В то время как взвод Иорама двигался к Гив'ат-Ха- гахмошет, чтобы прорваться лобовым ударом, Дади готовил часть своей роты к движению в сторону кольцевой траншеи в восточной части холма.
Дади отправился в путь, когда бойцы Иорама уже находились в центре холма возле казарм. Во главе строя шагал Миллер. Он шел в сторону большого каменного дома, стоявшего к востоку от холма. Это была вилла достопочтенного иерусалимского судьи, увенчанная внушительной телевизионной антенной (солдаты тотчас прозвали ее Телевизионный дом). Дом этот с самого начала казался подозрительным — в его верхних окнах не переставая поблескивали вспышки стреляющих пулеметов и снайперских винтовок.
Продвижение здесь на первом этаже оказалось легким и быстрым. Сверху понеслись звуки выстрелов и разрывов — свидетельство присутствия там людей Иорама, которые действительно овладели центром холма. Ощущение было такое, что все идет как по маслу, и судьба боя за холм вот-вот будет решена. Миллер с солдатами были настолько уверены в успехе, что не нашли нужным использовать укрытие кольцевой траншеи: они шли поверху, пока не вмешался командир роты Дади, приказав найти траншею и дальше двигаться по ней. Пошли дальше, швыряя гранаты направо и налево. Пока все напоминало боевое учение.
И вдруг подле Телевизионного дома на них обрушился удар убийственной силы.
Кто-то вскричал: «Граната!» — и весь ряд словно пришпилило этим криком к стене траншеи. Время остановилось. Тот, кто успел броситься на дно, ткнул голову в мягкий песок, будто помогая земле проглотить себя. Под аккомпанемент могучего грохота брызнул град осколков. «Вперед!» — подстегнул ошеломленных людей командир. Поверх голов сплошным настилом выстелился пулеметный огонь.
Гранаты рвались одна за другой, превратив траншею в кипящий кратер. «Вот оно, вот оно, — проговорил кто-то. — Они летят на нас и…»
Первым был ранен в руку кто-то из передних. К нему подбежал фельдшер, на бегу был ранен и упал рядом. Другому пуля попала в глаз, оставив кровавую дыру. Солдат издал нечеловеческий вопль и рухнул на труп одного из иорданцев. Кровь, хлеставшая из глазницы, стекала на труп. Вскоре сердце его перестало биться.
Кто-то заорал: «Фельдшера!», и Ури — единственный оставшийся на месте фельдшер — кидался от раненого к раненому. Осколки и пулеметный огонь продолжали косить людей. «У нас были раненые и убитые почти по всей длине траншеи, — говорит командир роты Дади, — и мы понимали, что теперь огонь обрушится на нас со всех сторон. Мы находились над подземным командным блиндажом, вырубленным в скале, глубоко под нами. Легионеры могли собрать в этот гигантский блиндаж сотни людей, подземные ходы связывали его еще с двумя блиндажами, битком набитыми запасами амуниции. Мы же, напротив, были совершенно незащи- щены, и боеприпасы наши быстро таяли».
По мере продвижения вперед по траншее Дади пришлось убедиться, что первый смертоубийственный удар был не более чем увертюра. То, что последовало за ним, было куда более серьезным. Один из солдат побежал вперед и был подстрелен на месте. Кто-то из взводных офицеров поспешил к нему, чтобы перевязать, и в этот момент упала граната. Офицер распла-стался на телах двух убитых иорданцев, но уже при падении был застигнут взрывом. Его ранило в ногу и руки. Он попытался отползти назад, но обнаружил, что конечности парализовало и он не может пошевелиться.
Той же гранатой жестоко ранило еще одного — солдата, находившегося в момент взрыва в нескольких метрах впереди парализованного офицера. Он закри- шл: «Я ранен, фельдшера!» Фельдшер — Ури Лейбович — побежал оказывать ему помощь. Он разорвал на нем запятнанную кровью рубашку и увидел раны. В ту же минуту появилась и начала снижаться новая граната. Теснившиеся позади закричали: «Осторожно, сейчас взорвется», — и отпрянули. Граната влетела в траншею, гулко стукнувшись в нескольких шагах от раненого и фельдшера. Она взорвалась, сотрясая отравленный дымом и пылью воздух. Оба раненых и фельдшер, не прекративший перевязки даже перед лицом смерти, лежали на дне траншеи бездыханными.
Командиры гибли один за другим, а бой продолжался с той же силой. Уцелевшие вели яростную перестрелку и отвечали гранатами на гранаты. Когда кончились боеприпасы, в ход пошло все, что можно было найти возле раненых и убитых, валявшихся по всей длине траншеи. Когда истощился и этот запас, начали собирать карабины мертвых легионеров. Град кипящего свинца сыпался не переставая, под стоны раненых, которых становилось все больше и больше. Они лежали, съежившись, и дожидались, когда их вынесут.
Дади пересчитал 'своих и обнаружил, что большинство лежит на дне траншеи, а с ним осталось всего-навсего четыре парашютиста.
Прервалась связь с другими взводами, атаковавшими вслед за Иорамом центр холма. Боеприпасы почти иссякли. Положение становилось отчаянным.
Дади решил связаться с Додиком, рота которого находилась на западных подступах к холму в качестве его, Дади, резерва. Он попросил Додика немедленно подняться со своими людьми на холм и оказать ему помощь. «У меня почти не осталось людей и нет боеприпасов», — сказал он.
Именно в это время прибыло подразделение, закончившее относительно легкую работу внутри здания полиции. Солдаты этого подкрепления появились в кольцевой траншее, которую перед ними прошел Дади. Они миновали раненых, убитых и уцелевших и ушли вперед. Никто еще не знал, что предстоит остановиться около Большого блиндажа — бетонированного чудовища, преграждавшего путь каждому, кто к нему приближался. лпп
В то время, как Додик, приняв от Дади сигнал СОС, решил разделить свои силы, дабы взять холм Гив’ат- Хатахмошет в клещи, гтакующие оказались перед новой проблемой, сулящей не менее гибельные последствия, чем предыдущие.
Первые признаки зари обозначились на небосводе в 3.32, и бойцы понимали, что как только наступит рассвет они окажутся как на ладони перед глазами легионеров, засевших по блиндажам и контролирующих всю местность. Ситуация, которая удвоит потери.
«Я поглядывал на часы, — говорит фельдшер Игал, — зная, что с каждой минутой приближается восход солнца, а с ним — приближается и беда. Каждый раз, когда я смотрел на часы, у меня екало сердце».
Солнце взошло над горизонтом в 4.34. «Оно взошло очень рано, слишком рано, — говорит один из бойцов. — Я видел, как ранило ребят и как их убивало». Один из них, по имени Магарил, поднял голову, сказал Додику: «Гляди, вон оттуда стреляют». «Вон оттуда» выстрелили ему в голову и убили.
При свете солнца с беспощадной ясностью выявилась высокая степень потерь, понесенных ротами. «Когда я поглядел вокруг, у меня потемнело в глазах: попросту не осталось людей», — говорит Цуриэль.
Бойцам Дади ничего другого не оставалось, как примириться с фактом, что одновременно с рассветом они превратились в удобную мишень не только для десятков блиндажей, дотов и позиций, рассыпанных по всем доминирующим местам холма, но и для снайперов на Гив’ат-Хамивтар. Насколько точен был их огонь, это выяснилось позднее, когда оказалось, что все раненые и убитые после рассвета ранены и убиты выстрелами в голову и грудь, в то время как большинство ночных жертв имело ранения в нижние конечности.
Призыв о помощи, который Дади адресовал Додику, был принят и рацией Нира. «Я старался все время слушать связь, — говорит Нир. — Я боялся, что не буду в курсе дел, если придется в случае гибели Додика взять на себя команду». А Додик в это время как раз обратился к Ниру: «Дади потерял много людей и связь с остальными взводами. Мы тотчас отправляемся к нему на подмогу». Нир ответил, что у него из рук вон плохо с боеприпасами, и Додик поэтому решил впереди поставить взвод Иоава Цори, находившийся до сих пор в арьергарде, а остальных разделить на две части. Одну часть роты Додик собирался повести вперед на восточную сторону холма, где пролили свою кровь солдаты Дади. Второй части, остановившейся, как мы помним, на западных подступах к холму, предстояло под командованием Нира начать продвижение к западной кольцевой траншее с последующим захватом западной стороны холма.
Додик, собрав половину своей роты, присоединил к ней всех оставшихся в ходе боя от своих подразделений. В числе последних был и Авраам Катан. По пути на восточный склон отряд вышел к траншее, которую перед тем миновал Норам — траншее, ведущей на север в самое сердце опорного пункта.
Отряд продвинулся почти до конца траншеи, то есть до самого холма, отвечая на огонь с верха холма. Вдруг оттуда донесся крик: «Не стреляйте, не стреляйте!» Оказалось, возникла опасность перестрелки с людьми Дади. Додик приказал ненадолго прекратить огонь и бросился наверх. Чудом увернувшись от пуль подстерегавшего его с пистолетом легионера, он очутился подле казарм в центре холма. На всем пути лежали раненые и убитые солдаты Дади. Нашелся и сам Дади — мрачный и подавленный разгромом отряда. Додик подошел к нему: «Держись. Будем продолжать вместе». Тем временем парашютисты Додика пересекли половину холма, которая уже вся была нашей, обогнули казармы и устремились в тыл. Там перед ними вырос Большой блиндаж, доминировавший над всем северо-западом холма.
Кто-то рядом с блиндажом прокричал: «Осторожно, осторожно, здесь позиция!»
Катан нырнул в облако пыли, колыхавшееся вокруг блиндажа. Перед ним лежали распластанные тела его трех товарищей по роте. Он зубами выдернул из гранаты предохранительную чеку («раненная рука уже не работалл»), в то время как в голове пронеслось: «Раз трое уже убиты, пришел черед мне, четвертому. Ничего страшного. Кто-то должен это сделать». (Сегодня он удивляется: «Не знаю, откуда у меня хватило дух» что-то сделать после то^о, что я там увидел»).
Внезапно навстречу ему выскочил легионер и метнул ему под ноги гранату. Катан понял, что судьбу его теперь решит доля секунды. Он отпрянул и упал. «Жду, когда же мне придет конец, — говорит он, — а конец не приходит». Обе гранаты взорвались почти одновременно. В дыму, в огне, в пороховой гари, окутавших его, он не понимал, что с ним. Помчался назад, в траншею, где залегли его товарищи, и свалился внутрь. Начал себя ощупывать. Нигде ни одной раны. Только зад весь нашпигован занозами гранатных осколков. «В четвертый раз спасаешься, Катан», — сказал он сам себе.