2. Опасность поддержки с воздуха: Наркис принимал в расчет, что Полицейская школа и Гив'ат-Хатах- мошет находятся так близко от израильской пограничной линии, что любая бомба, которая отклонится от цели на несколько десятков метров, может упасть на дома Паги, в которых остались жители.
3. Обилие священных мест:.Наркис, хорошо знавший иорданский Иерусалим, боялся, что бомбежка объектов поблизости от святынь города повлечет за собою много бед и душевной горечи. О бомбежке квартала Шейх-Джарах нечего было и думать, так как в квартале находилось большинство иностранных ' дипломатических представительств.
4. Пехотная бригада легиона находилась в Маале- Хаадумим и в течение двух часов могла добраться до Иерусалима и начать атаку. Другая, бронетанковая, бригада ждала в Иерихоне приказа к маршу, ей тоже нельзя было давать время для продвижения.
Заместитель начальника генштаба выслушал доводы Наркиса, однако продолжал настаивать на том, что лучше отсрочить наступление до утра следующего дня и осуществить его при поддержке авиации.
Около полуночи решение было принято, и от начальника генштаба поступил окончательный приказ наступать ночью. Как мы еще убедимся по результату штурма Гив’ат-Хатахмошет, этот выбор оказал решающее влияние на ход битвы за освобождение Иерусалима.
Начало атаки было назначено на 2.00 ночи.
Тем временем к Наркису прибыл генерал Горен — главный раввин Цахала. «Тебе предстоит вершить историю, — сказал Горен. — Все, что происходит теперь на южном фронте, — ничто по сравнению с этим фронтом».
Наркис улыбнулся и ответил: «Ты уже можешь приготовить рог».
Добравшись до места сбора своих полков в Бет-Ха- кереме, командиры засели в нижних этажах и подвалах квартала над планированием прорыва и продвижения каждого из полков. Оставшееся у них время они использовали на поспешное инструктирование подчиненных. Подготовка затягивалась из-за трудностей, проистекавших от незнания местности по ту сторону кордона и невозможности ориентироваться в еврейской части Иерусалима.
В процессе планирования стало несомненным, что не удастся избежать серьезных потерь, и потребовалось своевременно организовать эвакуационную службу, с тем, чтобы полки были в состоянии как можно скорей доставлять раненых в центральные больницы. «Все это, — говорит Моти, — требовало еще несколько минут, и еще несколько минут… Так перевалило за полночь».
За несколько минут до двенадцати командир 7-го полка в доме господина Кохена в Бет-Хакереме при свете фонаря приступил к отдаче последних распоряжений командирам рот в связи со сжатым инструктажем, который им предстояло провести с бойцами.
Семья Кохен следила за приказами и планами атаки с выражением тяжкой тревоги, застывшей на их измученных лицах. На востоке полыхали зарницы, вспыхивали оранжевые искры: по-прежнему била артиллерия. Один из солдат, взглянув на осунувшиеся лица Кохена и его жены, сказал им: «Завтра больше не услышите обстрела».
Установилась тишина, и в ней с особой четкостью выделились звуки разрывов.
— Вам даже присниться не может, что произойдет завтра, — продолжал подбадривать солдат.
— Завтра будем в Старом городе.
— Пусть смилостивится над вами Господь. Лишь бы все вы вернулись живыми и здоровыми, — сказала госпожа Кохен.
Через несколько минут появился господин Кохен, неся свернутое белое полотнище. Он подошел к Замушу: «У нас здесь моя старенькая мать… Она была в 48-м в Старом городе перед сдачей… Это флаг из Старого города. Был там изготовлен во время осады. Если дойдешь до Стены Плача… Если удастся… Повесь его гам».
Замуш взял флаг и спрятал под своим боевым обмундированием. «Двое с половиной суток он лежал у меня за пазухой, — рассказывает он, — пока не настала великая минута». (Сегодня флаг находится у него дома. На флаге надпись: «Поднят над Западной стеной на Храмовой горе в Иерусалиме в среду 28 ияра 1967, в 10.15 1-ой ротой 7-го полка Парашютной бригады — бригады освободителей Иерусалима».)
Стрелки часов приблизились к полуночи. Посланец Моти офицер-оперативник Амос метался в это время между полками, торопя их с выходом на пограничную линию. Когда он приехал в 7-й полк, Замуш построил бойцов, чтобы отправиться в дорогу. В отданных до сих пор приказах захват Старого города вообще не упоминался. Несмотря на это, Замуш решил сообщить, что рота выбрана для штурма Храмовой горы, конечно, в том случае, если решено будет овладеть Старым городом. Он хотел еще от себя добавить пару слов на тему о том, какая эго историческая и единственная в своем роде задача, но не успел вымолвить ни слова. Один из его солдат отреагировал на сообщение громким «ура», которое было подхвачено всей ротой. «Я увидел, — говорит Замуш, — что люди вполне готовы к тяжкой битве и прекрасно понимают ее значение. Сло-ва были лишними».
Замуш вернулся в Иерусалим — и город был беспощаден и не ведал милосердия.
Глава IVВОРОТА ГИВ’АТ-ХАТАХМОШЕТПонедельник, 26 ияра 1967 года. Перед полуночью
1
Перед полуночью 6-й полк Парашютной бригады получил приказ выехать на автобусах в сторону Сан- хедрии, к высоким каменным зданиям квартала Паги.
