с тобой.
Невероятно, но Мореку казалось, что страшное старое лицо за маской криво улыбается, обнажая пожелтевшие зубы.
— И так как ты честен со мной, я отплачу тебе тем же, Морек Карекборн, — промолвил Клинок Вирма. — Я решил перерезать твою нить. Опасность утечки сведений о нашей работе всегда была высока. Ты должен понимать, что такое никогда не должно случаться.
Угроза погибнуть от руки волчьего жреца удивительно слабо подействовала на Морека. Он уже приготовился к смерти. Он был готов к этому каждую ночь с тех самых пор, как побывал в залах творцов плоти. Лишь странная нерешительность волчьего жреца оттягивала момент.
— Если таков мой вюрд, — промолвил он, сумев даже вложить долю уверенности в голос.
— Верю, что именно так ты и думаешь. Твоя вера достойна похвалы, Карекборн. Хоть я и чувствую, что твоя преданность уменьшилась за последние дни. Впрочем, это неудивительно.
Волчий жрец испустил долгий, свистящий вздох.
— Только не подумай, что я так или иначе не решаюсь убить тебя, смертный, — сказал он. — Я убивал прежде и, если позволит Всеотец, буду делать это снова и снова. Но я не лишу тебя жизни. Твой вюрд не закончится здесь, в этой комнате. По крайней мере, это я вижу четко.
Морек знал, что должен испытать облегчение. Но этого не случилось. Быть может, из-за усталости или утраты веры. Какой бы ни была причина, он понял, что хочет только спать, отдохнуть от бесконечной темноты, вечного холода, нескончаемого сражения. Сколько он себя помнил, волчьи жрецы всегда вдохновляли его, будучи живой связью между человечеством и устрашающим образом вечного Всеотца. Но сейчас, когда почти трехметровый монстр стоял так близко, что ривенмастер видел следы от клинков на иссеченном доспехе и слышал шум дыхания через фильтры шлема, он не вызывал того вечного страха. Чары рассеялись.
Я больше не боюсь вас. Теперь я наконец понял, о чем так долго говорила мне Фрейя. Дочка, прости меня. Ты была права.
— Но ты должен понести наказание, смертный, — продолжил Клинок Вирма. — Если Ересь и научила нас чему-то, так это тому, что проступок всегда должен наказываться. И поэтому я дам тебе самый ужасный дар, что у меня есть.
Шлем волчьего жреца слегка наклонился, приблизив красные глаза к Мореку. Они тускло светились посреди обожженной кости, словно рубины в оправе из старого камня.
— То, что ты видел, называется Укрощением. Оно навсегда изменит лицо ордена. Слушай, и я объясню, как оно уничтожит и создаст заново все то, что тебя учили почитать священным.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Печать Борека омывалась плотным потоком болтерного огня.
Благодаря Бьорну и Грейлоку защитники сдерживали врагов у порталов. Ни один еще не вошел в зал, и многие стационарные орудийные позиции там пока безмолвствовали. Битва свирепствовала с тех самых пор, как Бьорн встретился с Грейлоком у арочного входа, где окопались дредноуты и Длинные Клыки. Как и в Клыктане, баррикады из адамантия и траншеи давали укрытие пехоте защитников. Схема битвы была очень простой — бесконечные, повторяющиеся попытки захватчиков ворваться в зал, лишив защитников преимущества, которое давал узкий проход.
До сих пор Тысяче Сынов это не удавалось, но цена была высокой. Кэрлы в зоне баррикад страдали от болтерного огня, и за одну атаку гибли целые отряды. Небесные Воины тоже несли потери, несмотря на более совершенные доспехи и оружие. За исключением командной группы, казавшейся почти неуязвимой в терминаторской броне и с силовым оружием, Охотники и Когти несли серьезные потери, сражаясь с десантниками-рубрикатами.
Фрейя выполняла свою часть работы во время повторяющихся нападений, возглавляя отделение кэрлов. Они прикрывали огнем Волков, чтобы те могли вступать в ближний бой. Это были самые тяжелые и яростные бои, в которых она принимала участие. Получив сигнал от Небесного Воина, девушка с солдатами выскакивала из относительной безопасности баррикад и стреляла в просперианскую пехоту. Скъолдтары были мощнее вражеских лазганов, но кэрлы были уязвимы вне укрытия. В предыдущих атаках погибли дюжины, сраженные лазерными лучами или разорванные на куски рубрикатами. Собственная нить жизни Фрейи уже не один раз была почти перерезана. Спасали лишь рефлексы, броня и удача.
Битва тянулась уже не первый день, усталость все возрастала, замедляя реакцию и снижая прицельность стрельбы. Просперианская пехота тоже не была неуязвимой. Из-за длительных и почти безостановочных боев каменный пол по щиколотку покрылся кровью и оружейной смазкой.
Фрейя ожидала, что Небесные Воины предоставят кэрлам самим заботиться о себе. Она думала, что космодесантники заставят отряды смертных принять главный огненный удар, чтобы сблизиться для рукопашного боя с врагом, ради которого они и жили.
Но все оказалось иначе. Как только началось настоящее сражение, Волки, казалось, стали относиться к кэрлам почти как к братьям. Словно сам бой уравнял их. В обычных обстоятельствах Кровавый Коготь едва заметил бы трэлла, не говоря уже о том, чтобы обратиться к нему. Но как только засвистели болтерные снаряды, различия между ними вдруг странным образом исчезли.
