— Вот я сейчас тебе, районному мудрецу, задам вопрос по конкретной ситуации. И послушаю, что предложишь.
— Слушаю.
— Я вот Контору побаиваюсь. Ну, не так чтобы побаиваюсь, просто держу ее в расчете. Как некий контролирующий орган. Иной раз охота сделать что хочу. И сдерживаюсь. Вдруг…
— …однажды в аэропорту Толмачево меня прихватит спецназ, — продолжил за Президента Столбов. — Знаете, Анатолий Дмитриевич, что вам надо сделать? — опять перешел на «вы». — Найдите для себя хороший спецназ. Не обязательно, чтобы он все время с вами таскался. Но чтобы разные плохиши знали: он у вас есть. Этого хватит.
— И где его взять?
— Правильный вопрос. Нанимать не надо — умелых и верных людей за одни только деньги не найти. А вы найдите, какой уже есть. Слышал я недавно, что Красногородскую бригаду ГРУ расформируют.
— Не расформируют, а преобразуют.
— Зачем вы это мне говорите, Анатолий Дмитриевич? — резко, почти грубо ответил Столбов. — Я вам не электорат. Все эти преобразования, как в сказке, где лиса медвежатам сыр поделила. Вот и тут такое же хитрое преобразование: была одна бригада, а останутся от нее два разведвзвода, приписанных к разным дивизиям. Правда, и задачи они будут выполнять на уровне взвода, а не бригады. А главное, сколько этим обидите людей разных возрастов и разных званий? И ветеранов, и лейтенантов, что мечтали в Красногородской бригаде дослужиться до того же звания, что и отец.
— Решение о роспуске не я принимал, а нынешний Премьер, — тихо ответил Анатолий Дмитриевич.
— Вот в этом-то и суть моего совета. Он решил, вы — отменили. Только не тайно. Приезжайте к ним, постройте и обратитесь к личному составу: «Было принято поспешное решение. Я как Верховный Главнокомандующий решил его отменить. Потому что мы строим профессиональную армию, а ваша бригада на сегодняшний день одно из самых боеспособных подразделений, полностью укомплектованное контрактниками». Видите, сколько полезных для вас слов, и хоть бы одно неправда!
— И все?
— Почти все. Можно… даже, пожалуй, нужно будет пару грушных офицеров с собой таскать. Еще надо поздравлять их с разными датами, ну, понятно, другие бригады тоже при этом не трогать. Совет, как видите, на миллион, но, сами понимаете, на безопасности экономить — последнее дело. Сделайте так, чтобы армейская разведка была уверена: пока вы у власти, ее реформировать не будут. И тогда никто никогда вас в Форосе не запрет.
— Форос уже не наш санаторий, — усмехнулся Президент. — Совет обдумаю.
— Однако же, и откровенны вы были с ним, — сказала Татьяна Столбову.
— А я со всеми откровенен. Когда выходили из Афгана, как-то так получилось, что я оказался главным переговорщиком дивизии. Там с нашей стороны нужен был равный статус в погонах, я как раз подходил. К тому же у меня востфак за плечами, и дари знаю, и пушту. Так вот, Татьяна Анатольевна, короче говоря, как вспомню эти две встречи с полевым командиром Пастухом Али, так и бояться уже нечего. Все остальное враз начинает выглядеть мелким и несерьезным. Даже вся это с виду такая страшная кремлевская дрим-тим…
Разговор происходил в журналистском автобусе — Столбов хотел ехать в своей машине, но пул во главе с Таней (сама не ожидала, что вдруг окажется во главе) уговорил его сесть с ними. На вопросы Михаил Викторович отвечал или долго, не давая себя прерывать, или не отвечал вообще.
Когда спросили о содержании конфиденциального разговора с Президентом, ответил так:
— Я с ним опытом поделился, как выстраивать хорошие отношения с армией.
— И что нужно делать?
— Не закрывать боеспособные части, вот и все. Как удалось спасти дивизию ПВО в моем районе — отдельная история. Я с командованием такие мозговые штурмы устраивал — эту бы энергию в коммерцию, могли бы заново компьютер изобрести и на рынок продавать. Кто сказал, что генералы тупые? Они просо думать не любят, других думать заставляют. А если жизнь заставит, тогда и думают. Мы и по дедовщине сделали дивизию передовым подразделением округа, причем все реально. И перцев из Минобороны возил к себе охотиться-рыбачить. И специально для тех, кто повыше, заказал компьютерную иллюстрацию, что будет, если дивизию убрать, с каких сторон можно до Москвы без проблем долететь. И последний ролик, как русты-спецназовцы садятся на Красную площадь, берут Президента за шкирку, сажают в самолет и везут в Гаагский трибунал. Говорят, эта смотрелка даже до предшественника дошла, который сейчас Премьер. Так дивизию и отстояли от реформы. Зато, когда дорогу делали в монастырь, солдатики хорошо поработали.
— Но это же эксплуатация подневольного труда? — заметила-спросила одна из журналисток.
— Каждый раз сотня добровольцев набиралась, — усмехнулся Столбов. — Это же турпоездка: автобус с кондиционером, обед, который и дома-то не каждый ел, — воинам и в пост можно скоромничать, озерцо с пляжем неподалеку. И всего-то перед этим четыре часа покидать гравий с грузовиков…
Кортеж остановился. Выяснилось, что Горелин уже приземлился и едет в Ефимовский, будет минут через пятнадцать. Столбов пообещал журналистам пообщаться как-нибудь потом, пересел во внедорожник и помчался на встречу с ним.
