— За мной не ходить! — отчеканил он.
И Татьяна застыла на месте. Опомнилась, лишь, когда внизу хлопнула дверь.
Идти следом не было смысла. Таня поднялась по лестнице, отгоняя мысль убедить себя в том, что это — сон.
Машинально вытащила мобилу, ткнула пальцем в знакомую клавишу — первый вызов, ближайший вызов:
— Миша, может, ты все-таки?..
— Если еще раз позвонишь с таким вопросом — отключу всю связь, — резко сказал Столбов.
И Таня замерла, схватившись за перила.
— Он тебе чего-то объяснил?
На лестничной площадке стоял Макс. «Наверное, у меня такое же удивленное лицо. — Подумала Таня. Нет, должно быть, удивленнее».
— Ничего, — сказала она. — Пошли.
И направилась в комнату Столбова. Больше идти было некуда. Макс, обнадеженный шансом понять загадку, шел следом.
Непроизвольно убыстряя шаги, Татьяна чуть не ворвалась в номер Столбова… Да нет, на самом деле в их личную комнату. Нарастающая тревога погасила все чувства. К примеру, неудобства и стыда.
На мониторе была страница почты. «Он получил письмо, прочитал и принял решение», — подумала она.
— Макс, пожалуйста, открой его ящик, — попросила она, ощутив, что избежала выражения «Взломай пароль».
Главный компьютерщик Столбова удивленно взглянул на Татьяну. В его глазах она прочла собственное недавнее чувство — полное обрушение мироздания. «Интересно, кто я для него? Многопрофильная секретарша, соратница или, вежливо выражаясь, фаворитка?» — подумала она.
— Максик, солнышко, пожалуйста, — Таня не думала умолять, но поняла: интонация именно такая. — Пожалуйста, открой ящик. Я всю ответственность беру на себя. Максик, ты не видел его лицо. Я так боюсь…
— Пожалуйста, добейтесь, чтобы мне выплатили выходное пособие, — сказал Макс, склоняясь к компьютеру.
— Прошло десять минут с начала первой фазы инсталляции, — сказал Бобров. — Как хочется вери… надеяться, — поправил он сам себя, нечаянно употребив запретное слово.
Политическая группа, сократившаяся наполовину, смотрела на него с верой, надеждой и ненавистью — идеолог хренов, как мог все так запустить? Остались те, кому предстояло принять решение Историческое, серьезное, окончательное — как хотите.
Впрочем, решение уже было принято. Оставалось выяснить нюанс, а это зависело от информации…
Зазвонил телефон. Бобров открыл мобилу.
— Человек, похожий на интересующий нас объект, покинул здание, вышел на улицу и взял «бомбилу».
Бобров чуть не подпрыгнул от радости.
— Клюнул! Сработало! Ну, все, он наш! «Да жаль, погиб бродяга у городских ворот», — пропел он со злобной, хрипловатой, пародийной интонацией.
— На Молочную, за триста, — сказал Столбов.
Подвозила его заезженная «семерка». На переднем сиденье, рядом с пожилым водилой была его супруга. «Хоть не узнают», — думал Столбов, устраиваясь сзади.
На приборном щитке водителя была обычная автомобильная иконка: Спас, Мария, Святой Николай. «Благослови, Господи, и помози ми, грешному, совершити дело, мною начинаемое во славу Твою».
Он не сумел прочесть даже первую строчку молитвы, той самой молитвы, читать которую ему советовал Патриарх перед началом каждого дела. Просто не смог. Боль, даже не боль, а нарастающая тоска пронзила душу.
«Не могу не сделать этого. Я должен. Прости меня, что я не могу совершить это во имя Твое. Прости, что совершаю это. Но я пообещал еще тогда, пообещал самому себе. Я найду и сделаю сам. Да, я прекратил искать. Но я никогда не говорил, что простил».
— Вы решили, за кого будете голосовать? — спросил шофер.
— Нет, — коротко ответил Столбов, опасаясь, что узнают по голосу.
— Надо за Столбова, — убедительно и веско сказал пожилой дядька.
— Почему?
— Он не врет.
Жена шофера — верно, голос показался ей знакомым, обернулась, посмотрела на пассажира. Ничего не заподозрив, села как прежде.
«Сам на себя стал не похож», — подумал Столбов.
— Креативный, инициативный, талантливый, в меру сексуальный программист ищет работу, — бормотал Макс, пытаясь проникнуть в ящик Столбова. — Нет, — оспорил он сам себя, — если мне шеф яйца оторвет за эту историю, какая тут сексуальность? Зато тонкий голос, зато…
Татьяна и не думала перебивать вялотекущую болтовню. Максу она не мешает, это главное. Но что может быть хуже, когда все зависит от работы другого человека, происходящей на твоих глазах?
— Да и кому нужен сисадмин с оторванными руками, ведь для него придется оборудовать офис с голосовым управлением, — продолжал болтать Макс.
И вдруг заткнулся так резко, будто его об этом попросили.
— Есть! Входящие. Извини, солнце, смотри сама, я деликатно отвернулся.
«По законам жанра его полагалось бы чмокнуть», — подумала Таня, садясь на теплый стул и оглядывая столбик писем в ящике. Открыла самое верхнее, пришедшее сорок минут назад.
