Вокруг раздавались восклицания: тот убит, и этот убит, и этот. Зато как радовались, когда иной из «убитых» вдруг появлялся в общем кругу живой и здоровый!..
По окончании боя за квартал ответственные за отдельные участки офицеры и их солдаты освободились, наконец, для того, чтобы заняться арабским гражданским населением, прятавшимся за наглухо запертыми ставнями и дверьми на засовах. Солдаты пошли по захваченным учатскам от улицы к улице, от дома к дому. Не раз приходилось применять силу, чтобы попасть в дома и убедиться, что очагов сопротивления не осталось. За засовами они обнаруживали подавленных, покорных людей. Судя по ошеломленному выражению их лиц, многие теперь горько жалели, что упустили предоставленную легионом возможность вовремя убраться из квартала, который превратился в поле боя.
Иные встречали бойцов истерическими воплями ужаса. Другие — льстивыми заверениями: «Мы хотим мира». Все были заметно обескуражены таким оборотом событий — быстрым поражением вместо победы, которая даст возможность отправиться в еврейский Абу-Тор и учинить там погром.
Среди гражданских затесались десятки переодетых в пижамы легионеров, которых можно было распознать с первого взгляда. Прежде всего их выдавали с головой усилия принять еще более штатский вид, нежели у всамделишных штатских. Молодых, обутых в солдатскую обувь или облаченных в одежду не по росту, брали в плен и сосредоточивали на сборных пунктах военнопленных в общественных зданиях квартала. Им завязывали глаза, а документы отбирались на проверку. Штатских, не вызывавших подозрений, отделили и поместили в большой зал местной школы. Раненные во время боев женщина-арабка и беспризорная девочка были доставлены на полковой перевязочный пункт. После того как была оказана первая помощь, их вместе с ранеными бойцами перевели в госпиталь Шаарей Цедек. Был отдан строжайший приказ не убивать штатских и не причинять им зла. Многим было позволено к ночи вернуться в свои дома, даже в те, которые были превращены солдатами Цахала в боевые позиции.
Заняв Абу-Тор, пехотный полк Иерусалимской бригады завершил создание полукольца окружения Старого города. Три четверти этого полукольца, выкованного в течение дня усилиями парашютистов, пополнились последней четвертью. Чтобы сомкнуть кольцо, нужно было овладеть вершинами Масличной горы и горы Скопус. К этим высотам с послеобеденных часов и был прикован взгляд командира парашютистов— Моти Гура.
ПРИГОТОВЛЕНИЯ ВТОРЫЕТАМ, НА ГОРАХВторник, 27 ияра 1967 года. После полудня
С полудня до вечера этого дня — во вторник 6 июня 1967 года — Моти просидел в музее Рокфеллера за разработкой второго этапа битвы за Иерусалим: штурма высоты Августы Виктории (A-Тур), покорение которой должно было сомкнуть кольцо окружения Старого города.
Передвижной командный пункт Моти перебазировался через Полицейскую школу в музей Рокфеллера примерно в 11 утра, когда район, примыкающий к музею с запада, находился уже в руках парашютистов. Моти продолжал ждать разрешения на штурм Старого города. Прошел час, а разрешения все не было. Между тем начали поступать сведения о занятии силами танков Ури Бен-Ари холмов Ги'ват-Хамивтар и Гив'а- Хацорфатит. Моти правильно предположил, что эти новости могут начисто перечеркнуть планы бригады в отношении горы Скопус. Он присел на ступеньки во дворе музея, чтобы немного передохнуть. Вся округа сотрясалась от разрывов мин. Отделы музея наполнялись все новыми и новыми пленными, облаченными в пижамы. Их потухшие, залитые потом лица отражали весь ужас войны.
Через некоторое время на КП стали поступать сведения о размерах потерь у парашютистов и о сотнях выбывших из строя раненых. Рации и сообщавшие данные связные дополняли картину мрачными красками. Список жертв все увеличивался, и чем становился он длинней, тем хуже становилось настроение Моти, который на протяжении всех ночных и утренних боев не мог себе точно представить, что происходит с его частями, и только теперь понял, какой силы удар был обрушен на его бригаду и как сильно потрепало его полки. Это был один из самых тяжких и горьких моментов в его командирской биографии. Два комполка, вызванные к нему в разные часы утра, бродили вокруг, как сомнамбулы. Особенно трудно было смотреть на Иосефа, солдаты которого на холме Гив’ат- Хатахмошет приняли на себя самый страшный из всех ударов войны. Он бродил, как тень, изнемогая под грузом ответственности за десятки потерянных им солдат. Связь с командиром 8-го полка прервалась, но уже имевшиеся сведения указывали на то, что полк этот — которому в генеральном плане Моти отводилась роль резерва, дабы сохранить его силы для удара по Старому городу, — пострадал сильнее остальных. Приходилось принять в расчет, что в таком состоянии пока не под силу выполнение той исторической задачи, которую предполагал возложить на него Моти.
