нужной вещью.
Семь праведных семей разместили в номерах «люкс» в «Уолдорф-Астории», одном из лучших отелей Америки. Номера «люкс» – две спальни и гостиная! Для младших офицеров это была просто сказка Они все еще были воодушевлены тем, через что прошли, но боялись назвать это своим именем, опасались высказать то, что вертелось у них в головах. Астронавты начали спрашивать себя: да кем же все-таки мы стали?
Генри Льюс устроил для них обед в «Тауэр Сьют», ресторане, расположенном на верхушке здания издательства «Тайм-Лайф». А после обеда, экспромтом, все они отправились посмотреть пьесу «Как преуспеть в бизнесе без всяких усилий», которая в то время была очень популярна. Джон, Энни, дети, остальные парни со своими женами и детьми, телохранители, несколько человек из НАСА, сотрудники из «Тайм-Лайф» в качестве свиты – и все это по вдохновению, в последнюю минуту. Начало пьесы задержали до их прибытия. Публика уступала им места, так что астронавты и их сопровождающие заняли лучшие места в театре, целый ряд. Когда Джон и остальные вошли в зал, все зрители давно расселись, потому что начало пьесы задерживалось уже на добрых полчаса, и тут публика встала и приветствовала Гленна, пока он не сел. Потом из-за кулис вышел член труппы, поприветствовал их, поздравил Джона, назвал парней великими людьми и высказал скромную надежду, что предстоящее небольшое развлечение им понравится. «А теперь – пьеса начинается!»
Огни погасли, занавес поднялся, и… Надо было быть полным дураком, чтобы не понять, что это специально подготовленное событие. Прямо-таки королевское обращение, все честь по чести, а парни были членами королевской семьи. И не только это. В театре буквально за какой-то час переписали некоторые реплики, чтобы шутки имели отношение к космосу, полету Джона, запуску человека на Луну и так далее. Когда астронавты покидали театр, снаружи их ждали люди – сотни людей, на страшном холоде. Они стали вопить этими ужасными голосами жителей изогнутых серых нью-йоркских улиц, во все, что они произносили, было наполнено теплотой и восхищением. Боже, если астронавтам принадлежал даже Нью-Йорк, даже этот свободный порт, этот Гонконг, этот Данцигский коридор – то что, интересно, теперь в Америке им не принадлежало?
Но каким бы странным это ни казалось, все было – правильно. Так и должно быть! Не передаваемая словами аура нужной вещи воцарилась на территории, где происходили события! Возможно, именно ради этого и существовал Нью-Йорк – чтобы чествовать тех, у кого эта нужная вещь была, как бы она ни называлась, и все реагировали на нее, и все хотели быть рядом, чувствовать ее тепло и жмуриться в ее свете.
Да, это была первобытная, исконная вещь! Только пилоты действительно обладали ею, но реагировал на нее весь мир.
Вскоре после этого Кеннеди в частном порядке пригласил семерых астронавтов в Белый дом на небольшую встречу. Там присутствовал отец президента, Джозеф Кеннеди. Старик перенес удар, и половина его тела была парализована; он сидел в инвалидном кресле Президент пригласил семерых астронавтов на встречу со своим отцом и первым представил ему Джона. Джон Гленн – первый американец, пролетевший по земной орбите и бросивший вызов русским в небесах. Джо Кеннеди протянул здоровую руку и обменялся рукопожатием с Джоном. И внезапно заплакал. Но из-за удара плакала только одна половина его лица. На другой половине не шевельнулся ни один мускул. Она оставалась совершенно бесстрастна. А первая половина просто рыдала. Бровь старика выгнулась над глазом, как всегда при рыданиях, и слезы лились из щели, где сходились его бровь, глаз и нос. Одна из ноздрей дрожала, губы на здоровой половине кривились, подбородок тоже дрожал, но все это только с одной стороны. Другая сторона смотрела на Джона, но как бы сквозь него, словно перед стариком стоял еще один полковник морской пехоты, которого служба каким-то образом ненадолго привела в Белый дом.
Президент наклонился, положил руки на плечи старика и сказал:
– Ну-ну, папа, все в порядке, все хорошо.
Но Джо Кеннеди продолжал плакать и когда они выходили из комнаты.
Вероятно, если бы старик не перенес удар, то он бы не заплакал. Ведь раньше это был грубый и резкий человек, настоящий медведь. Но все-таки эмоции оставались эмоциями, и вполне возможно, что удар тут был ни при чем. Именно так в то время действовал на американцев вид Джона Гленна. Он заставлял их плакать. И эти слезы текли рекой по всей Америке. Совершенно невероятно, как простой смертный мог вызвать столько слез на глазах людей.
Глава тринадцатая
Пожалуй, 4 июля – не лучший день для знакомства с городом Хьюстоном, штат Техас, хотя вообще трудно было выбрать что-то более-менее подходящее. Восемь месяцев в году Хьюстон представлял собою невероятно жаркую и зловонную выгребную яму, посреди которой находилась кучка мягкого асфальта под названием Нижний город. С ноября начинали дуть сильнейшие ветры из Канады, и влажное оцепенение на два месяца сменялось влажным холодом. В оставшиеся два месяца погода стояла поприличней, но все равно это нельзя было назвать весной. Облака смыкались над городом, словно крышка, а нефтеочистительные заводы возле Галвестонского залива насыщали воздух, ноздри, легкие, сердце и душу запахом нефтяного кошмара. Повсюду были заливы, каналы, озера, лагуны, заболоченные рукава рек – и все настолько жирные и ядовитые, что если бы вы, катаясь на лодке, сунули в воду руку, то могли бы запросто остаться без пальца. Рыбаки обычно говорили отдыхающим: не курите, иначе подожжете залив. Здесь водились все известные в Северной Америке ядовитые змеи: гремучие, мокасиновые, хлопковые, коралловые.