В битве Фрейя, заставляя свое тело сопротивляться усталости, свинцом налившей мышцы, поняла, что ее отношение к повелителям меняется. Она видела, как один Серый Охотник безрассудно бросился на целую шеренгу рубрикатов. Его меч свистел, а болтер поливал врагов градом снарядов. Он убил троих, а когда у него выбили из рук топор, сражался голыми кулаками. Волк мастерски и ожесточенно атаковал до самого конца, не отступая, пока сверкавший клинок не вонзился прямо в щель между шлемом и нагрудником.
Без страха. Совсем без страха. Он был великолепен, идеальный хищник, достойный своих предков, образчик лучшего воина в галактике. В прошлом Фрейю выводило из себя прямолинейное высокомерие Небесных Воинов, но в бою она поняла, почему они были именно такими.
Они не могут сомневаться. Даже на секунду. Они должны верить в то, что они — самые острые клинки Всеотца, его самое мощное оружие.
Теперь, видя их в деле, для которого они созданы, я боюсь их и одновременно восхищаюсь ими.
Этот пример заставил Фрейю сражаться еще упорнее. Она находилась неподалеку от позиции Альдра, и дредноут был столь же великолепен, как и его боевые братья. Странное, почти детское замешательство после пробуждения, делавшее его таким уязвимым, прошло. Теперь, несомненно под влиянием Бьорна Разящей Длани, Альдр устремлялся в бой с неподражаемой уверенностью.
Он ошеломлял — двурукий даритель смерти. Где бы он ни появлялся, захватчики в замешательстве отступали. Болтерные снаряды лупили в его тяжелую броню, словно градины, и даже у рубрикатов не было достойного ответа гигантскому клинку, что обрушивал на них дредноут. Вместе с пятью другими гигантами Альдр создал острова стабильности посреди грохота и напора атаки, вокруг которых остальные воины могли сплотиться и обрести точку опоры.
Быть может, Фрейе это почудилось, но дредноут, казалось, уделял особое внимание ее Стае. Один раз, когда их отрезали от укрытия, он продвинулся вправо между ней и наступавшим врагом, приняв на себя огонь и ответив яростной контратакой.
Как только ее поредевший, но по-прежнему сплоченный отряд оказался за баррикадами, Фрейя с немым восхищением посмотрела на неистовствующую боевую машину, наблюдая, как, окутанный огнем, дредноут ступает навстречу опасности.
Фрейя продолжала наблюдать за их безрассудным героизмом. Впервые она ощутила гордость. Гордость за свое наследие, за то, что такие боги войны были ее соотечественниками. Гордость за то, что Небесные Воины стояли рядом с ней, дабы сберечь все то, что они вместе построили на Фенрисе.
Я не боюсь вас.
Фрейя заменила магазин в винтовке и приготовилась вновь открыть огонь. Это была ее роль, ее роль в славной обороне Этта.
Теперь наконец я понимаю, что так долго втолковывал мне отец.
Она оглянулась, проверяя, с ней ли ее отряд, вставила скъолдтар в бойницу баррикады. Прижав подбородок к прицелу, она довольно наблюдала, как входил в зону огня строй наступавшей пехоты с Просперо.
Папа, прости меня.
От отдачи приклад врезался в бронежилет, вдавливая его в посиневшую кожу. Дождь прикрывающего огня просвистел мимо Альдра, окружив его покровом разрывающихся снарядов, усиливших его и так ужасавший потенциал в атаке.
Ты был прав.
Когда Клинок Вирма заговорил о прошлом, изменились и ритм, и тембр его голоса. Жрец стал походить на скальда. Но все рассказчики саг Этта были смертными, а гигантское тело волчьего жреца придало речи такой резонанс, которым не обладал ни один из них.
— Ты знаешь о Всеотце, Повелителе Человечества. Невежественные поклоняются ему как богу, а мы чтим как самого могущественного из всех нас и защитника вюрда. В наши темные дни он пребывает на Терре, наблюдая за безбрежностью Империума со своего Золотого Трона и сражаясь с безмерными силами, что стремятся погасить свет и надежду в галактике. В прошлом все было иначе. Он ходил среди нас, даруя своим слугам частицы силы, отправляясь с примархами на войну и избавляя звезды от поразившего их ужаса.
Это Всеотец создал Лемана Русса, прародителя Влка Фенрика, и сформировал легион, служивший под его началом. У каждого легиона было свое предназначение. Некоторые были благословлены способностью создавать, другие — искусством управлять, иные качествами хитрости. Нам достался иной дар. Мы были созданы уничтожать. Вся наша жизнь — это разрушение. Такова была воля Всеотца. Он создал нас не строить империи, но уничтожать их. Мы были обучены выполнять задачи, не подвластные ни одному другому легиону: сражаться с такой яростью, что никто из наших братьев-воинов не решится на предательство, зная, что мы, Стая, сделаем с ними за измену.
Эту силу использовали не раз. Самым известным, как ты знаешь, был эпизод с врагом, который сейчас стучится в наши двери. Но при всем нашем рвении мы потерпели неудачу именно в защите. Пришло предательство, грянув как гром среди ясного неба, и галактику охватило пламя. Наихудшее зло было остановлено, но мы утратили многое из великого и доброго. Сейчас Империум беззащитен, а мечты его основателей увяли. Мы знаем это, мы, хранители саг о минувшем. Хоть многие, полагаясь на сомнительную передачу написанного слова и записанную вокс-модель, забыли те дни, мы, живущие сказаниями скальдов, помним все. Мы знаем, кем были. Знаем, кем должны были стать.