В то время, когда КП Моти был перебазирован с прорванной границы в музей Рокфеллера, ко-мандующий центральным сектором Узи Наркис связался с генштабом и сообщил, что, по его мнению, бригада парашютистов в этот же день должна вступить в Старый город. Из генштаба ответили, что следует повременить. Спустя несколько часов Узи повторил звонок и заявил начальнику генштаба: «Если не позволите мне овладеть Западной Стеной, вы будете виноваты в том, что Стена останется в руках иорданцев». Тем временем он отдал Моти распоряжение разработать план штурма Старого города.
В полдень в Иерусалим прибыл Моше Даян. Он встретился с Наркисом, и оба решили выехать на израильский выступ на горе Скопус, которая благодаря занятию квартала Шейх-Джарах и гряды Ша- афат была освобождена от девятнадцатилетней осады.
Они сели в штабную машину и начали подъем на гору по серпантину — той самой дороге, по которой со времен Войны за Независимость лишь раз в полмесяца поднимался бронированный отряд, доставлявший смену, снаряжение и продовольствие 120 осажденным полицейским, оборонявшим гору.
Последнее восхождение этого отряда должно было состояться за несколько дней до войны, но было отменено то просьбе иорданских властей, которые заявили, что з связи с напряженностью, создавшейся из-за блокады Тиранского пролива, они не отвечают за последствия, если массы из Старого города ринутся на гору, чтобы расправиться с израильскими полицейскими. Правительство Израиля, старавшееся в дни состояния готовности воздержаться от малейшего инцидента на иорданской границе, уступило и отменило отправку этряда. Тогда никто не мог предположить, что больше никогда не понадобится посылать его.
После покорения Гив’ат-Хатахмошет и квартала Шейх-Джарах отряд этот стал историческим анахронизмом. Его бронеавтомобили, отправленные на разные участки Иерусалимской битвы вывозить раненых и подвозить оружие, напоминали теперь динозавров.
Даян и Наркис поднялись на вершину горы Скопус и вошли в поврежденные здания университета. Казалось, что с момента, когда в 1948 году университет был оставлен, время здесь замерло. На полу валялись бланки библиотечных заказов и тетради студентов, успевших за это время стать отцами нынешних студентов. Даян с Наркисом поспешили на крышу Национальной библиотеки, откуда возможен был обзор всего Иерусалима — еврейского, иорданского и Старого города.
Здесь, на вершине горы Скопус, Даян глубоко вдохнул кристально-чистый воздух иерусалимских холмов… Далеко на горизонте виднелась полоса свергающей синевы. Мертвое море! По сторонам здания юленели рощи, белели глыбы мрамора… из-под паутины, оставленной временем и заброшенностью.
А напротив, к западу — снова он, сокровенный герой всего нашего повествования: Иерусалим. Иерусалим открытых и недоступных Врат и священных площадей. Иерусалим ущелий, олив и рассыпанных по склонам гробниц. Иерусалим алых черепичных крыш и соснового аромата. Иерусалим золотистого солнца и освежающей, как сок граната, тишины. Иерусалим, увенчанный коронами из камня, золота и серебра, который прекрасней всех поэм, сложенных в его честь тысячами поэтов.
«Боже, это поразительнейший вид! — произнес Даян (обычно не пользующийся превосходной степенью). — И какой прекрасный день шестое июня 67-го!». Затем он сказал Наркису, что необходимо как можно скорей закончить окружение Старого города, овладев Масличной горой. И выразил опасение, что Совет Безопасности ООН может обязать прекратить огонь, прежде чем бригада Моти выполнит свою задачу, добившись удовлетворительных и стабильных результатов. Поэтому он предложил, чтобы бронетанковое соединение Ури БетьАри повернуло с Гив’а- Хацорфатит на юг, поднялось на плацдарм Августы Виктории и обеспечило бы себе позиции, контролирующие, насколько это возможно, Старый город. Нар- кис, однако, предпочел, чтобы танки немедленно двинулись на Рамаллу, в Иерусалиме предоставив до конца довести дело парашютистам. Он сказал также Даяну, что задача парашютистов будет трудной, так как в распоряжении Моти лишь одна танковая рота. Поэтому было решено придать парашютистам еще одну роту танков из бригады Ури Бен-Ари.
Даян вернулся на вертолете в Тель-Авив.
В 1.40 Наркис связался с Моти и сообщил, что санкция на штурм Старого города пока еще не получена. Он просил тем временем овладеть воротами города и параллельно — высотой Августы Виктории, господствующей над ним. Моти выдвинул встречную просьбу — он считал, что в данный момент следует отказаться от попытки взять городские ворота и пояснил, что на стенах Старого города и внутри — мощный гарнизон, контролирующий все подступы и ведущий непрерывную стрельбу. Ввязаться в борьбу сейчас, когда еще нет разрешения на штурм Старого города, значит пойти на значительные лишние жертвы. Он доложил также Наркису, что испытывает определенные затруднения и бригада к новому наступлению еще не готова. «Мы находились на точке короткого спада наших атакующих действий, — объясняет Моти, — и не по нашей вине. Бой мы начали в высоком темпе, но удержаться на том же уровне не так просто. Трудно сохранить темп на открытой местности, имея пехоту, но не располагая настоящей поддержкой танков. Приданная танковая рота понесла большие потери и нуждалась в серьезном переформировании после возвращения с улицы Шхем, а это требовало много времени.