я.
Дан Арази вышел к одному из домов квартала Шейх-Джарах. Несколько его солдат заняли укрытия вокруг, а двое подошли к двери дома и постучались. «Отоприте», — крикнули они по-арабски. Изнутри послышались голоса, но дверь не отворилась. Пришлось под металлическую дверь заложить взрывчатку. Через несколько секунд грянул взрыв, и створка отлетела. «Ворвались мы внутрь, — рассказывает Дан, — а нам навстречу несколько штатских с поднятыми руками. Прочесали дом, солдат не оказалось. Кто-то из наших слетал на крышу, достал из кармана мятый израильский флаг и вывесил его».
Забрезжил рассвет. Дан посмотрел вокруг и увидел дома, улицы, ухоженные сады и усталые лица товарищей, сгибающихся под тяжестью взрывчатки, боеприпасов, автоматов и гранат.
Группа солдат ворвалась в роскошное здание гостиницы «Амбассадор». Разбитые окна, пустые, покинутые, на первый взгляд, номера. Прятавшиеся в каком- то закутке четыре араба пытались бежать и, выйдя из главного подъезда на открытое место, очутились под открытым по ним со всех сторон огнем. Трое полегли на месте. Четвертому удалось добежать до насыпи. Его застрелили, когда он взбирался на откос.
Так продолжался бой за каждый следующий дом, у каждого очередного забора, в каждом следующем дворе. Снайперы не прекращали охоты, и пули подчас настигали парашютистов уже после того, как им удавалось занять позицию внутри домов. Одному из солдат прострелили каску, когда он перебегал из комнаты в комнату. На его счастье, пуля только оцарапала голову, — он спасся. Снайперов пытались засечь, прибегая к старому приему: подымали на ружейных стволах каски, а сами, отодвигаясь в сторону, смотрели, кто стреляет и откуда.
В нескольких стах метрах отсюда — на Гив’ат-Ха- мивтар показались танки с пушками, повернутыми в сторону Шейх-Джарах. Сперва нельзя было разобрать, иорданцы это или израильтяне. Когда посланные танками снаряды начали разрываться около позиций пара-шютистов, штурмующих Шейх-Джарах. находившиеся здесь танкисты и минометчики получили приказ открыть ответный огонь. Во время перестрелки несколько танков на Мивтаре было подожжено.
Танковая дуэль превратила улицы Шейх-Джарах в кромешный ад. Отовсюду неслись оглушительные разрывы, горели дома, рушились заборы, вылетали двери. Снаряды оставляли в стенах проломы и трещины, вокруг чернела копоть и змеились языки огня. Надо всем полз дым.
В послеободенные часы весь квартал Шейх-Джарах с его великолепными гостиницами, госпиталем, зданием полиции и помещениями Арабского легиона перешел в руки одной из рот 6-го полка, которая собралась в гостинице «Амбассадор» («по строжайшему приказу командира, — рассказывает один из солдат, — парашютисты не притрагивались к трофеям»).
Перестрелка продолжалась, пока в квартале Шейх- Джарах не воцарились безмолвие и тишина. Действовал приказ не появляться зря на улицах, чтобы не попасть под случайный выстрел. Было также дано время на краткий отдых.
Позднее в сон погрузились и покорители Гив’ат-Ха- тахмошет, после того как у них приняли высоту люди Хаима Гури. До предела изнеможенные, угнетенные, грязные, истощенные усилием, которого потребовало все пережитое, они провалились в забытье, чтобы хоть немного восстановить силы перед наступлением на гору Скопус этой ночью.
Наступление, однако, оказалось перенесенным на следующий день.
Глава VВОРОТА АМЕРИКАНСКОГО КВАРТАЛАВторник, 26 ияра 1967 года. Полночь
1
Полночь в еврейской части Иерусалима. Мы возвращаемся к этому времени, стремясь проследить за событиями на разных участках фронта, где сражались парашютисты.
Одновременно с выходом 6-го полка в сторону квартала Паги для атаки Полицейской школы и Гив’ат- Хатахмошет по столице шла колонна автобусов с парашютистами 7-го полка. Повсюду закрыты железные ставни. Везде мешки с песком. Город, окутанный тяжелой тьмой, содрогался от непрерывного обстрела, не обошедшего стороной и улицу Шмуэль Ханави, по которой нащупывали дорогу полковые автобусы, двигающиеся в направлении границы. Кто-то, глянув со своего места на рвущиеся вокруг снаряды, заметил: «Если один такой упадет на тебя, ты…»
Автобусы в темноте двигались и останавливались, двигались и останавливались при вое очередного налетающего снаряда, что отнюдь не мешало кое-кому из сутки не спавших парашютистов прикорнуть на ходу, под аккомпанемент артобстрела («Не знаю, как я тогда мог спать, — признается Амос Вогаль, — но спал. Многие другие ребята тоже уснули»).
Единственным полковым командиром парашютистов, ориентировавшимся в эти минуты в хитросплетении улиц и переулков еврейского Иерусалима, был командир 7-го полка Узи. Он сумел провести колонну своего полка к участку прорыва в Нахалат-Шимон, почти без единой из тех ошибок, что сбили с пути 8-й полк, двигавшийся одновременно где-то позади него.
Но и у Узи хватало проблем.
