О Голиафе в Танахе говорится скупо. Дано лишь описание его физического сложения: высок ростом и силен. Некоторые указания на его характер можно, однако, извлечь из перечня доспехов, которыми он пользовался. Он весь был закован в броню: медные шлем и наколенники, кольчуга и щит, который нес перед ним его оруженосец. Без сомнения, Голиаф боялся за свое тело и делал все возможное, чтобы защитить его.
Такая защитная концепция (подвижная линия Мажино) привела к соответствующим последствиям. Вес доспехов Голиафа превышал семьдесят килограммов. Крепость, безусловно, внушительная. И в оборонительном бою закованный с головы до пят Голиаф, возможно, мог победить, но маневрировать, быстро передвигаться — к этому он был не приспособлен. Быть может, он и не стремился к этому? Быть может, не доспехи оберегали Голиафа, а Голиаф прятялся за доспехами, перепоручив ведение войны мертвому металлу?
Итак, Давид не полагался на силу и на бога военных ратей, который будет воевать за него. Он искал и изыскал средства, обеспечившие ему военное преимущество. «Таков путь дерзких, не знающих страха», — писал Даян.
Теперь от символа перейдем к идее. Каковы принципы стратегии Цахала? «ЦалаЛ — говорит Даян — невзирая на свое название, с самого основания государства не был армией обороны — это наступательная армия».
Так было, и в ответных операциях в Синае, и так будет в Шестидневной войне. Оборонительное сражение можно вести и при отсутствии высокого морального духа, из-за того лишь, что нет выбора и что ты прижат к стене — под прикрытием укреплений, путем автоматического и заранее распланированного приведения в действие различного оружия. Другое дело атака. Рукопашная в траншеях врага, захват его опорных пунктов, наступательные действия против его частей — все это невозможно без высокого боевого духа. Более того, при наступательных действиях — особенно малыми силами, взводами и ротами — командир обязан быть также и вождем, и вдохновителем, увлекающим за собой воинов.
Само военное мышление в армии — наступательное. Границы Израиля и большинство примыкающих территорий лишены естественных преград (больших рек, высоких гор и г.д.), нет там и искусственных укреплений. Даже в военное время арабские войска не в состоянии создать герметические линии фронта, как это делается в Европе. Такая ситуация — характер местности, благоприятствующий маневру, разреженность (относительная) военных сил и укреплений — предполагает наступательную тактику, дает простор для дерзких замыслов и прорывов на вражескую территорию, действий по окружению и глубокому проникновению в тылы. Новый подход (наступательный вместо оборонительного) наиболее ярко выразился в отсутствии укрепления на границах страны. Невзирая на то, что политика Израиля (это распространяется, безусловно, и на армию) в своей основе оборонительная, руководители израильских войск все эти годы воздерживались от оборонных мероприятий. Их реакция на арабские провокации была — контрудар, атака баз противника, перенос войны на его территорию, а не попытки отсидеться в укрытии. Понятие «война с арабами» в глазах израильского солдата рисуется как атака на ста-тические позиции арабского военного подразделения.
Стоящие перед ним проблемы заключаются в том, как переправиться через Иордан, пересечь Синайскую пустыню, как обезвредить мины, защищающие подступы к арабским опорным пунктам, преодолеть заграждения, укрепления, ходы сообщения и заградительный огонь — это, как правило, обязательные атрибуты арабской тактики. Израильский солдат осмысливает себя в таких понятиях как атака, прыжок с парашютом, движение в танке и ночная разведка. Вера в свои силы и невероятная решимость атаковать и овладевать — эти душевные качества воинов куда в большей степени определяют течение войны, чем иные многочисленные и весьма почтенные факторы».
Слова Даяна о сущности и принципах ведения борьбы Цахалом и о символике, кроющейся в поединке Давида с Голиафом, как нельзя лучше подходят к бою 6-го полка за опорный пункт Гив’ат-Хатахмошет — бою атакующему, маневренному, ударному, построенному на дерзости и наступательном духе его участников — против войск, окопавшихся на позициях статической обороны, позади заграждений, укреплений и траншей.
Это не был бой малочисленных против многих. Силы были более или менее равные, однако сам опорный пункт — Гив’ат-Хатахмошет — был своего рода Голиафом, притом чрезвычайно опасным. Настолько опасным, насколько это можно себе представить. Если Голиаф предпочел заковать себя в тяжелый панцирь, медные наколенники и выставить перед собой увесистый стальной щит, то легионеры окружили две свои казармы и два штабных строения в центре очень узкими и очень глубокими траншеями (глубина около двух метров). Эти траншеи, облицованные иерусалимским камнем, наглухо опоясывают холм и связаны с дополнительным ходом сообщения, ведущим в Полицейскую школу. В определенных местах траншеи образовывали такие запутанные переплетения, которые скорее смахивали на дьявольскую головоломку, созданную, чтобы доказать, что есть вещи еще более запутанные, чем русло Иордана.
От опоясывающей холм кольцевой траншеи через каждые три — десять метров отходят короткие отростки, которые ведут в блиндажи, укрепленные камнем и бетоном. По западной стороне кольцевой траншеи через каждые три метра — блиндаж. Впереди — густые заросли колючей проволоки.
