Полковник на месте поворачивает лошадь, выхватывает шашку и кричит: «Ура!»
«Урра! Урра! Урра!» — раздаётся в рядах, и конница несётся за ним...
Неприятель, не дожидаясь атаки, скрывается в лес...»
В январе 1853 года батарея, где служил Лев Толстой, выступила из крепости Грозной против Шамиля. 17 февраля отряд натолкнулся на реке Мичик на неприятельские укрепления. В течение нескольких дней продолжалось сражение, закончившееся разрушением укрепления и бегством Шамиля в Дагестан.
По завершении экспедиции Лев Николаевич снова вернулся в станицу Старогладковскую. И опять он оказался в плену литературных замыслов, проникнутых уважением к русскому солдату, творцу побед на полях сражений.
13 июня 1853 года батарея была направлена в крепость Грозную. Туда же шли две роты Куринского полка и рота линейного батальона. Пятеро молодых офицеров, в числе которых был и Толстой, пренебрегая опасностью, отдалились от колонны. Лев Николаевич и ещё один его спутник у Ермоловского кургана выбрались на верхнюю тропу, остальные ехали нижней дорогой. С высоты они увидели выскочивших из Хинкальского леса конных чеченцев. Всадники неслись прямо на офицеров, находившихся на нижней дороге.
— Чеченцы! Спасайтесь! — закричали Толстой и его попутчик товарищам и бросились к крепости.
Но часть верховых во весь опор мчалась и на них. Кони у джигитов были резвыми, и самих всадников было человек семь-восемь.
Неизвестно, чем бы закончилось это внезапное нападение, если б из ворот крепости не вылетел отряд казаков. Завидя их, чеченцы повернули вспять.
Случай этот послужил писателю сюжетом для «Кавказского пленника».
Во многих переделках побывал фейерверкер Толстой, многое видел, пережил, не однажды его жизнь висела на волоске. Однако он с достоинством перенёс все тяготы боевой армейской жизни, заслужил право быть награждённым Георгиевским крестом. Но нашлись завистники, которые отложили представление в долгий ящик.
В январе 1854 года Льва Николаевича наконец произвели в офицеры. По существовавшему правилу это позволяло принять отставку, и он не замедлил этим воспользоваться.
В России появился большой писатель, многие произведения которого были навеяны Кавказской войной, сражениями в неистовой Чечне.
Ермолов повелевает
Прочитав письмо, майор Павел Швецов тяжко вздохнул, рука сама собой потянулась к табакерке. Письмо прислала из далёкой России мать. Она с нескрываемой печалью сообщала о смерти нынешней весной мужа, отца Павла, с которым прожила без малого полвека, о его похоронах. До последней минуты ожидали Павла: не появится ли? Успеет ли бросить в могилу горсть земли? Не дождались.
Мать жаловалась, что стала совсем никудышной, и очень просила приехать, чтобы повидаться. Упрекала: старший сын Василий был, а ведь он тоже живёт не в ближнем краю, до Кизляра не рукой подать.
Павел Швецов служил в Грузинском гренадерском полку Кавказского корпуса. Батальон, которым он командовал, располагался в небольшом, но шумном и беспокойном местечке. Занятый нескончаемыми делами, командир третий год не имел положенного отпуска. Полковой начальник не однажды обещал вручить подорожную, но каждый раз что-либо мешало. Но в нынешнюю зиму, узнав про письмо, вдруг вызвал и приказал собираться в путь.
— Доберётесь до Тифлиса, а там по Грузинской дороге недалёк и Владикавказ.
Однако полковник не учёл, что в феврале дорога непроезжая, на ней лежат саженные сугробы. Оставался лишь путь через Дербент, Кизляр, Астрахань.
«Ну что ж! В Кизляре увижусь с братом Василием», — не пал духом Швецов и поспешил послать ему письмо с предупреждением о своим приезде. Тот служил в Кизляре полицмейстером.
Не теряя времени, Швецов отправился в путь и уже 5 февраля 1816 года прибыл в Казиюрт — небольшое местечко на реке Сулак. До Кизляра оставалось вёрст сорок. «Завтра к вечеру и доберусь», — рассчитал майор и направился к начальнику укрепления просить конвой для сопровождения.
Ехать без охраны было небезопасно. На дорогах «баловались» бандиты. Они не только грабили, но и крали людей, потом требовали за них выкуп, а то и продавали в соседние ханства либо в Персию или Турцию.
Едва Швецов заговорил о конвое, как штабс-капитан всплеснул руками:
— И не проси, господин майор! В укреплении всего одна пехотная рота да два десятка казаков. Они никак не предназначены для охраны. За безопасность отвечают владельцы земель, по которым проложена дорога. Придётся ждать оказии.
— Дак пойми же, капитан, меня в Кизляре брат ждёт! Он там служит полицмейстером. Неужто незнаком?
— Как не знать? Знаю. Ладно, помогу, уважу. Будет завтра охрана. Сейчас пошлю гонцов.
Поутру в укрепление прибыло девятнадцать верховых кумыков. Их направил местный князь, через земли которого проходила дорога на Кизляр. У каждого всадника за спиной ружьё, на поясе патронташ.
Облачившись в парадный мундир с боевыми наградами, майор поспешил на встречу с братом. Не забыл о пистолетах и шашке.