«Уважаемый Михаил Викторович, — прочла она, — я думаю, вам следует дочитать мое письмо, после того как вы откроете прикрепленный файл…»
Таня кликнула мышкой. И тотчас же голос, непонятно чей, пожалуй незнакомый: «Я был реально расстроен. Поэтому, когда меня спросили: „Что делать с этим жалобщиком“, я сказал: „Сожгите“. Нет, я, конечно, не ожидал, что так все закончится. Но винить в этой истории можно лишь самого Столбова. Не мальчик, должен был понимать. Тем более его предупреждали…»
Запись окончилась. Таня вернулась к самому письму.
«Мне, следователю СКП, эта запись попала в руки относительно недавно. Не скрою, я ждал скорой победы вашей партии, для того чтобы сделать этому господину эксклюзивное предложение. Но буквально несколько часов назад мне стала доступна информация о том, что господин Тимофеев намерен сегодняшней ночью покинуть пределы России. Учитывая меняющуюся политическую конъюнктуру, скорее всего, навсегда. Господин Столбов, если вы считаете возможным компенсировать мои расходы и вознаградить труды суммой в 100 тысяч евро, вы должны встретиться со мной сегодняшним вечером. Я передам вам все имеющиеся у меня доказательства причастности этого господина к трагедии в Гатчинском районе Ленинградской области, а также его координаты, которые позволяет вам встретиться с ним до отъезда. Адрес: Молочный проезд, 8, строение „Г“. Встреча деловая, на двоих, прошу прибыть одному и не опаздывать».
— Объект вошел в здание.
— Отлично, — сказал Бобров, — бойцы, помните алгоритм действий? Объект проходит к месту. Вы ждете сигнала и готовы его задержать. До этого времени — вы в засаде и не обращаете внимания на любые посторонние события, пока они не касаются вас. Если приказа нет, вы просто остаетесь на местах и ждете, пока вас отзовут. Брать желательно живым. Понятно?
— Да. Скажите, а это именно он?
— Удивился бы, если не он. Так, минуточку, сейчас пройдет рядом с камерой. Да, он. Ну, здравствуй, Столбов, — почему-то шепотом добавил куратор операции. — Потом взял другой телефон. — Ребята, готовность номер один — объект пришел. Что бы ни случилось, ждите сигнала. Когда он дан — стрелять на поражение, валить немедленно. В голову — контрольная очередь.
Возле монитора сгрудились несколько человек, круг Особого совещания, и напряженно разглядывали человека, проходившего мимо камер.
— А чего такие разные приказы? — спросил один из них.
— На два варианта, — тихо ответил Бобров, будто Столбов мог услышать. — Один вариант — берем по ордеру и оформляем со всей юридической лабудой. Второй — валим на месте. Чтобы никто не запутался в приказах, на объекте две самостоятельные группы. Работают только по моей команде.
Столбов прошел по двору быстрым, но осторожным кошачьим шагом. Чем больше было разногласий в душе, чем сильней напрягалась воля, тем проще и яснее становился мир вокруг, а тело готовилось к бою.
Он дошел до одинокого флигеля, достал мобилу, позвонил по номеру, указанному в письме.
— В конце коридора, на первом этаже. Проходите, — ответили ему.
Столбов поднял голову, осмотрел здание. Сделал кое-какие выводы. И открыл дверь.
Коридор был почти темен — обычный коридор советского офиса, использованного разными конторами в перестроечные времена, потом предназначенного под снос, но помилованного кризисом.
Столбов делал шаг за шагом, пытаясь то молиться, то спорить: «Прости меня. Но даже если Ты будешь меня просить — все равно я его своими руками!» А глаза рыскали по окрестностям.
Возле одной из дверей он остановился. Присел на корточки, посветил мобилой пол. Нашел следы ботинок, пригляделся к рельефу подошвы. Сделал шаг вперед. Но вдруг вернулся и совершил практически школьное хулиганство: вытащил из-за батареи обломок швабры, припер ею дверь.
Еще несколько шагов по полутемному коридору. Поднял глаза, увидел недавно прилепленную камеру, скорчил ей рожу, пошел дальше. Заметил лестницу на второй этаж.
Коридор пройден. Дверь.
Комната, скорее даже небольшой зал, была пуста и ободрана. Из всей меблировки — только три стула в центре и табурет рядом с ними. На среднем стуле сидел человек. Ему это, похоже, не нравилось, но ничего изменить он не мог: руки-ноги прикованы наручниками да вдобавок к каждой ноге прикреплена старая чугунная батарея — не сдвинешься.
На двух стульях лежали открытые ноутбуки, повернутые экраном к двери. На одном воспроизводилась видеозапись: человек, сидящий на стуле, рассказывал, как был вынужден десять лет назад нанять группу поджигателей и решить одну проблему.
Второй ноутбук не производил никакого шума, да и картинка на нем была статичная: женщина с ребенком на руках. И все. Чья-то заботливая рука положила к этому ноутбуку две гвоздики.
Что же касается табурета, на нем лежал только один предмет — пистолет.
— Взял, — констатировал Бобров.
— Он не будет отстреливаться при задержании? — спросил кто-то.