У него перехватило дыхание, когда он вышел к своему дому. Дома не было — лишь развалины и груды мусора. Потрясение было настолько сильным, что ему хотелось махнуть на все рукой, бросить свою роту и помчаться по переулкам и сводчатым улицам, как когда-то, когда он был худеньким бронзовотелым пацаном. Больше терпеть он не мог. Он должен увидеть все. Все— сразу. Наедине со своими воспоминаниями.
Закончив расставлять по разным закоулкам квартала сторожевые посты, Эли остановился перед Константинопольской синагогой. Он хорошо помнил, как в один из последних дней осады прибежал сюда, лавируя среди взрывов. Перед его мысленным взором была та же синагога, но битком набитая перепуганными людьми, которые теснились вокруг шкафа со свитками Торы и молили Бога о спасении. Он помнил, как обратился один из старейшин квартала к солдату- пулеметчику: «Доколе будете сражаться? Ведь вы уже все изранены».
Теперь он очутился возле Мисгав-Ладах и принялся рассказывать одному из сопровождавших его молодых солдат: «В 1948-м здесь размещался эвакопункт раненых и убитых в боях. Солдаты здесь ждали подкрепления, которое так и не пришло».
Он двинулся в сторону улицы Хамидан, некогда представлявшей собой лестницу, — теперь она была залита асфальтом. «Дошло до того, — продолжал он свой рассказ, — что мы были вынуждены закладывать оконные проемы камнем, чтобы противостоять идущим от дома к дому легионерам». Затем ему вспомнились слова, с которыми арабы обращались через громкоговоритель к еврейскому гражданскому населению: «К евреям Иерусалима. Мы разрушили многие из ваших жилищ, вы понесли тяжелые потери в людях. У вас уже не осталось территории для борьбы. У вас нет никаких шансов на помощь извне. Не проливайте напрасно вашу кровь. Мы предоставляем вам выбор — сдаться или умереть».
Как все переменилось, подумал Зли. И как это замечательно — вернуться сюда, на место поражения и отчаяния, сильным солдатом, хозяином положения, диктующим условия. Он шел и дотрагивался до стен, чудодейственно возрождавших в его воспоминаниях образы людей, с которыми он рос, играл, а потом попал в плен.
Воспоминания подарили ему огромную радость, и, хотя были в них и боль, и унижение, он не испытал ни малейшего желания отомстить арабам. Он включил рацию и доложил командиру полка, что сворачивает в Армянский квартал. И здесь многое напомнило ему времена его юности. Особенно хорошо он запомнил унизительное шествие пленных по приказу арабского офицера, командовавшего захватом Еврейского квартала. Колонну стариков, больных и подростков заставили пройти пешком через все города Западной Иордании, чтобы создать у тамошних жителей впечатление великой победы. Эли вспомнил, как забрали в колонну пленных его отца Рахамима, и как покойная мать попросила его последовать за отцом и поддержать его на горестном пути.
Теперь, когда он снова шагал по Армянскому кварталу, по тем местам, где некогда ползла колонна пленных, он мысленно видел, как сбегались со всех сторон армяне, плевали в пленных и забрасывали их камнями и проклятиями.
Видения, воспоминания… Он волновался все больше и больше. «Я чувствовал, — говорит он, — что если не разделю эти переживания с близким человеком, лопну. И, передав командование- моему лейтенанту, я поехал в еврейский Иерусалим, чтобы разыскать отца и привезти его сюда».
5
Вскоре после того, как парашютная рота Замуша вошла в Львиные Ворота и освободила Храмовую гору, а иерусалимская пехотная рота Эли вошла в Мусорные Ворота и освободила Еврейский и Армянский кварталы, к Моти явилась высокопоставленная арабская делегация. Ее возглавляли правитель города, судья и городской мэр, одетый по случаю события в синий костюм, белую рубашку и темный галстук. Они официально объявили о сдаче иорданского Иерусалима и отметили, что большинство легионеров уже бежали из его пределов. «Со стороны жителей города не будет никакого сопротивления», — сказал мэр. Исходя из этого, Моти, со своей стороны, обещал, что прочесывание не будет сопровождаться стрельбой. Мэр поспешил добавить, что «за партизанские действия бандитов он не отвечает».
Сразу же после этого визита последовал приказ остальным полкам парашютной бригады окружить стены Старого города и войти в него со всех сторон.
Солдат разведки Ури Арбель, сидевший в это время на крыше отеля «Интерконтиненталь», что на вершине Масличной горы, видел, как колонны парашютистов окружают стены кольцом и входят в ворота. «Это вступление колоннами со всех направлений в стены города вдруг напомнило мне батальную сцену времен Пятикнижия», — говорит он.
Роты 7-го полка, к тому времени уже находившиеся в окрестностях площадки перед Стеной, собрались и приступили к прочесыванию переулков Старого города. Бойцы втискивались в узкие щели и гуськом шли вперед по каменным ступеням, под каменными сводами. Их каски и автоматы виднелись из-за оград, возле уличных столбов, углов и построек. Им приходилось вести дуэль со снайперами, не смирившимися с капитуляцией. В этих перестрелках погибло в течение дня четверо парашютистов и многие были ранены.
