» (XV.14). Иные данные приводит Тит Ливий: «В этот день были убиты больше двадцати тысяч карфагенян и их союзников, почти столько же взяты в плен; с ними захвачены сто тридцать два знамени и одиннадцать слонов. Победителей погибло около полутора тысяч» (XXX. 35). Как пишет Павел Орозий, «там были либо захвачены, либо убиты восемьдесят слонов, уничтожены двадцать тысяч пятьсот карфагенян» (IV. 19. 3). Согласно Аппиану, «погибли у римлян две тысячи пятьсот человек, у Масиниссы – еще больше, у неприятелей – двадцать пять тысяч. В плен были взяты восемь тысяч пятьсот. К Сципиону перебежали триста иберов, а к Масиниссе – восемьсот номадов» (Lib. 48). Попробуем разобраться, кто же из историков прав.
В том, что касается потерь карфагенян, ближе всего к истине цифры Полибия, Ливий, Аппиан и Орозий их явно завысили. Вопрос заключается в том, сколько воинов потерял в битве Сципион. В данном случае Полибий действует по излюбленной схеме: обозначив количество павших римлян, он совершенно не упоминает об их погибших союзниках – ни италийских, ни нумидийских. Но это не значит, что никто из них не был убит на поле боя. Подобным приемом греческий историк будет пользоваться и дальше, например, при подсчете потерь сторон в битве при Киноскефалах (Polyb. XVIII. 27). По такому же пути пошел и Аппиан: назвав количество убитых римлян, он умолчал об их италийских союзниках. Несмотря на это, александрийскому историку следует отдать должное, поскольку, в отличие от Полибия, он хотя бы между делом упомянул о погибших воинах Масиниссы. Соответственно, я отдам предпочтение информации Аппиана. В том, что касается потерь в армии Сципиона, его информация представляется наиболее достоверной. Другое дело, что потери пунийцев должны были быть больше, поскольку армия Ганнибала попала в окружение. Недаром после битвы карфагенское воинство растаяло, как дым. Согласно сведениям Евтропия, Ганнибал «бежал, сопровождаемый сначала множеством всадников, потом двадцатью и, наконец, четырьмя» (III. 23).
Таков был финал грандиозного противостояния при Заме. Как это не покажется странным и кощунственным, но причиной сокрушительного поражения карфагенян стало бездарное командование Ганнибала, совершившего ряд непростительных тактических промахов, недостойных полководца такого уровня. Впрочем, Сципион тоже не продемонстрировал ничего гениального. Его подчиненные проявили инициативу и воспользовались ошибками противника, сам же полководец лишь попытался повторить свой маневр в битве при Илипе и охватить фланги вражеской армии. Однако Ганнибал успешно парировал вражеский выпад, и сражение свелось к банальному лобовому столкновению тяжеловооруженной пехоты. Возвращение на поле боя конницы Сципиона очень быстро завершило это противостояние.
Рассказ Аппиана о битве при Заме настолько сумбурен, что оставляет больше вопросов, чем дает ответов. Он идет вразрез со всеми свидетельствами Полибия и Тита Ливия. Например, Аппиан с увлечением рассказывает о том, как Сципион первым из римлян ранил копьем вражеского слона (Lib. 43), сразился в поединке с Ганнибалом, а затем уже как Ганнибал бился один на один с Масиниссой. О схватке между второй и первой линиями боевых порядков карфагенской армии в тексте Аппиана информации нет. В его изложении карфагенский полководец лично выправляет сложившееся в центре критическое положение: «Ганнибал же, когда восстановил порядок на левом крыле, поскакал к лигурам и кельтам, ведя с собой вторую линию карфагенян и ливийцев» (Lib. 44). И только после поражения второго эшелона полководец вводит в бой ветеранов: «Ганнибал повел в бой тех, которые с ним прибыли из Италии и находились еще в резерве и не двигались с места» (Lib. 45). Особенно странным выглядит рассказ о том, как италийские всадники спрыгнули с коней и в пешем строю отразили атаку боевых слонов (Lib. 43). Поэтому при реконструкции битвы я пользовался в основном информацией Полибия и Тита Ливия, используя свидетельства Аппиана там, где они вписывались в общий контекст событий.
Почему античные авторы всячески превозносили Ганнибала за его действия в битве при Заме? Полибию это надо было, для того чтобы показать величие победы Сципиона над гениальным противником. Тит Ливий не испытывал подобного пиетета перед Публием Корнелием, ему важнее было подчеркнуть величие римского сената и народа. Ведь только сокрушив такого могучего противника, как Ганнибал, Рим стал ведущей мировой державой. Поэтому как мог победитель сражений при Тразименском озере и Каннах плохо сражаться при Заме? Он потерпел поражение только потому, что встретил равного противника в лице Сципиона, из-за слабости своей кавалерии и храбрости Масиниссы. Как справедливо заметил А. Банников, «Ганнибал не мог просто проиграть битву, он должен был проиграть ее “красиво”»[33]. Здесь добавить нечего.
18. «Горе побежденным!»
Сципион в окружении легатов объезжал поле сражения. На обширной равнине вперемешку лежали тысячи мертвых тел римлян, италиков, нумидийцев, карфагенян, ливийцев и македонян, высились груды разбитых щитов и изломанного оружия. Под копытами коней хрустели древки стрел, слышались стоны раненых и умирающих, со всех сторон на разных языках доносились крики о помощи. Бродившие по полю в поисках трофеев легионеры подбирали своих раненых и уносили к палаткам медиков, чужаков добивали ударами мечей. Вражеский лагерь был захвачен и совершенно разграблен, победа была полной и безоговорочной. По приказу командующего Гай Лелий спешно отправился в Рим, чтобы поведать соотечественникам о полном разгроме непобедимого Ганнибала.