Коллеги уже не мучили Таню вопросами, а только гадали, что будет дальше. Все помнили решимость Президента проехать на аэродром через Ефимовский. Кто-то надеялся увидеть, как разрешится заварушка, кто-то жаловался — мол, будем в Москве неизвестно когда.
Таня глядела в окно на вечернее весеннее солнышко — мягкий и немного тревожный свет. Ей очень сильно захотелось, чтобы у Столбова все вышло. И не сбылись бы слова, не раз услышанные ею за этот вечер: «В любом случае его съедят…»
Столбов был отнюдь не из хлюпиков, однако все равно Василий Горелин обнял его крайне осторожно… впрочем, как и всех остальных. Не зря же его за пределами борцовского ковра звали соковыжималкой.
— Привет, Мишка. Рассказывай, чего у вас стряслось!
— Не, Вася, это у тебя стряслось. Это ж твой избирательный округ, забыл?
— Блин, я по партийному списку шел.
— Значит, вся Россия твой избирательный округ. Было об усилении борьбы с наркоманией? Было. А в Ефимовском, наоборот, сама наркомания усилилась. Пришлось жителям бороться.
— Виноват. Ладно, хорош ругаться, говори, что делать.
— Подъезжаем, выходим к людям. Ты говоришь пару добрых слов, меня представляешь. Потом подтверждаешь, что как я скажу, так и будет.
— Не обманем земляков?
— Если бы я хотел земляков обмануть, то пригласил бы Брызлова, а не тебя. Поехали.
Уже смеркалось, но толпа на трассе практически не уменьшилась. Отчасти потому, что на дороге, ответвлявшейся с трассы в Ефимовский, стояла милиция и все боялись, что тех, кто пойдет, будут брать.
Отчасти потому, что стыдились бросить соседей. Да и гнев не остыл.
Главу района милиция чуть ли не насильно притащила и выпихала к толпе. Однако слушать его не стали, прогнали злобным матом. Опять начал увещевать Стрелецкий, но с прежним результатом. Когда говорил: «Я вас понимаю, но…», тотчас же перебивали: «Тебе бандитов надо посадить, а не нас понимать!» Когда обещал безнаказанность, требовали гарантий. Неискушенный в переговорах Стрелецкий вполне разумно заявил: «Я не прокурор», после чего его никто уже не слушал.
— Пусть министр приезжает и генпрокурор, — кричали в толпе, — а эта мелочь нас обманет!
Находились, правда, скептики, утверждавшие, что обманет и генпрокурор.
И тут милицейская цепочка расступилась. К пикетчикам приблизились два человека. Одного толпа узнала сразу.
— Горелин! — ахнули люди.
Удивление было всеобщим. И для немногочисленных стариков, и для не очень многочисленного молодняка. И для женщин. Ведь именно у них было, пожалуй, единственное действенное педагогическое увещевание для своих сыновей трудного возраста: «Не пей, не кури гадость — будешь как Горелин».
Вырасти и стать «как Горелин» удалось только самому Горелину. Не было больше в Ефимовском трехкратных олимпийских чемпионов, депутатов Госдумы четырех созывов, людей, побывавших на всех континентах, включая Антарктиду. Не было людей, фотографии которых мальчишки-борцы во всех краях России брали на соревнования как талисман. И если победителя турнира награждал Горелин, то рукопожатие Василия Сергеевича считалось почетней медали.
Для Ефимовского Горелин был чудом, сказочной аномалией, символом шанса вырваться из обреченного мира низких зарплат, дурной водки, текущих труб в двухэтажных кирпичных развалюхах и разбитых дорог между ними. Поэтому Горелину прощали, что он с каждым годом все реже и реже приезжал в родные края, даже в родное село Домниково, что в шести километрах от райцентра. Считалось, что у чемпиона депутата и президента незапоминаемого числа федераций нет времени.
И вот он явился в эту безнадежную минуту, когда ефимовцы дрогли на стылом асфальте, не собираясь уходить, и не знали, что с ними будет.
Память у Горелина была тренированная — столько различных новых людей каждый год. Поэтому он поздоровался не только с земляками вообще, но и нашел в толпе с полсотни знакомых.
— Ну, рассказывайте, что у вас стряслось? — по совету Столбова спросил он. Хотя и знал.
Сперва начался хоровой рассказ, потом инициативная группа шикнула на толпу, тем самым, показав, кто способен успокаивать и дальше.
— И что же нам делать теперь? — закончила рассказ пожилая учительница, потерявшая сына из-за Колонты три года назад.
Толпа притихла, с тоской ожидая банальных слов. «Расходиться, все ваши требования власть услышала и не оставит без внимания». И что тогда им делать. На Горелина кричать — в памятник камнями швыряться.
Но живая легенда района сказал другие слова.
— Послушайте моего друга и представителя Президента — Михаила Столбова. Он знает.
Столбов, стоявший в некотором отдалении, вышел вперед. Подождал несколько секунд, пока люди обменяются репликами вроде: «Да, тот самый хозяин из Зимовца». Спросил: