нии. Но Ганнибалу до Испании не было никакого дела, все его усилия были сосредоточены исключительно на Италии. В отличие от знаменитого полководца, в Карфагене оценивали общую стратегическую ситуацию правильно. Все резервы правительство отправляло в Иберию, поскольку именно там находился главный фронт Второй Пунической войны. После того как в битве при Метавре в 207 г. до н. э. была уничтожена армия Гасдрубала Баркида, пребывание карфагенской армии в Италии потеряло всякий смысл. Да и в Риме изменилось само восприятие этой войны: «бодрость духа и уверенность в себе поднялись так высоко, что никто и не думал о присутствии в Италии Ганнибала, которого перед тем так страшились» (XI. 3). Итальянский театр военных действий перестал быть для квиритов главным, теперь их усилия были сосредоточены на других участках грандиозного противостояния. К сожалению, Ганнибал этого так и не понял, продолжая упорствовать в своем заблуждении относительно ведения войны в Италии.
Поэтому в Карфагене на него просто махнули рукой и продолжили оказывать всяческую поддержку войскам, сражающимся в Испании. Что было совершенно правильно. Когда же легионы Сципиона высадились в Африке, Ганнибал совершил грубейшую стратегическую ошибку, продолжив бесполезное и бестолковое противостояние с римлянами на италийской земле. Будучи зажатым на Бруттийском полуострове, он никоим образом не мог повлиять на ход войны, в то время как его армия была крайне необходима в Африке. Информации о том, что до битвы на Великих равнинах карфагенское правительство призывало Ганнибала в Картхадашт, нет. Пунийцы надеялись на Сифакса и Гасдрубала и только после ряда катастрофических поражений обратились к полководцу с призывом о помощи. Поэтому здесь можно говорить о том, что размер опасности был недооценен властями Карфагена. Вывод же напрашивается простой: Ганнибал лукавил, когда во всех своих бедах обвинял соотечественников; главным виновником всех своих неудач был он сам. Хотя бы потому, что после победы при Каннах не предпринял попытку захватить Рим. Впрочем, это понимал и сам полководец. Как свидетельствует Тит Ливий, «редко изгнанник покидал родину в такой печали, в какой, как рассказывают, Ганнибал оставлял землю врагов; он часто оглядывался на берега Италии, обвиняя богов и людей, проклиная себя и собственную свою голову за то, что после победы при Каннах он не повел на Рим своих воинов, залитых кровью врага» (XXX. 20). По крайней мере, перед самим собой военачальник был честен. Догадался бы Ганнибал покинуть Италию или нет, если бы правительство официально не отозвало его в Картхадашт, неизвестно.
По свидетельству Плутарха, «Ганнибал, когда он находился в отчаянном положении и когда его уже почти вовсе вытеснили из Италии, лишь с большим трудом повиновался тем, кто призывал его для защиты родины» (Ages. 15). Аппиан пишет, что «Ганнибал против воли плыл в Карфаген, предвидя неверность народа к своим правителям и быструю переменчивость его настроений» (Lib. 33). Командующий хорошо знал, какая участь ожидает на родине полководцев-неудачников; другое дело, что он возвращался в Африку непобежденный. Сказки Тита Ливия о том, что на заключительном этапе войны заурядные римские военачальники регулярно наносили поражения легендарному полководцу, не стоит воспринимать всерьез. Как и басни о тысячах убитых карфагенян. Если бы все обстояло так, как пишет историк, то Ганнибал вернулся бы в Картхадашт в гордом одиночестве.
О том, что Ганнибал не был разбит римлянами в открытом бою, писал Корнелий Непот: «сколько он ни сражался с римлянами в Италии, всякий раз выходил из боя победителем» (Hann.1). Данный факт был отмечен Полибием: «В течение шестнадцати лет войны с римлянами в Италии Ганнибал ни разу не уводил своих войск с поля битвы» (XI. 19). Впрочем, подобной точки зрения придерживался не только греческий историк: «Как говорит Полибий и согласные с ним писатели, Марцелл ни разу не победил Ганнибала, который, кажется, до Сципиона оставался неодолимым» (Polyb. Fr. 23). Поэтому все выдумки Тита Ливия оставим на совести патриотично настроенного писателя.
Незадолго до отплытия Ганнибал решил пополнить армейскую казну и приказал своим солдатам разграбить города, находившиеся под его контролем (App. Hann. 58). Воины-италики, служившие в его армии и не желающие покидать свою страну, согласно свидетельству Аппиана (Hann. 59), были перебиты, по информации Тита Ливия – разосланы по городам Бруттия для несения гарнизонной службы или убиты в храме Юноны Лацинии (XXX. 20). Погрузив армию на корабли и дождавшись попутного ветра, Ганнибал покинул Италию.
Карфагенское посольство появилось на территории Италии в то самое время, когда Рим покинули Гай Лелий и посланцы Масиниссы. Сенаторы быстро призвали Гая обратно, чтобы военачальник лично присутствовал на переговорах. Когда карфагенская делегация прибыла к воротам Рима, ей было запрещено вступать в город. Пунийцев поселили в окрестностях столицы: было решено, что Сенат примет посланцев за пределами городских стен, на Марсовом поле в храме Беллоны.
