луковицы тюльпанов можно было найти только на черном рынке. Горожанам приходилось ездить в деревню на велосипеде или коляске с грудой вещей для обмена с фермерами. Как только страна оказалась в оковах снега и льда, приходилось еще и проситься там на ночлег и возвращаться домой на следующий день[1488].
Поначалу выживали лишь благодаря бартеру. «Табачные лавки и сотни других магазинов превратились в бартерные, но потом стало нечем обмениваться, и воцарился голод. Истощенные люди просто падали где стояли»[1489]. Лондон был проинформирован об эпидемии брюшного тифа в Амстердаме и дифтерии в Роттердаме. Уровень смертности от туберкулеза вырос вдвое. Голод, нехватка витаминов и холод лишали людей последних сил. «У нас все руки и ноги в трещинах из-за недостатка витамина А, это ужасно и трудно»[1490].
В Лондоне правительство в изгнании пыталось обсудить возможность доставки продовольствия на шведских кораблях, но Черчилль ответил, что немцы просто заберут его себе. Начальники штабов, напротив, не возражали[1491]. План согласовали с Эйзенхауэром, но первые два корабля прибыли только в конце января 1945 года. Даже тогда Главное командование союзных сил было обеспокоено тем, что немцы могут использовать нейтральные корабли для своих военных операций.
С наступлением зимы ежедневный рацион был сокращен с 800 калорий в день до 400, а затем и до 230. Отчаяние стало таким сильным, что пошли слухи, будто богатые покупают у бедных карточки на продтовары, что повлекло за собой вполне «предсказуемый результат»[1492]. Только горожане, потерявшие более трети массы тела, со справкой от врача имели право на дополнительное питание, которое собирала церковь[1493]. Диета из сахарной свеклы часто вызывала диарею и рвоту, лишая людей последних сил. Согласно одному докладу, «от голода пострадало в пять раз больше мужчин, чем женщин»[1494], а в другом сообщалось, что 75 % жертв – это мужчины[1495]. Это очень похоже на картину блокады Ленинграда, где, как подтвердили исследования, у мужчин жировая прослойка была гораздо меньше.
Холод заставлял людей ломать на дрова мебель, половицы, двери и дверные косяки. Все заброшенные дома были ободраны. Любого, кого ловили на мародерстве, заставляли писать на листке бумаги Ik ben een plunderaar[1496]. Потом их расстреливали, а листок этот клали на тело как предупреждение. Деревянные гробы заменили картонными[1497].
«Нужда была такой, – писал кто-то из Гааги, – что трупы не хоронили по две недели, а то и больше». Никакого транспорта, а гробов не было вообще. Выжившие часто не могли оставаться в своих домах из-за зловония смерти, и им приходилось выходить на улицу. Когда умирали маленькие дети, родителям говорили: «Несите вашего ребенка на кладбище сами»[1498].
В Амстердаме все было не так плохо. «Тела собирают на велосипедах и тележках, а затем везут, как багаж, на кладбище, – писал Ян Петерс, студент юридического факультета. – Там их кладут одно на другое. Семьи не имеют права приходить. Будто находишься в торговом зале. Эффективность! Всех в одну яму. Некоторых не хоронят неделями. Директора похоронных бюро с ног сбились. Вы должны заплатить им заранее, и, если у вас есть немного масла или сахара, чтобы им дать, есть шанс, что вы все еще можете приобрести деревянный гроб»[1499].
«Неудивительно, – продолжал Петерс, – что при таких обстоятельствах и ценах на черном рынке много людей умирают от голода, особенно старики и очень маленькие дети. Немцы угнали почти весь транспорт, чтобы вывезти все что шевелится. И все, что не шевелится, тоже. И это одна из причин, почему нет пищи. Жизнь становилась очень суровой! Я часто видел, как люди оседали и падали прямо на улице, в том числе в очередях у центральных кухонь. На улицах полно нищих, в основном они поют жуткими голосами. Люди ходят по домам и просят кусочек хлеба или картошку. Оборотная сторона всего этого – процветающий черный рынок в Йордане [квартал]. Некоторые улицы забиты людьми с коробками: покупают вещи по заоблачным ценам. В кафе делают большой бизнес. Купить можно все что угодно. На углах улиц стоят дозорные. Полицейские ничего не предпринимают. Они в основном заняты тем, что отбирают мешок картошки у людей, только что верну