Так что вообще не существовало подходящего времени года для поездки в Хьюстон, а 4 июля было худшим днем для этого. Но именно 4 июля 1962 года семеро астронавтов отправились в Хьюстон. В рамках президентской программы запуска человека на Луну под руководством НАСА строился Центр пилотируемых космических полетов – на тысяче акров пастбища к югу от Хьюстона, возле Чистого озера, которое на самом деле было не озером, а небольшой бухточкой, причем настолько же чистой, как зрачки отравленного окуня. Астронавты, Гилрут и большинство персонала Лэнгли и Мыса должны были переехать в Хьюстон, хотя космодромом по-прежнему оставался Канаверал. Скромные размеры Лэнгли и Мыса как нельзя лучше подходили для стадии «полный вперед!», которую проект «Меркурий» уже прошел. Все знали, что Хьюстон крупнее, но об остальном даже не догадывались.
Они вышли из самолета в аэропорту Хьюстона и окунулись в расплавленный воздух. Температура была под сорок градусов. Не то чтобы это имело особое значение – парней заверили, что их въезд в Хьюстон пройдет легко и небрежно, в техасском стиле. Сперва небольшая энергичная кавалькада по Нижнему городу, просто чтобы на них посмотрели добрые люди… а затем состоится вечеринка с коктейлями, на которую придут несколько местных шишек. Во время вечеринки парни смогут расслабиться и пропустить пару стаканчиков.
В аэропорту их ждала шеренга лимузинов – по одному для каждого астронавта и его семьи; на бортах автомобилей были прикреплены крупные полосы бумаги с написанными на них фамилиями. Вскоре кортеж двинулся в путь. В Хьюстон приехали все, за исключением жены Ширры, которая находилась в Лэнгли, поправляясь после какой-то незначительной операции. Довольно быстро, на хорошей скорости они проследовали по улицам города, и все прошло в общем-то безболезненно. Но затем все семь автомобилей поехали вниз по склону, в глубь арены, известной как Хьюстонский Колизей.
Холод начал пробирать их до костей. Ребята поеживались и трясли головами. Вскоре они оказались внутри какой-то огромной подземной парковки. Воздух тут кондиционировался по-хьюстонски, то есть вас продувало насквозь. Здесь, вместе с оркестрантами в униформе, собралась целая армия промерзших людей. Они стояли, словно ледяные скульптуры. В лимузинах молча сидели политики – было слишком холодно, чтобы открывать рты; а еще – полицейские, пожарные, солдаты Национальной гвардии и снова музыканты. Потом процессия развернулась и выехала наверх, в слепящее солнце и сорокаградусную жару; асфальт вздымался волнами и плавился. Парни оказались во главе народного кортежа. Впрочем, не совсем так. В первом лимузине ехал техасский конгрессмен, румяный парень Альберт П. Томас, влиятельный член финансового комитета палаты представителей. Он размахивал огромной шляпой, словно говоря: смотрите, кого я вам привез!
Тут до парней и их жен начало доходить, что эти люди, бизнесмены и политики, рассматривают открытие Центра пилотируемых космических полетов и приезд астронавтов как важнейшее событие в истории Хьюстона. «Нейман-Маркус» и другие фешенебельные универмаги, крупные банки, музеи и прочие учреждения, все лучшее, вся культура – все это находилось в Далласе. По хьюстонским меркам Даллас был настоящим Парижем, тогда как в самом Хьюстоне не имелось ничего, кроме нефти и прожженных дельцов. Космическая программа и приезд семерых астронавтов должны были сделать этот скороспелый городок респектабельным, пропитанным истинно американским духом. Поэтому большой парад возглавлял депутат Альберт Томас, который размахивал своей десятигаллоновой шляпой, сигнализируя о начале спасения Хьюстона.
Астронавты и их жены думали, что уже повидали все возможные виды парадов, но этот был sui generis.[14] На улицах выстроились тысячи людей. Но они не издавали ни звука. Люди просто стояли в четыре-пять рядов, потели и таращились на астронавтов. Пот тек с них рекой. Они просто таращились и потели. Семеро парней, каждый в именном лимузине, стояли, улыбались и махали руками, их жены тоже улыбались и махали, дети улыбались и смотрели вокруг – каждый делал свое обычное дело, – а толпы людей просто таращились на них. Хьюстонцы даже не улыбались. Они смотрели на астронавтов с угрюмым любопытством, словно видели военнопленных или пришельцев с альфы Центавра и не были уверены, смогут ли те понять местное наречие. Время от времени какой-нибудь древний старик размахивал руками и выкрикивал что-нибудь сердечное и подбадривающее, но остальные просто торчали под солнцем, как пугала. Стоять в полдень в асфальтовом месиве Нижнего города и смотреть на парад… Нет, эти люди явно не в своем уме! Но процессия постепенно проходила через эти волны оцепенелости и апатии.