Карфагенский полководец бежал с поля боя в город Тон, где скопилось немало беглецов из его армии. Опасаясь предательства, Ганнибал ночью покинул город и через двое суток прибыл в Гадрумет. Об организации дальнейшего сопротивления римлянам даже речи не было, поскольку карфагенская армия перестала существовать. В сложившейся ситуации военачальник просто не знал, что делать дальше, но вскоре в Гадрумет прибыл гонец и передал Ганнибалу приказ правительства срочно прибыть в Картхадашт. Так полководец вернулся в родной город, который покинул еще ребенком. По свидетельству Тита Ливия, на заседании совета Ганнибал прямо заявил членам правительства, «что проиграл не сражение, а всю войну. Остается одно – добиваться мира, другой надежды на спасение нет» (XXX. 42). Присутствующие согласились с военачальником и стали готовить посольство к Сципиону. В его состав вошли тридцать человек (Liv. XXX. 36), возглавили представительную делегацию Ганнон Великий и Гасдрубал, по прозвищу Козел (App. Lib. 49). Злейшие враги Баркидов.
К этому времени Сципион покинул место битвы и повел армию обратно к Тунету. Ситуация складывалась так, что Карфаген в буквальном смысле слова оказался на краю гибели. Наместник Сардинии пропретор Публий Корнелий Лентул Кавдин прибыл к Утике с флотом из 50 боевых кораблей и сотней транспортных судов. Узнав об этом, Сципион оставил легионы под командованием Гнея Октавия, поспешил к своему флоту и привел его на соединение с кораблями Лентула, после чего стал угрожать Карфагену со стороны моря. Картхадашт обкладывали со всех сторон, как охотники обкладывают затравленного зверя. В это же время стало известно о разгроме войск Вермины. Нумидиец спешил на помощь Ганнибалу, но не успел. Согласно Титу Ливию, «часть римского войска со всею конницей в первый день Сатурналий без труда рассеяла нумидийцев» (XXX. 36). Как следует из текста, нумидийские войска попали в окружение, потеряли убитыми до 15 000 человек, 1500 воинов сдались в плен. Также римляне захватили 72 знамени и 1500 лошадей (Liv. XXX. 36). Армия Вермины была многочисленной, и не исключено, что если бы Ганнибал дождался союзника, то исход битвы при Заме был бы иным.
Сципион привел флот к Карфагену, но когда его корабли появились в прибрежных водах, из городской гавани вышло пунийское судно, украшенное оливковыми ветвями, и направилось к римскому флагману. Десять посланцев карфагенского совета обратились к Публию Корнелию с просьбой о мирных переговорах. По приказу полководца один из легатов ответил, что пусть послы приезжают в римский лагерь под Тунетом, где их примет командующий. После того как посольский корабль вернулся в Карфаген, римский флот некоторое время маневрировал перед городом, а затем уплыл в сторону Утики. Оттуда Сципион отправился в Тунет.
Публий Корнелий был занят осмотром лагеря, когда ему доложили о прибытии многочисленного посольства из Карфагена. Полководец сразу понял, зачем в римском расположении объявилась столь представительная делегация, поэтому сразу же отправился на встречу с пунийцами. Принял он их сидя на возвышении в окружении трибунов и легатов. Сципион улыбнулся, когда карфагеняне упали в пыль и распростерлись у его ног. Высокомерно поглядывая на лежачих людей сверху вниз, командующий долго пенял и выговаривал членам делегации за неверность их соотечественников, нарушивших перемирие. Грозил карфагенянам суровыми карами за обман. Но затем сменил гнев на милость и заявил, что хотя справедливость требует разрушения Картхадашта, он этого делать не будет. Условия мира послы узнают завтра. После чего Публий Корнелий дал понять карфагенянам, что встреча закончена, и взмахом руки приказал им удалиться.
Почему Сципион не разрушил Карфаген, как это сделал его дальний и недостойный родственник в 146 г. до н. э.? Вне всякого сомнения, в Риме многие одобрили бы такое завершение войны. Рассмотрим вопрос подробно. Версию о некоем «благородстве» римского полководца сразу же отбросим за ненадобностью, потому что не тот человек был Публий Корнелий, чтобы играть в такие глупые игры. Римский военачальник просчитывал каждый свой шаг и смотрел на окружающий мир с точки зрения практической пользы для себя лично, отодвигая на второй план интересы государства. Ситуация же складывалась так, что если Сципион в настоящий момент не завершит войну с пунийцами, точку в ней поставит другой человек. Несмотря на то что вооруженные силы Карфагена были разгромлены, осада огромного города представлялась делом очень трудным и длительным. И насколько она затянется, ведали одни лишь боги. Публий Корнелий не сомневался, что в этом случае его отзовут от армии и вся слава победителя Картхадашта достанется тому из римских полководцев, кто первым въедет в поверженный город. Тит Ливий прямо указывает, что именно личные амбиции заставили Сципиона быстрее закончить войну и не доводить дело до логического конца – разрушения ненавистного города. А римский полководец очень хотел это сделать (Liv. XXX. 44)!