— Это была лишь увертюра, — проговорил кто-то. — Еще немного, и начнется опять.
— Что тут происходит? — в недоумении, со злостью, отозвался второй. — Откуда, дьявол, они лупят?
— Слушай! Сейчас иорданская пехота потопает на нас в контратаку, — заключил третий.
Подозрительное безмолвие продолжалось, напряжение все росло. Так прошло пять минут. Прошло полчаса. Обстрел не возобновился. Один из солдат, вдруг узрев истину, проронил: «Нет тут никаких иорданских частей. Они не пришли и не придут».
Незадолго до того, как Моти отдал приказ устремиться на холмы, 6-й полк расположился на израильском выступе горы Скопус. Личный состав полка, потрепанный в страшном бою за Гив’ат- Хатахмошет, появился здесь уже накануне к вечеру предыдущего дня и вместе с саперами всю ночь расчищал минные поля между выступом и Августой Викторией, заложенные еще в Войну за Независимость. Теперь шли последние приготовления к маршу на Августу. Полицейские местного гарнизона убирали с шоссе бочки с бетоном, скатывая их в траншеи по сторонам дороги, в то вре-мя как саперы размечали трассу движения танков в обход минных полей. Парашютисты тем временем забавлялись старым оружием, которое они нашли тут на израильских позициях и которым никто не пользовался вот уже девятнадцать лет. «Было много смеха и веселья», — говорит один из командиров.
Ровно в 8.30, когда солдаты 6-го полка покончили с расчисткой шоссе и разметкой прохода для танков через минные поля, Моти связался с командиром полка Иосефом и приказал немедленно выступить в направлении Августы Виктории. Иосеф попросил 15-минутной отсрочки, чтобы завершить развертывание полка в боевой порядок. «Не было у нас этой четверти часа, — рассказывает Моти. — Мы изо всех сил спешили, чтобы опередить соглашение о прекращении огня. Я приказал Иосефу немедленно поднять полк в фронтальную атаку».
Иосеф подошел к рации и приказал танкам взять старт. Их задача состояла в том, чтобы прежде всего проникнуть на вражеский плацдарм, войти в соприкосновение с противником и разведать боем его позиции, поскольку парашютисты в то время еще не знали, какими силами обороняется высота, которой они должны овладеть. «Мы решили, — говорит Моти, — атаковать и без наличия сведений».
Танки поползли вперед, на ходу стреляя по минометным позициям иорданцев на горе Скопус. За танками двинулись ряды парашютистов, готовых к тяжелому бою. Цуриэль посмотрел на позиции, темневшие на горе, и подумал: «Теперь мы положим вторую половину нашей роты».
Он еще был занят этими мрачными мыслями, когда в небе засверкали израильские самолеты и легли в пике на Августу Викторию.
Гулкое рявканье пушек и минометов огласило иерусалимские холмы. Тут и там к гулу подключалось тарахтенье пулемета или грохот разлетающегося на куски блиндажа. Самолеты снова и снова, низко шь кируя, низвергались на Гив’а-Хацорфатит, на Скопус и Масличную и сеяли огонь, тотчас разгоравшийся в общий пожар. Все пехотные и бронетанковые подкрепления, стянутые иорданцами из Иерихона на выручку осажденного Иерусалима, были уже разбомблены и превращены в пылающие факеты. Очень скоро от них осталось лишь искареженное обгорелое железо.
Цуриэль напряженно вглядывался в вершину Масличной горы и смог заметить лишь несколько ласточек — они метались среди града смертоносной стали и в промежутках между взрывами оглашенно щебетали. Возле Августы над языками огня вырос столб дыма, заволакивая ясный небосвод пеленой непроницаемой мглы. Казалось, сама гора вот-вот запылает пламенем от бушующего на ней пожара.
«Знаешь, — сказал один связной другому, — наша авиация действительно показывает класс». Он включил свою рацию и настроился на переговоры летчиков, налетавших пара за парой на гряду. («Видел — в яблочко!». — «Прекрасно, прекрасно». — «Берегись, слева от тебя зенитки!»). Всякий, кто наблюдал за действиями летчиков, не мог удержаться от аплодисментов и возгласов одобрения.
Очередная бомба легла точно на позиции в районе Августы, окропив их раскаленным дождем. На земле в это время положение начало осложняться. Головной танк 6-го полка, который вел за собой колонну, неожиданно наскочил на мину — и как раз в том месте, где, по данным разведки, их не могло быть. Экипаж танка, потеряв самообладание, открыл беспорядочный огонь во все стороны. Иосеф тотчас отправил к танку вестового с приказом прекратить стрельбу и поручил роль ведущего другому танку, но и тот, пройдя несколько метров, подорвался на второй мине.
Позиции легиона, обстрелянные танками, безмолвствовали.
— Гиора, — обратился Иосеф к одному из ротных. — Бери солдат, и отправляйтесь атаковать позиции на горе.
Рота пошла вперед, пока не достигла заграждений перед укреплениями легиона. Гиора приказал развернуться в цепь. Укрепления по-прежнему безмолвствовали. Очаги сопротивления, по-видимому, здесь были подавлены еще прежде, чем рота вошла с ними в соприкосновение. Тишина казалась устойчивой. Но внезапная одиночная очередь взорвала ее. В соседней роще сверкнуло пламя. Гиора, который шел впереди, увлекая за собой роту, зашатался и упал. На его лбу зарделось кровавое пятно. Подбежавшему фельдшеру осталось лишь констатировать смерть. «То, что он шел впереди, да и вся его командирская осанка выделили его среди остальных, — говорит Моти, — потому-то пуля и остановила свой выбор именно на нем».
