етут надежду и в скором времени не отдадутся неверным». Он же не согласился на это, но отвечал им: «Если господь Бог наш соизволил так, где скроемся от гнева его?» И еще: «Сколько цесарей, бывших до меня, великих и славных, также пострадали и погибли за свое отечество, неужели я, последний, не сделаю этого? Нет, господа мои, нет, но да умру здесь с вами».
Накануне же последнего боя, по словам Нестора, случилось следующее: «Когда наступил седьмой час ночи, распростерся над городом глубокий мрак: воздух в высоте сгустился, навис над городом, словно оплакивая его и роняя, как слезы, крупные красные капли, подобные по величине и по виду буйволовым глазам, и оставались они на земле долгое время, так что дивились все люди и пришли в отчаяние великое и ужас.
Патриарх же Анастасий, тотчас же собрав весь клир и синклит, пошел к цесарю и сказал ему: «Светлейший цесарь, все прежде возвещенное о городе этом ты хорошо знаешь, также и отшествие святого Духа видел. И вот сейчас стихии возвещают гибель города сего».
Штурм начался той же ночью. Первыми на стену полезли башибузуки, члены иррегулярных формирований. Их султану было не жалко. И большая их часть заполнила трупами ров. Второй волной пошла анатолийская пехота. Но и этот натиск был отбит с тяжелыми для турок потерями. Однако и защитники Священнобезмолвия были обессилены и изранены. В третью атаку султан бросил свою последнюю надежду – янычаров. Однако и они не могли преодолеть сопротивление железного гарнизона. Пока не грянул роковой выстрел. Пуля попала в грудь Джустиниани. Его бойцы подхватили командира и понесли на корабль. Это вызвало смятение среди обороняющихся. Многие итальянцы бросились вслед за предводителем, поняв, что все пропало.
Янычары оказались на стенах и вскоре ворвались в город. Император и не думал о бегстве. Он встретил свою смерть в кровавой сече у Золотых ворот. С ним вместе умерла Империя, взошедшая на свою Голгофу и претерпевшая до конца…
«Юстиниан» ненадолго пережил Константина. Он скончался 1 июня на Хиосе от раны, полученной на стенах города, который уже утратил свое истинное имя.
После конца
«Султан Мехмед обещал своим солдатам три дня полного разграбления города, на что они и имели право. Несметными толпами турки хлынули в город. Правда, после того как передовые части прорвались через стены, султан потребовал соблюдения некоторого порядка вступления в город. Войска одно за другим торжественным маршем с развевающимися знаменами проходили через ворота под звуки оркестров. Но как только они оказывались внутри города, все немедленно устремлялись на дикую охоту за добычей. Еще не веря вначале, что сопротивление уже прекратилось, они убивали подряд всех, кого встречали на улицах: мужчин, женщин, детей. Потоки крови стекали по крутым улицам Константинополя с холмов Петры в Золотой Рог. Однако вскоре жажда убийства была утолена, и солдаты занялись более выгодным делом – захватом людей и ценностей», – так описывает то, что последовало за взятием города британский византолог Стивен Рансимэн.
Молившиеся в этот страшный час в Святой Софии тоже были частью перебиты непосредственно в храме, частью схвачены, с целью последующей продажи в рабство. Есть легенда, что священники, служившие в алтаре, взяв священные сосуды, вошли в южную стену собора, которая раскрылась перед ними и вновь сомкнулась за их спиной. Как верят наследники ромеев, они пребудут там, пока Святая София, обращенная захватчиками в мечеть, не станет вновь храмом Божьим.
На следующий день султан велел предъявить ему всех захваченных пленников. Он выкупил представителей знатных семейств и представителей ромейской власти. А вот, большинство итальянских пленников было казнено.
Среди освобожденных оказался и командующий византийским флотом, мегадука Лука Нотарас. Он был из числа тех представителей ромейской элиты, которые заранее сделали выбор в пользу османов. Ему принадлежит, например, известная фраза: «Лучше увидеть среди города царствующую турецкую чалму, чем латинскую тиару».
Мехмед высказал намерение сделать Луку правителем города. Однако, очень скоро милость сменилась на гнев. Целый ряд хронистов, среди которых Дукас и Лаоник Халкокондилас рассказывают: узнав, что у Нотараса есть необыкновенно красивый сын-подросток, султан потребовал отдать его к нему в гарем… Лука отказался. Тогда его сыну, самому Нотарасу, и его зятю Андронику Кантакузину отрубили головы. Что в последний, страшный миг подумал бывший мегадука о сравнительных характеристиках чалмы и тиары мы никогда не узнаем.
Но Мехмед был вполне рациональным человеком и не собирался править исключительно с помощью террора. Напротив, он желал ощущать себя, в некотором роде, наследником Римских императоров. Он прекрасно понимал, что греки ему нужны. Они отличные моряки, сведущи в торговле, могут исполнять дипломатические функции. И православному населению султаном предоставляется, своего рода автономия под управлением патриарха.