В центре холма — вокруг обеих казарм — рассыпано более десяти блиндажей с бетонными стенами толщиной в десятки сантиметров. Между ними — наблюдательные пункты, батареи безоткатных орудий, огневые позиции тяжелых минометов и артиллерии. Позиции контролируют любую точку на холме, связаны друг с другом и с кольцевой траншеей извилистой сетью внут-ренних ходов.
По самому грубому подсчету на холме около 40 блиндажей, вздымающихся друг на друге этаж за этажом и держащих под полным контролем местность со всех сторон. Внутри некоторых блиндажей имеется еще блиндаж. А подо всем этим, глубоко внутри холма, упрятан громадный штабной подвал, вырубленный в скале, как склеп. «Этот штабной подвал, — говорит Моти, — где, между прочим сидеть очень приятно (прохладно, с вентиляцией), — представляет собой солидный, длинный туннель с многочисленными входами, наподобие пещер в Санхедрии».
Мало этого — по южному откосу холма тянутся террасы и каменные парапеты с позициями, доминирующими над всеми южными подступами и над открытой местностью впереди (об этом еще пойдет речь).
«Был у нас план, — говорит Моти, — прорыва в месте, скрытом ог Гив’ат-Хатахмошет и Гив’ат-Хамив- тар, что напротив. Это давало возможность атаки на узком участке. Но и тут были десятки огневых рубежей с огромным запасом боеприпасов. Количество гранат, обнаруженных после боя на каждой позиции, свидетельствует, что они были основательно оснащены».
Одним словом: опорный пункт Гив’ат-Хатахмошет в ночь на пятое июня представлял собой настолько совершенную адскую машину, что архитектор ада смог бы воспользоваться ее чертежами для постройки до полнительных кругов своего царства. В отделении пыток не помешало бы иметь такие траншеи и укрепления.
Но вернемся в одну из этих траншей, где мы покинули ударную группу именно в тот момент, когда она проникла в окоп. Траншея была отрыта напротив стены Полицейской школы и, как было упомянуто, вела под углом в 90 градусов к подступам Гив’ат-Хатахмошет.
Штурмовой отряд Энджела свернул направо и оторвался от остальных, в то время как Нир, командир штурмовой роты, вместе с бойцами спрыгнул в траншею и устремился налево, в сторону поворота.
Этот первый прыжок в траншею для многих оказался самым тяжелым переживанием за войну: первые ряды наступающих, взбежав по крутому бетонному откосу, соскакивали с него прямиком на дно — на лежавших там двух убитых иорданцев. Необходимость с первого же шага ступать по трупам стала тяжким шоком. «Если б я не увидел в темноте, что это иорданцы, — говорит Авраам Катан, — я оказался бы настолько деморализованным, что не захотел бы и не сумел бы больше драться. Не такой уж я великий герой, и уверен, что будь я вынужден с первого же шага ступить на труп нашего солдата, не было бы от меня на этой войне никакого проку».
Движение в траншее, медленно уползавшей вперед, при постоянной давке и задержках, приводило к пробкам, когда парашютисты вообще лишались возможности шевельнуть рукой и ногой. Тем временем их товарищи, оставшиеся под пулеметным огнем наверху, у устья траншеи, напирали на них, чтобы они двигались поживее и освобождали место. Послышались крики: «Поживее прыгайте в траншеи!» и крики-возражения: «Невозможно — слишком тесно!» Напор усиливался и снова приводил к пробкам. Десятки солдат, лишенных пока возможности укрыться в битком набитом ходе сообщения, находились на расстоянии нескольких десятков метров от стены Полицейской школы, окна которой были превращены в бойницы. Оттуда их беспощадно косило пулеметным огнем. Со всех сторон начали доноситься стоны: «Фельдшера, фельдшера!» — «С этого момента, — говорит Авраам Эдут, — этот зов стал о^мым популярным на войне».
Каждая секунда промедления под дулами пулеметов увеличивала количество жертв и, как следствие, — сумятицу и неразбериху. Кто знает, к каким убийственным последствиям привели бы эти секунды, если бы тут не вмешался один из взводных, скомандовавший бежать вдоль траншей вперед и прыгать в них на более отдаленном расстоянии, чтобы предотвратить полную закупорку.
«Тут не занятия, где сразу вам подавай простор, — заорал он. — Быстро вперед!» Парашютисты, нагруженные пулеметами, базуками и мешками со взрывчаткой, которые ползли в арьергарде, прилагали отчаянные усилия, чтобы нагнать свои отделения. Одним из них был пулеметчик Цуриэль. Так как он отстал во время бега к траншеям (несмотря на его богатырское сложение, вес пулемета сделал, то, стиснув зубы, изо всех сил волочил себя вперед. Вместе со взводным Эдутом они вскарабкались со своей тяжелой амуницией на крутой подъем, цепляясь за бетон ногтями. Во время прыжка в траншею они тоже рухнули на трупы. «Это были первые убитые, которых я в своей жизни увидел, — вспоминает Эдут, — и меня полоснуло, как ножом». С этого мгновения у Эдута, как и у многих других, резко изменилось восприятие действительности.