Две роты 7-го полка во главе с их командирами Замушем и Мусой приблизились к Еврейскому кварталу, направляясь к кишле — древней тюрьме, прилепившейся к западной стороне городской стены и обращенной фасадом к еврейскому Иерусалиму. «У нас было такое чувство, будто война уже кончилась, — рассказывал один из солдат, — но зрение и слух напряженно ждали любого сюрприза. Вокруг не было заметно никаких признаков штурма: ни горящих церквей, ни за-копченных улиц, ни поврежденных объектов. Все купола, башни и дома сверкали под солнцем летнего утра. Мы, словно в восточной сказке, шли по залитым светом улицам».
Одновременно с воинами 7-го полка по переулкам Старого города двинулись через Львиные Ворота (а не через Ворота Ирода, как планировалось) на захват и прочесывание Мусульманского квартала и солдаты 8-го полка. Около 11.00 утра командир головной роты Хаги получил приказ от командира полка Иосека выступить в направлении Ворот Шхема и овладеть ими, чтобы окончательно завершить расчистку маршрута, по которому должен был прибыть в Старый город глава правительства Леви Эшкол. Двинувшийся в атаку на Ворота авангардный взвод был встречен выстрелами. Ответили гранатами. Через несколько шагов обнаружили два брошенных, раскаленных от стрельбы иорданских пулемета. Двинулись дальше. И вот очутились перед одним из самых больших входов в Старый город. Их внешний вид как будто полностью соответствовал полученному описанию Ворот Шхема. Однако на табличке было написано по-английски: «Дамасские Ворота». Возникли сомнения; один из парашютистов обратился к находившему поблизости арабу с просьбой указать дорогу к Воротам Шхема.
Араб повел солдат по спутенькам узкой, сводчатой улицы. Затем свернул в еще более тесный переулок, приведший в тупик.
«Внезапно мы попали под огонь, — рассказывает один из бойцов. — Слишком поздно сообразили, что араб завел нас в западню. Нас забрасывали гранатами. Били почти в упор. Удар обрушился на переднюю группу. Солдаты падали один за другим. Вокруг расползалась большая лужа крови. Был тяжело ранен шагавший впереди командир взвода Дани. Через полчаса он скончался. Не оставалось ничего другого, как расстрелять араба-проводника и эвакуировать раненых. Когда через некоторое время была повторена попытка выполнить боевое задание, оказалось, что Дамасские Ворота и есть Ворота Шхема. Это было ужасно — вдруг осознать, что люди погибли и ранены из-за элементарной ошибки».
Другая группа из отрядов 8-го полка, проникших в северную часть Старого города, достигла Мусульманского квартала и повернула к Виа Долороза — дороге мук, по которой, согласно христианскому вероучению, прошел путь от римского судилища к месту казни Иисус, неся на спине крест. Парашютисты миновали арку Эксе Гомо и вышли к тесному, сводчатому переулку с греко-католической церковью. Здесь, как рассказывает предание, к израненному терниями изнывающему под бременем тяжкой ноши Иисусу выбежала женщина, которая подала ему платок, чтобы он мог стереть с лица кровь. Лик Иисуса отпечатался на платке. Это место получило название «Платок Вероники».
В отряде, миновавшем остановку «Платок Вероники» на Виа Долороза, находилась Эстер Зелингер, медсестра и водитель санитарной машины. «Белый ангел парашютистов» — прозвали ее солдаты. Прошлой ночью, перепоручив своих детей родственникам, Эстер оставила убежище и появилась на бригадном перевязочном пункте. Там она встретила бригадного врача доктора Кинга и попросила использовать ее как добровольца при эвакуации раненых или на перевязках. Доктор, занятый спасением солдат, раненных в первую волну штурма, потребовал, чтобы она немедленно покинула опасное место. Эстер не послушалась и по собственной инициативе начала оказывать помощь пострадавшим. Ее упорство и профессионализм (Эстер — первоклассная медсестра) заставили бригадного врача смягчиться. «Раз так, — заявил он, — надевай маску и становись в строй». С этой минуты Эстер уже на «легальных» началах начала заниматься обработкой ран и эвакуацией пострадавших. Ее участие в спасении жертв артиллерийского обстрела, обрушившегося на 8-й полк в первую ночь войны перед прорывом в иорданскую часть города, — один из самых замечательных примеров самоотверженности в истории Иерусалимской битвы.
Теперь Эстер находилась возле церкви, расположенной по соседству с «Платком Вероники». Виа Доло- роза простреливалась огнем снайперов и вся дымилась. Внезапно раздался крик. В одной из каменных стен растворилась деревянная калитка, и из нее выбежала рыдающая арабка. На руках у нее лежал раненый ребенок, вся ее одежда была в его крови. Казалось, женщина понимала, что появление в эту минуту на улице грозило ей неизбежной смертью, но младенец потерял много крови, и она была готова погибнуть, лишь бы попытаться получить какую-нибудь помощь для ребенка.
Эстер соскочила с бронетранспортера, остановила отчаянно вопившую женщину и силой разжала ее руки, судорожно сжимавшие младенца. Ей удалось искусной перевязкой остановить кровотечение, напоить ребенка и привести его в чувство. Оказав первую помощь, она огляделась и увидела напротив Виа Доло- роза монастырь с развевающимся на башне белым флагом. Она вбежала в монастырь. Монахи встретили ее ненавидящими взглядами. Она передала им младенца и попросила обеспечить дальнейший уход за ним. Затем бросилась назад, чтобы присоединиться к группе парашютистов, от которой она тем временем отстала.