Один из снарядов, пролетавших над колонной, с жутким воем приземлился рядом с автобусом минометчиков и разорвался на тысячу осколков. Последовал миг испуга и замешательства, охватившего всех. «Боже! — панически выдохнул кто-то. — Все идет прахом еще до того, как началась война». Автобус минометчиков сделал отчаянный поворот и пропал в темноте в направлении Санхедрии. Ехавший за ним автобус с штурмовой группой и связистами устремился туда же, оторвался от колонны и потерял дорогу. Затерялись и другие автобусы, двигавшиеся в хвосте.
Вереница машин достигла участка прорыва, и парашютисты 7-го полка рассредоточились среди домов, оград и убежищ Нахалат-Шимон. Узи решил немедленно приступить к подготовке прорыва пограничных заграждений и закричал: «Штурмовая группа, ко мне!» Не получив ответа, он понял, что группа отбилась от колонны и заблудилась. И хотя время не ждало, Узи вынужден был сидеть сложа руки: без этой группы он не мог начинать атаку.
Время, драгоценное время уходило, а пропавшей группы все не было. «Каждая потерянная минута нам дорого обойдется», — к тому же еще подзуживал его один из командиров. Узи бегал взад и вперед, как человек, уже было нацелившийся на решительные действия, но которому внезапно связали руки. В последнюю минуту он решил изменить распределение боевых задач с тем, чтобы, в соответствии с создавшимся положением, сформировать новый штурмовой взвод. Только принялся за перегруппировку роты, как из мрака донесся шум пропавших автобусов.
— Наконец-то можно начинать атаку, — с облегчением заметил кто-то.
Место прорыва находилось на расстоянии нескольких сот метров от ворот Мандельбаум. Напротив виднелось несколько черных от ржавчины заграждений и маленький щит: «Осторожно! перед тобой граница!». На ничейной земле, между одичавшими маслинами, маячили дома с пустыми оконными проемами, груды битого камня, искареженное железо, щепа, обломки досок и блоков, горелая черепица — все на каменистой, усеянной колючками земле. То были памятники других времен, других войн, словно законсервиро-ванные на этой мертвой территории. Рука человека двадцать лет не прикасалась к ним.
Узи подошел к месту прорыва и хорошенько вгляделся в него. Во время вечерней рекогносцировки он остановил свой выбор именно на нем, потому что позиции иорданской передовой, господствующие по всей длине грааницы, здесь показались ему расположенными ниже, чем в любом другом пункте. Стало быть, они были и менее эффективны. С другой стороны, они находились против крыши Нахалат-Шимон, где можно было установить тяжелые минометы. Их прикрытие позволило бы атакующим действовать при минимальном контрогне со стороны иорданцев.
«Мины! — сказал себе Узи. — Мины! Вот единственная напасть, против которой нет у меня, по-видимому, никакого противоядия».
Приблизительно в 2.00 ночи из штаба бригады поступила команда начать огневую подготовку. Танки спустились к исходному рубежу прорыва и открыли огонь. Мощные прожекторы осветили местность. Минометы, противотанковые средства и пулеметы молотили по передовой иорданцев. Кроваво-красные вспышки сопровождались аккомпанементом ужасающего воя, рева и гула взрывов. Казалось, весь район горит и рушится.
— Наконец-то, — прошептал один из командиров. Пока все орудия по обе стороны границы обменивались огнем, заместитель командира полка Дан спустился с группой огневого подавления к исходному рубежу. Он остановился близ забора из проволочной сетки, возле которого росли три сосны. Группа разместилась позади заграждений и сосен и открыла огонь по дотам по ту сторону ничейной полосы. Группа, возглавляемая ротным командиром, принялась резать сетку забора. Люди делали это спокойно и уверенно, поскольку по ним пока не стреляли. Как только справились с первым забором, Дан, с характерным для него невозмутимым видом, предложил ротному приступить к подрыву мин между заграждениями. Нала-дили специальное устройство для подрыва, но оно не сработало. Тотчас привели в действие другое. После взрыва группа двинулась вперед и благополучно достигла второго заграждения. Над головами гудело от перестрелки. Два танка, поставленные на флангах прорыва, повели беглый огонь по траншеям, которые угрожали атакующим слева, и по дому справа (танки поработали настолько основательно, что солдаты 7-го полка назвали его «сожженный дом»).
Наконец проход был открыт. Роты 7-го полка, дс: их пор долго топтавшиеся на исходном рубеже, подававшиеся то вперед, то назад из-за нежданных и негаданных заграждений и неполадок у саперов, рину- чись на ничейную полосу. Так, вырвавшись из-под давления, бьет струей перегретый пар.
Узи включил рацию и доложил Моти, что все заграждения прорваны и полк устремился в иорданскую часть города. «Тебе причитается поцелуй, — загремел голос Моти. — Давайте вперед. Вперед!»
Моти следил за прорывом с крыши командного пункта на улице Иоэль. Облокотившись на парапет, он «читал» по вспышкам огня и шумовой партитуре ружей, пулеметов и рвущихся гранат карту боя, разгорающегося, как пожар. «Серьезное будет дело», — прошептал он. Вокруг один за другим падали рвущиеся в громе и грохоте снаряды. Рядом осыпало осколками мины водяной бак, из пробоин брызнули струи, заливая крышу. Над головой продолжали свистеть пули и снаряды.