Автобусы с парашютистами катили по спускам Санхедрии, когда внезапно тут также начали разрываться снаряды. Мрак исполосовали молнии, воздух наполнился дымом и пороховой гарью. Непрекращающийся свист, а за ним мощные разрывы. Восточная сторона границы была вся в пламени. Снаряды без пощады били по улицам. По бокам дороги можно было различить входы в убежища, оттуда доносились детские голоса. «Когда я услыхал эти голоса, — говорит один из бригадных фельдшеров, — я до конца осознал, что мы вступаем в бой. В жестокий бой. Первый бой в моей жизни».
Под градом снарядов, в грохоте разрывов, среди летящих осколков парашютисты гуськом вышли из автобусов, чтобы занять укрытия в домах Паги, откуда позднее им предстояло пойти на прорыв. «Ты за мной, а ты пойдешь за ним, — выстраивал своих людей один из взводных, мысленно добавляя к своей команде: — И да поможет нам Бог».
Парашютисты разместились в домах, погребах и на лестничных клетках квартала Паги, с утра, как мы помним, находившегося под артиллерийским обстрелом. Для всех места не хватило, и те, кому не повезло, оставшись на улице, прижимались к фасадам, что не защищало их от опасности. «Я еще до этого подумал, что у нас будет много раненых, и закинул на плечо еще одну сумку с перевязочным материалом», — рассказывает фельдшер Игал Арад.
Тем временем командир полка Иосеф в последний раз пригласил своих ротных на наблюдательный пункт и точно указал им место прорыва. Командирами были опознаны все цели и четко распределены роли:
1. Головной отряд иод командованием Гиоры Ашкенази проделывает проходы в заграждениях напротив Полицейской школы и подготавливает продвижение других рот.
2. Рота командира Додика вступает в действие вслед за подразделениями прорыва, овладевает ходами сообщения, ведущими из Полицейской школы к подступам Гив’ат-Хатахмошет, и останавливается там.
3. Отряд, возглавляемый командиром Габи, штурмует здание полиции и захватывает его.
4. Еще одна рота под командованием Дади атакует холм Гив’ат-Хатахмошет и овладевает им.
Штурмовая и остальные роты продвигаются на втором этапе к Шейх-Джараху. Вспомогательные силы захватывают холм Хаматлит-Хацехуба, что к югу от Полицейской школы.
Одновременно с выдвижением рот в дома Паги на улицах Санхедрии загремели танки. Они присоединились к безоткатным пушкам и тяжелым минометам вспомогательной роты, которым через считанные минуты предстояло обрушить огонь на тылы Полицейской школы.
В два часа ночи командир полка Иосеф обратился к Моти за разрешением начать обстрел Полицейской школы и Гив’ат-Хатахмошет. Его танки продвинулись до самого спуска улицы и заняли позиции рядом с траншеями, в которых с самого утра сидели «старички» Хаима Гури. Гури вдруг увидал молодого парня, стоящего под огнем во весь рост. Регулируя движение, он кричал водителю приближающегося танка: «Мойше, ты рехнулся, куда прешь? Бери влево! Не видишь, там падают снаряды». Парень продолжал стоять так и дирижировать танками, словно это был обыкновенный мирный уличный перекресток, а не огненный водоворот.
Парашютисты штурмовых рот 6-го полка тем временем сидели съежившись позади домов и были возбуждены всем происходящим. Самые любопытные, не вытерпев сидения за стенами домов, прячущими от них молнии и громы, забрались в квадратную бетонную пристройку для мусора, стоявшую впереди дома, и превратили ее в импровизированный наблюдательный пункт. Оттуда можно было бы понаблюдать за вторым актом этого огненного спектакля. Но вдруг откуда-то вынырнул снаряд и взорвался в нескольких метрах от пристройки, разнеся на своем пути все в клочья и выбросив фонтан осколков. Давя без пощады, накатилась взрывная волна.
Затем взорвался еще один снаряд, и еще, и еще — и «при каждом разрыве, — говорит Авраам, — мы шептали: «Слушай, Израиль». Мы были боевыми парашютистами, это верно, но ведь тогда мы лишь впервые нюхнули пороху, настоящей войны. Мы зарылись один под другим, и у каждого в горле стоял ком. Внезапно до меня дошло, что достаточно какому-то одному, более нахальному осколку найти тебя — и ты мертв. Мы проторчали там минут двадцать. Это было очень неприятно».
В то же время фельдшер Игал сидел позади одного из домов и размышлял. Он не боялся смерти, но страшился тяжелого ранения.
В другом темном углу, около лестничной клетки, сидел Бени Шифер, взводный командир. Снаряды завывали и рвались со всех сторон, и он с тяжелым сердцем ждал команды подниматься в атаку. После боя он признался, что эти двадцать тягучих минут перед боем и под снарядами были труднейшими в его жизни.
«То, что я верующий, поддерживало меня и ограждало, — поясняет Цуриэль, рыжий богатырь с простодушными глазами. — У меня была опора. Было упование на Вездесущего. Я знал, что вернусь, если сумею постоять за себя. Ибо сказано: «Сумейте постоять за ваши души».