Карфагеняне действовали по старой схеме – обвиняли во всем Ганнибала и всячески старались обелить правительство Картхадашта. Несколько раз подчеркнули, что именно Баркиды, а не народ Карфагена нарушили мирный договор с Римом. Закончили свое выступление пунийцы очень странным пожеланием – заключить мир на условиях, на которых он был заключен с консулом Гаем Лутацием Катулом в 241 г. до н. э. после битвы у Эгатских островов. Создается впечатление, что карфагеняне сами не понимали, о чем говорили, поскольку старый договор не соответствовал современным реалиям. Звучал он так: «На нижеследующих условиях, если они угодны будут и народу римскому, должна быть дружба между карфагенянами и римлянами: карфагеняне обязаны очистить всю Сицилию, не воевать с Гиероном, не ходить войною ни на сиракузян, ни на союзников их; карфагеняне обязаны выдать римлянам всех пленных без выкупа; карфагеняне обязаны уплатить римлянам в продолжение двадцати лет две тысячи двести эвбейских талантов серебра» (Polyb. I. 62). В дальнейшем сенаторы внесли в документ некоторые изменения: «срок уплаты они сократили наполовину, прибавили еще тысячу талантов и обязали карфагенян очистить все острова, лежащие между Италией и Сицилией» (Polyb. I. 63). Сицилия и Сиракузы были завоеваны римским оружием, поэтому упоминать их в новом договоре было глупо. Именно данный пункт насторожил сенаторов, они стали задавать посланцам провокационные вопросы по старому договору. Как на грех, члены делегации были людьми молодыми, не сильно разбирающимися в сути вопроса. О чем и заявили Сенату. В ответ услышали, что «послов выбрали с обычным пунийским лукавством: они просят мира на старых условиях – а на каких, сами не помнят» (Liv. XXX. 22). После этого послов вывели из храма Беллоны, и сенаторы приступили к обсуждению вопроса.
Мнения высказывались самые разнообразные. Марк Ливий Салинатор, герой битвы при Метавре, заявил, что надо вызвать на совещание консула и решать столь важный вопрос в его присутствии. Квинт Цецилий Метелл предложил оставить мирный договор с Карфагеном на усмотрение Сципиона, поскольку полководец находится в гуще событий и ему виднее, как надо поступить в столь непростой ситуации. Победило мнение Марка Валерия Левина, известного военачальника и политика, дважды занимавшего должность консула. Он открыто сказал, что из Карфагена прибыли не послы, а лазутчики, которых надо срочно отправить обратно на родину, Сципиону же надо приказать продолжать войну. Марка Валерия поддержал Гай Лелий, высказавший мнение своего командира: «Сципион считал, что на мирный договор можно надеяться в том только случае, если Ганнибала и Магона не будут отзывать из Италии; ведь в ожидании этих вождей с их войсками карфагеняне прикинутся кем угодно, чтобы потом, позабыв о богах, позабыв о только что заключенном договоре, вести войну» (Liv. XXX. 23). Мир с Карфагеном так и не заключили, послов отослали домой без конкретного ответа.
Полибий излагает ситуацию иначе: «народ римский утвердил условия мира» (XV.1). Согласно версии греческого историка, полководец узнал об этом не от карфагенских посланцев, а из письма Сената, после того как пунийцы этот самый мир нарушили: «Публий только что получил письменное уведомление об этом» (XV.1). Можно предположить, что, после того как карфагенская делегация покинула Италию, большинство сенаторов все-таки высказались в пользу заключения мирного договора, о чем и уведомили Сципиона. Согласно Евтропию, «Карфагенские послы просили Сципиона о мире и были отосланы им к Сенату в Рим. На сорок пять дней им дали перемирие, чтобы они смогли дойти до Рима и вернуться обратно; и было от них получено серебра тридцать тысяч фунтов. Сенат по воле Сципиона повелел заключить мир с карфагенянами. Сципион предложил им такие условия: иметь не более тридцати кораблей, выплатить пятьсот тысяч фунтов серебра и вернуть пленных и перебежчиков» (III. 21). Если принять версию Евторопия, то получается, что в Сенате прислушались к мнению Квинта Цецилия Метелла. Аппиан пишет о некоем компромиссе между сенаторами и Публием Корнелием, совместно вырабатывавшими условия мирного договора: «Сенат послал Сципиону советников, с которыми он мог бы обсудить и выполнить то, что он найдет полезным. Он согласился на мир с карфагенянами на следующих условиях: Магону немедленно отплыть из области лигуров и на остальное время карфагенянам не набирать наемников, иметь длинных кораблей не больше тридцати, не вмешиваться в чужие дела, ограничиваясь тем, что находится в пределах так называемых финикийских рвов, отдать римлянам скольких они имеют из них пленных и перебежчиков, внести им тысячу шестьсот талантов серебра в определенное время; Масиниссе – владеть массилиями и всем, чем может, из царства Сифакса. На этом они договорились друг с другом» (Lib. 32). Вариант Аппиана является наиболее жестким, поскольку здесь упоминается запрет на вербовку наемников и отказ от самостоятельной внешней политики.