Ганнибал, ощущая недостаток в коннице, обратился к некоему нумидийцу Тихею, другу Софака, конница которого почиталась наилучшею в Ливии, с просьбою о присылке ему вспомогательного войска и о содействии в столь трудных обстоятельствах. Тихей хорошо понимал, что в случае победы карфагенян власть может оставаться за ним по-прежнему; напротив, в случае торжества римлян властолюбие Масиниссы угрожает самой жизни его. Поэтому Тихей внял просьбе Ганнибала и явился к нему с двумя тысячами конницы» (Polyb. XV. 3). Свидетельство Аппиана противоречит как рассказу Полибия, так и информации Тита Ливия. По мнению александрийского историка, Ганнибал «привлек к дружбе царя номадов, называемых ареакидами. Четыре же тысячи всадников, которые явились к нему в качестве перебежчиков и которые, будучи подчинены некогда Сифаксу, оказались теперь под властью Масиниссы, он, заподозрив в предательстве, велел перебить, а коней роздал войску. Прибыл к нему и другой царек Месотил с тысячью всадников, и Вермина, второй сын Сифакса, правивший еще над большей частью отцовского царства» (App. Lib. 33). В данном сообщении все поставлено с ног на голову. Во-первых, не верится, что Ганнибал приказал перебить 4000 нумидийских наездников в тот момент, когда сильно нуждался в коннице, лишь на основании неких подозрений. То, что эти воины некогда служили Сифаксу, а затем оказались в подчинении Масиниссы, не значило ровным счетом ничего. Нумидия бурлила, как кипящий котел, в стране продолжалась борьба за власть, и многие из тех, кто после пленения Сифакса был вынужден склониться перед Масиниссой, теперь с оружием в руках выступали против римского ставленника. Другой вопрос заключается в том, кого Ганнибал посадил бы на нумидийских лошадей, оставшихся без всадников. Карфагенских ополченцев? Или лигурийцев из армии Магона? На мой взгляд, информация Аппиана действительности не соответствует.
Еще один интересный момент. Аппиан пишет, что сын Сифакса Вермина прибыл в лагерь Ганнибала вместе с отрядом всадников. Однако Тит Ливий свидетельствует, что Вермина не успел привести своих людей на помощь карфагенянам и был разбит уже после битвы при Заме. Историк называет даже точную дату этого события – «в первый день Сатурналий», т. е. 17 декабря (Liv. XXX. 36). Сообщение Ливия гораздо логичнее и лучше вписывается в общую картину событий. Поэтому я буду исходить из того, что в битве при Заме Ганнибал располагал 2000 отрядом конных нумидийцев под командованием Тихея. В конце 202 г. до н. э. в Рим прибыли послы от союзных греческих городов с жалобами на македонского царя. Они сообщили тревожную весть: «говорят, будто четыре тысячи солдат под командой Сопатра переправились в Африку на помощь карфагенянам; с ними отправлена и большая сумма денег» (Liv. XXX. 26). Ганнибал с каждым днем усиливался, ходили слухи, что ему на помощь с большим войском выступил Вермина.
Посмотрим, как обстояли дела с подкреплениями у римлян. Как это ни покажется парадоксальным, но в какой-то момент армия Сципиона оказалась ослаблена. Дело в том, что полководец не просто отпустил Масиниссу на войну с Верминой, а дал ему в подкрепление большой отряд из римской пехоты и конницы (Polyb. XV. 4). И теперь в преддверии генерального сражения Сципион отчаянно призвал своего союзника вернуться. Нумидийский царь не стал задерживаться, он не только вернул Публию Корнелию его войска, но и привел значительные подкрепления: «прибыл Масинисса с пехотой в шесть тысяч человек и конницей в четыре» (Liv. XXX. 29). После этого римский полководец почувствовал себя настолько уверенно, что был готов встретиться с противником на поле битвы.
Все это время Ганнибал регулярно выслушивал от соотечественников жалобы на разорение, которое им приносят боевые действия в окрестностях столицы. Правительство настаивало, чтобы полководец выступил против римлян и как можно быстрее закончил войну генеральным сражением. Ганнибал, раздраженный назойливыми советами, грубо заявил: «Пускай карфагеняне занимаются всеми делами, но не касаются этого, ибо момент для битвы он выберет сам» (Polyb. XV. 5). Несколько дней полководец выжидал, продолжая заниматься обучением войск, затем покинул Гадрумет и во главе армии выступил к городу Зама. Здесь произошло событие, наглядно продемонстрировавшее непоколебимую уверенность Сципиона в грядущей победе.
Желая узнать как можно больше сведений о противнике, Ганнибал отправил к неприятельскому лагерю трех лазутчиков. Однако римские дозорные оказались на высоте и сумели захватить шпионов в плен. Когда карфагенские разведчики, изрядно помятые легионерами, предстали перед римским полководцем, Сципион в очередной раз удивил свое окружение. Он приказал провести вражеских соглядатаев через римский лагерь и все им показать, ничего не утаивая. В сопровождении военного трибуна пунийцы отправились изучать римское расположение. И надо же было такому случиться, что именно в этот день в лагерь вернулся Масинисса (Liv. XXX. 29)! На глазах пораженных шпионов тысячи африканских всадников и пехотинцев выстроились перед лагерными укреплениями в ожидании прибытия римского командующего.
Трибун ответственно подошел к поручению Сципиона, провел пунийцев по всему лагерю, после чего привел их обратно в палатку полководца. Публий Корнелий был сама любезность, расспросил шпионов, все ли они увидели, что хотели, и не утаил ли от них проводник чего-либо. Поскольку карфагеняне выразили полное удовлетворение, Сципион распорядился дать им на дорогу денег, провожатых и отправить к Ганнибалу (Polyb. XV.5). Чтобы они поведали своему командиру о том, что здесь увидели.
Римский полководец знал, что делал, когда в очередной раз ярко сыграл на публику. Он был уверен, что когда Ганнибалу его горе-шпионы обо всем доложат, то противник почувствует неуверенность в своих силах. А именно этого Сципион и добивался. Пусть сын Гамилькара знает, что он его не только не боится, но и презирает. Пусть карфагенянин не рискует больше жизнями своих людей ради добычи сведений о противнике, Публию Корнелию незачем скрывать свою силу, он и так все покажет пунийцам. Римляне приглашают Ганнибала сразиться в открытом бою. Возможно, все это было блестящей импровизацией Сципиона, хотя не исключено, что он просто вспомнил рассказ Геродота о том, как поступил персидский царь Ксеркс, с греческими лазутчиками. Но, как бы там ни было, своей цели римский полководец достиг.
Реакция Ганнибала была именно такой, какой и ожидал Публий Корнелий: «больше всего его поразила самоуверенность врага, конечно, небезосновательная» (Liv. XXX. 29). В очередной раз, тщательно взвесив все шансы на успех, карфагенский полководец пришел к выводу, что не может быть уверен в безоговорочной победе над врагом. Эти сомнения привели Ганнибала к тому, что он решился встретиться со Сципионом и обсудить с ним условия заключения мирного соглашения. Карфагенский полководец исходил из того, что «непобежденный, прося о мире, может добиться лучших условий, чем побежденный» (Liv. XXX. 29). Все это свидетельствует только об одном – надежды Ганнибала на победу стремительно развеивались, как дым на ветру. Отправив в лагерь Сципиона гонца с предложением о личной встрече, полководец с нетерпением ждал ответа.
Публий Корнелий понимал всю сложность положения, в котором оказался Ганнибал, но от встречи отказываться не стал, ему было интересно лично встретиться с легендарным военачальником. При этом Сципион не исключал, что сумеет договориться с пунийским командующим и заключить выгодный для Рима мир. Все зависело от того, на какие условия готов согласиться Ганнибал. В любом случае римлянин ничего не терял. Поэтому он не стал отказываться от переговоров и лишь уведомил карфагенского полководца, что время и место встречи выберет сам. После этого Сципион отвел легионы к городу Нарагаре, где и расположился лагерем. Как пишет Полибий, здесь была очень выгодная позиция, достать воду можно было на расстоянии выстрела из лука от лагерных укреплений (XV. 5). Вскоре подошла армия Ганнибала и расположилась на холме в четырех милях от укреплений римлян (Liv. XXX. 29). Место было очень удобное, за одним исключением – солдатам было далеко ходить за водой.
На следующий день Ганнибал и Сципион в сопровождении небольших отрядов встретились на ровном и открытом месте между двумя лагерями. Оставив позади охрану и взяв с собой только переводчиков, они направили коней навстречу друг другу. Два лучших полководца эпохи встретились. Некоторое время они внимательно разглядывали друг друга, словно пытаясь понять, что замышляет противник. Молчание затягивалось, но поскольку именно Ганнибал просил о встрече, то ему пришлось заговорить первым. Пуниец был краток: «Условия мира предписывает не тот, кто просит о нем, а тот, кто его дает, но, может быть, мы достойны сами определить себе кару. Мы не возражаем, если земли, за которые мы воевали, будут вашими: Сицилия, Сардиния, Испания, острова, сколько их есть между Италией и Африкой. Африкой карфагеняне ограничатся, а вас, коль скоро воля богов такова, мы готовы видеть правителями державы, распространившейся далеко за пределы вашей земли. Не отрицаю: мы только что не вполне искренне просили о мире, не вполне честно ждали его, поэтому нет у вас веры в пунийскую честность. Знай, Сципион, что для честного соблюдения мирного договора вовсе не безразлично, через кого этот мир был испрошен. Ваши сенаторы, как я слышу, отказались говорить о мире с нашим посольством, сочтя послов людьми незначительными. Я, Ганнибал, прошу мира; я не просил бы его, если бы не считал полезным, и по этой же самой причине я буду его соблюдать. Взявшись вести войну, я, пока боги не позавидовали мне, вел ее так, что никто не был мной недоволен. И я постараюсь, чтобы никто не досадовал на мир, заключенный мною» (Liv. XXX. 30). Пока переводчик передавал слова карфагенянина, Ганнибал пристально смотрел на Сципиона.
Публий Корнелий не торопясь обдумывал ответ, похлопывая коня ладонью по крепкой шее. Затем произнес: «