Когда вскоре бой за гряду закончился, оказалось, что Гиора — единственная его жертва. По-видимому, его настигла одна из последних пуль кого-то из бегущих легионеров, получивших приказ короля Хусейна бросать позиции и спасаться. Приказ об отступлении они выполнили очень резво. Солдаты 6-го полка, придя на позиции, застали их брошенными и совершенно пустыми. На месте остались лишь ящики боеприпасов да недоеденные бутерброды.
Полк устремился дальше — к восточной оконечности гряды. Там перед ним развернулась картина панического отступления сотен легионеров, бегущих по склонам вниз. Оставалось их еще немного пришпорить, выпустив вслед несколько очередей, прозвучавших, как радостный салют. Тени тяжких предчувствий рассеялись, уступив место первому светлому лучу победы.
В час, когда наш 6-й полк поднимался на гряду горы Скопус из окрестностей музея Рокфеллера вышла вторая колонна, начавшая восхождение по фронтальному крутому шоссе, ведущему на Августу Викторию. Впереди на джипах двигались танковый взвод Рафи и разведка Капусты, так тяжело пострадавшие прошлой ночью на пути к той же цели. Левее далеко растянулись ряды 7-го полка под командованием Узи.
Когда колонна достигла спуска в Вади Джоз, с Узи связался Моти: «Помнишь, что мы обещали За- мушу перед битвой? Так теперь это уже приказ!». Узи был к этому готов. Предвидя заранее, что подъем на Августу Викторию — лишь трамплин для прыжка на Старый город, он оставил роту Замуша возле Стены, чтобы, в соответствии с планом, она могла сразу же выйти к Храмовой горе. К чести Узи надо отметить, что уже на первых этапах битвы он старался так распланировать передвижение своего полка, чтобы обещание, данное Замушу, оказалось выполненным. Тот факт, что и Моти не забыл об этом обещании, хотя дано оно было, когда разговоры о Старом городе казались утопией, сделало ощущение общей радости более полным.
Танковая колонна ползла по крутому подъему к Августе Виктории. На подходе к гряде ее обогнали джипы разведчиков, двигавшиеся ранее под прикрытием танков, а теперь устремившиеся в атаку на село A-Тур, находившееся в горной седловине. К этому времени строения села были охвачены огнем после бомбежки с воздуха. Улицы затянуло дымом. Танки и джипы с безоткатными пушками окончательно подавили иорданские укрепления. Остатки вражеских войск, обращенные в бегство, удирали по восточным склонам высоты. Разведчики, преследовавшие их до конца гряды, успели увидеть десятки мчащихся во весь опор грузовиков. Все до единого они попадали под удары авиации.
Колонна «паттонов», разбомбленная еще раньше — при переходе от Азарии к югу Иерусалима, — продолжала гореть. Покрытые копотью останки ее танков превратились в памятники страшного поражения.
Позади израильских танков и джипов разведки змеились два длинных ряда солдат 7-го полка. До A-Тур мы сумели добраться, думалось одному их пехотинцев, но тут нас прикончат. Спина у него вздрагивала от страха. Он думал о десятках минометов и пулеметов, установленных на Стене, и минувшей ночью разнесших в клочья разведку. Теперь эти минометы находились у него за спиной: ежесекундно можно было ждать мины, которая налетит сзади и разорвется на мелкие кусочки. Он оглянулся на длинную, змеившуюся на склоне зигзагами вереницу людей: «Кому из нас повезет? Кто останется в живых?».
Они продолжали медленно шагать и взбираться на гору, а мин все не было. Вскоре выяснилось, что минг метного обстрела не будет. Оказалось, что легионеры на Стене прекратили почти всякую активность. По-видимому, израильские громкоговорители, призывавшие всю ночь напролет к сдаче, и заявления короля Хусейна убедили их бросить оружие и бежать, подобно тому, как бежали с холмов другие части легиона.
Подъем на Августу стал сущей каторгой, так как каждый солдат тащил на себе, кроме обычного снаряжения, изрядный груз боеприпасов.
В числе других пришлось хлебнуть горя и слабосильному Авиноаму, из последних сил карабкавшемуся вверх, сгибаясь под ящиком с патронами. Утреннее солнце подымалось все выше, обмундирование все пропотело, и ему казалось, что из его тела вытекают последние капли жидкости. Он тащился вверх почти в полуобморочном состоянии. Наконец выбрался наверх, свалил с себя ящик и сам, как куль, свалился на него. Какова же была его радость, когда он узнап, что гряда Августа уже покорена!
Полки поднялись на холмы. У их подножья лежал Старый город, окруженный со всех сторон. И каждый понял, что очень скоро предстоит поход на Храмовую гору и к Западной стене.
«Пока иорданская часть Иерусалима не была занята, — рассказывает один парашютист, — я не знал, что наша конечная цель — С тары и Иерусалим. Когда понял, мурашки по спине забегали. Но я погрешил бы против истины, сказав, будто это во мне заговорили две тысячи лет. Мы действительно находились в самом, можно сказать, нутре истории, и полк наш творил ее сию ми нут у. Нов бою история не тема для волнения. Верно лишь то, что, хотя этот бой был таким же, как любой, с криками ожесточения и льющейся кровью, но царил вокруг и какой-то особый подъем, какой-то энтузиазм и уверенность в удаче совсем особого качества. Я почти не ощутил — думаю, как и многие мои товарищи-парашютисты — перехода от надежды на победу к самой победе. Еще не зная, что именно должно произойти, я понял, что оно произошло. Я еще не успел помечтать или пожелать войти в Старый город, как уже ликовал, что мы вступаем в него».