День выдался погожим, тёплым. С чистых, словно промытых недавним дождём, небес, весело светило солнце. На Кавказе такие дни и в зимнюю пору не редкость. Кони шли резво, ходко, обещая к обеду поспеть к цели. Позади бойко катила коляска с вьюками и саквояжами майора.
Наконец кавалькада достигла Терека, дорога пролегала у густых камышей вдоль реки. До Кизляра оставалось вёрст пять. Предчувствуя близкий отдых, кони оживились.
Неожиданно из камышей с гиком и свистом вынеслись всадники. Выстрелив из ружей, они набросились на охрану. Нападение было столь внезапным, дерзким и стремительным, что никто не оказал им сопротивления. Тринадцать окровавленных кумыков неподвижно лежали на земле, трое с трудом защищались, ещё трое, преследуемые разбойниками, мчались к городу.
Лошадь под Швецовым была сражены первым выстрелом. Он едва с неё соскочил и, выхватив шашку, отбивался от наседавших врагов. Видимо, его, в парадном мундире и с многими наградами, приняли за большого начальника и решили схватить живым. Им это удалось. Один из них прополз змеёй и сзади ударил офицера по голове чем-то тяжёлым.
От крепости Кизляра громыхнула пушка, заставившая нападавших бежать вместе со связанным майором в камыши. Они захватили и двух денщиков офицера.
Вскоре к месту налёта прискакал отряд во главе с полицмейстером Василием Швецовым.
— Это чеченцы! — сообщили раненые. — Они захватили офицера! Скачите быстрей! Догоните!
Брат был в ярости. Столько времени не видеться — и на тебе, случилось такое!
Тут подоспел отряд из Казиюрта. Его возглавил капитан, начальник укрепления. Прислали верховых кумыкские ханы из ближних селений. Все они помчались в погоню.
К вечеру бандитов настигли. Те, поняв, что окружены, пустились в переговоры. Вышел главарь, а с ним рядом сел пленный майор со связанными руками. Тут же стоял чеченец с обнажённым кинжалом.
— Если начнёте нападать, пленного зарежем, — заявил чеченец. — Пусть он и решит, как вам поступить, — он указал на беспомощного Павла. — Говори же!
Поняв безвыходность положения, офицер произнёс:
— Не надо домогаться! Пусть всё свершится по воле Божьей. Моих денщиков прошу освободить, а я останусь аманатом. Уверен, что справедливость восторжествует. Прощай, брат! — Павел узнал Василия.
Отпустив одного денщика, чеченцы вместе с майором помчались в горы.
Этот захват офицера всполошил весь край. Кражи людей случались и раньше, в ожидании выкупа аманаты томились месяцами и годами в тяжкой неволе, многие не выдерживали, умирали. Немало было продано в рабство и увезено в Иран или Турцию.
Но на сей раз дело сложилось по-иному. Похитители позволили Швецову посылать письма родным, хлопотать о выкупе. Воспользовавшись этим, Павел написал матери и давнему своему начальнику генералу Котляревскому о своём нынешнем положении. Эти письма были отправлены с денщиком. Они не только попали в руки адресатов, но и были опубликованы в газетах. По всей России была открыта подписка — сбор посильных пожертвований для выкупа российского офицера.
Взносы поступали от помещиков, купцов, владельцев предприятий. Отставные офицеры и солдаты бывшего корпуса графа Воронцова, стоявшего два года назад в Париже, внесли немалую сумму. Когда в 1815 году этот корпус уходил из Франции, обнаружились долги офицеров местному населению, они равнялись почти полутора миллионам рублей. «Честь российского воина дороже любых денег», — заявил тогда Воронцов и оплатил долги из своих средств.
Не бездействовал и брат Василий. В Кабарде он собрал отряд смельчаков, чтобы напасть на чеченский аул и освободить пленного. Но об этом плане стало известно похитителям, и они перепрятали офицера.
Прежде чем посадить его в глубокую яму, хозяин по имени Идрис отобрал военную форму, взамен дал обноски с чужого плеча. На пол ямы он уложил кусок плетня и бросил изодранную овчину. Яму покрыл досками, оставив неширокую щель для воздуха и входа. Пленного неделями не выпускали из темницы.
В глухом томительном одиночестве Швецов находился более полутора лет. За это время он сотни раз вспоминал о своей жизни. Словно во сне проплывало беспечное детство, армейская служба, боевые товарищи, доблестные начальники. Он перебирал в памяти подробности не столь давних боев под Мигри, Ахалкалаками, Асландузом, Ленкоранью. Во всех сражениях он всегда служил солдатам примером, воинские дела вершил с чистой совестью и верностью присяге.
А ныне он в позорном плену, и нет никаких признаков скорого освобождения.
И вот весной 1817 года гарнизоны Кавказа облетела весть о приезде генерала Ермолова: «Алексей Петрович назначен императором Александром Освободителем наместником кавказского края!»
В ту пору имя генерала было широко известным. Его называли «грозой двенадцатого года». Сам Наполеон относился к нему с большим почтением. Ранее Ермолов бывал на Кавказе. В 1796 году участвовал в Персидском походе. Тогда он ходил в небольшом чине: капитаном командовал артиллерийской брешь-батареей. Когда штурмовали Дербент, её орудия взломали стену крепости. В образовавшийся пролом ворвались пехотные батальоны, они решили судьбу неодолимой крепости.