Альтернативное исламу религиозное объединение османы рассматривали как милет (можно понимать, как нацию). Прежний патриарх, сторонник унии Григорий Маммас уехал в Италию еще в 1451 году. Выбор Мехмеда пал на Геннадия Схолария, видного богослова, противника унии. Его султан тоже выкупил у турка, который владел им уже, как рабом.
В январе 1454 года состоялась его интронизация. Геннадию был вручен фирман султана, согласно которому он обретал личную неприкосновенность, освобождение от налогов, свободу передвижения, а также он получал гарантию, что не будет лишен престола, и те же привилегии получат его преемники. Кроме того, было обещано, что церкви больше не будут обращать в мечети. Последний пункт впоследствии будет нарушаться особенно злостно.
Рансимэн пишет:
«Хотя правительство султана должно было утверждать назначение епископов, ни один епископ не мог быть назначен или смещен без санкции патриарха и св. синода. Только патриарший суд имел судебные права в отношении клира; турецкие власти не могли арестовать или судить никого из епископов без разрешения патриарха. Кроме того, он, по согласованию со св. синодом, контролировал все вопросы, связанные с догматами. Его власть над православным народом была почти так же абсолютна. Он был этнархом, правителем милета. Патриарший суд имел полную юрисдикцию над всеми делами, касающимися православных в связи с их религией, то есть браками, разводами, опекунством малолетних, завещаниями и наследством. Патриарший суд разбирал все спорные денежные дела, если обе стороны были православными».
Как глава православного милета патриарх отвечал перед султаном за свою паству. В том числе, головой. Патриархи Кирилл I, Парфений II, Парфений III, Гавриил II, Григорий V были, в разное время казнены турками по подозрению в государственной измене.
Несмотря на то, что православным не запрещалось исповедовать их веру, но и забыть о том, что они люди второго сорта им не давали. Они платили специальный налог – джизью – фактически, за само право на жизнь. На строительство церквей надо было получать (с немалыми трудностями) специальное разрешение. Всем, за исключением патриарха, запрещалось ездить верхом на коне. Христиане не имели права служить в войске, однако они платили «дань кровью» – их сыновей насильно забирали в янычары. Их обращали в ислам и превращали в самых верных и безжалостных солдат османской империи.
Внук Мехмеда, султан Селим I и вовсе пожелал насильно обратить всех христиан в ислам. Более здравомыслящие нежели халиф правоверных, советники сумели убедить его, что это невозможно. Тогда он велел забрать у православных все церкви. Трагизм ситуации состоял в том, что у патриарха Феолепта I не было на руках фирмана Мехмеда в защиту церквей. Этот жизненно важный документ сгорел во время пожара, случившегося в комплексе патриарших зданий. Тогда было найдено нестандартное решение. Разыскали трех весьма уже престарелых янычаров, которые принимали участие в штурме Константинополя. Они поклялись на Коране, что видели, как некие знатные ромеи поднесли Мехмеду символические ключи от города, еще до того, как султан вступил в него. А тот обещал в ответ сохранение храмов. Селим, скрепя сердце согласился принять этот аргумент.
Вот, в таких весьма суровых условиях приходилось выживать потомкам гордых ромеев. Сэр Пол Рико, много путешествовавший по Востоку, написал для английского короля Карла II книгу под названием «Настоящее состояние Греческой и Армянской церквей, года от P. X. 1678». Он свидетельствует: «Трагично ниспровержение святынь, царственное священство изгнано из церквей, а последние обращены в мечети; таинства алтаря совершаются в тайне в темных местах. Я их видел в городах и селах, по которым путешествовал, они более похожи на подвалы и склепы, чем на церкви, а их крыши находятся почти вровень с поверхностью земли, чтобы естественное выступание конструкции не было принято за триумф религии и не могло состязаться с величественными минаретами мусульманских мечетей».
Но при этом он поражается стойкости православных: «Неудивительно для человеческого понимания, что иго завоевания подвергало добрых христиан различным испытаниям, и небрежение в их церквях происходило как результат бедности клира, и многие люди отрекались от веры; однако чудо и истинное воплощение слов Христа о том, что «врата адовы не одолеют Церковь», что она сохраняется при таком мощном противодействии, и вопреки всей тирании и ухищрениям, предпринятым против нее, мы видим открытое и общенародное исповедание христианской веры».
И именно это единство греков в православии, позволило им не только обрести стратегию выживания, но и, несмотря на, казалось бы, совершенно не располагавшую к этому ситуацию, замыслить проект возрождения Византийской империи.
Тайна фанариотов
Фанар – это квартал в Константинополе, раскинувшийся вокруг резиденции патриарха. А представителей пост-византийской элиты, селившихся в нем, соответственно, именовали фанариотами.