Еще одной претензией Ставки стал упрек в «бюрократическом и бумажном методе руководства войсками со стороны командования фронта и тов. Мехлиса»[882]. Утверждалось, что «вместо личного воздействия на ход операции проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета». Этот упрек выглядит вдвойне странным ввиду того, что И.В. Сталин лично запрещал Д.Т. Козлову и Л.З. Мехлису находиться в штабе В.Н. Львова 10 мая. Командующий фронтом, и это документально подтверждено, выехал в войска с целью влияния на ход контрудара 51-й армии. Этот контрудар действительно решал судьбу главных сил вверенных ему войск. Личное присутствие в месте его проведения представляется более чем обоснованным. Рекомендация в заключение директивы бывать «почаще в войсках, в армиях, дивизиях» в отношении Д.Т. Козлова и Л.З. Мехлиса, а тем более В.Н. Львова смотрится нелепо. Однако Крымскому фронту это не помогло.
Более осмысленной представляется другая претензия в директиве Ставки: «командование фронта и тов. Мехлис своевременно не обеспечили выполнение приказа Ставки, начали отвод с опозданием на двое суток, причем отвод происходил неорганизованно и беспорядочно»[883]. Действительно, запаздывание с отходом на рубеж Турецкого вала имело место. 51-я армия приказа на отход вовремя не получила. Одновременно нельзя не отметить условия отхода: раскисание дорог и воздействие авиации противника, усложнявшее перемещения войск в дневное время. Кроме того, проигрыш танкового сражения у Арма-Эли предопределил окружение и разгром немалой части сил Крымского фронта и техническую невозможность их отвести на Турецкий вал.
Э. фон Манштейн был опытным военачальником, хорошо понимавшим принципы использования механизированных соединений. Собственно, Крымскому фронту было по существу нечего противопоставить двум подвижным соединениям 11-й армии – 22-й танковой дивизии и бригаде Гроддека. Войска фронта были упреждены в выходе на Турецкий вал уже на второй день операции «Охота на дроф». «Удар серпом» 22-й тд и быстрый прорыв бригады Гроддека к Турецкому валу было уже почти невозможно парировать одновременно.
По существу в директиве Ставки ВГК № 155452 обходилась стороной если не главная, то одна из основных причин поражения Крымского фронта: отсутствие в его составе полноценного самостоятельного механизированного соединения в условиях наличия такого соединения в составе 11-й армии противника. У Манштейна фактически имелся эквивалент двух таких соединений, с учетом бригады Гроддека и передового отряда Мюллера. В свою очередь, факт отсутствия этого соединения был прямым следствием отказа от танковых дивизий в августе 1941 г. Восстановление подобных структур началось в мае 1942 г. (формирование танковых корпусов) и Крымского фронта не коснулось. Именно танковые корпуса стали важнейшим средством ведения оборонительных операций в большой излучине Дона в июле 1942 г. и на Курской дуге в июле 1943 г.
420-мм мортира «Гамма» на позиции.
Нетипичным для других направлений стало использование немцами в Крыму массово новых образцов противотанковых средств, в том числе танков и САУ с длинноствольными орудиями. Именно они стали решающим фактором в мае 1942 г., предопределив катастрофу Крымского фронта и неудачу его танковых войск в обороне Керченского полуострова.
В целом Крымский фронт стал жертвой массирования германским командованием сил и средств, в том числе новейших образцов вооружения и техники. При этом сам фронт находился не в лучшем положении в отношении вооружения, а на боеспособность соединений оказывал ощутимое влияние национальный фактор. В критической ситуации мая 1942 г. национальный фактор проявил себя в куда большей степени. Необходимость использовать соединения из глубины приводила к вводу в бой национальных соединений, и они не всегда показывали себя с лучшей стороны. Это в первую очередь касается 390-й сд, а также 396-й сд на Ак-Монайских позициях. Вместе с тем в целом неплохо себя показала 77-я гсд со смешанным и многообразным национальным составом.
4.2. Исаев А.В. Отражение третьего штурма Севастополя
Третий штурм Севастополя долгие годы является темой многих исследований как у нас в стране, так и за рубежом. В немалой степени это объясняется морально-психологической драмой последних дней обороны города, когда из него вывозился командный состав СОР. Это существенно расширяет круг исследований, по сравнению с названными в главе о декабрьском штурме. Существует даже исследование, направленное именно на эти самые драматичные дни обороны Севастополя[884]. Тем не менее слабостью отечественной историографии являлось незначительное использование документов противника. Так, в отношении последних дней борьбы гарнизона 30-й батареи Г.А. Александера в отечественных исследованиях, в том числе в книге, полностью ей посвященной[885], чаще всего с той или иной точностью пересказывались немецкие «Дополнения к докладной записке об иностранных укреплениях» 1943 г., хотя оперативные документы 11-й армии содержат куда более обширные материалы по борьбе за севастопольские бастионы. На современный уровень отечественные исследования темы борьбы за Севастополь в июне – июле 1942 г. были выведены с выходом книги О.И. Нуждина и С.В. Рузаева[886] с привлечением основных оперативных документов немецкой стороны. Ими было введено в оборот много важных данных, в частности допрос Г.А. Александера. Минусом этой, безусловно, сильной работы является сравнительно узкий круг задействованных документов, преимущественно корпусного звена.
В отечественной историографии рассматриваемый период получил наименование третьего этапа обороны Севастополя (со 2 января по 4 июля 1942 г.)[887]. Высадка советских войск на Керченском полуострове и в районе Феодосии сняла непосредственную угрозу штурма Севастополя и дала Приморской армии столь необходимую после многих недель боев передышку. Тем не менее И.Е. Петров считал, что нельзя упускать возможности отбросить противника на исходные позиции. Упоминавшийся в главе о декабрьском штурме Севастополя командир 132-й пд генерал Синцених писал о своем соединении: «Дивизия в нынешнем составе на хороших позициях не сможет оборонять более 4 км фронта». Генерал Хансен, командир LIV AK, также высказывал сомнения в оборонительных возможностях своих дивизий. Поэтому попытки преследования отходящего противника и стремление сбить его с занятых в декабре позиций представляется вполне осмысленным решением.
Однако, к сожалению, наступательные возможности войск И.Е. Петрова в тот момент снизились почти до нуля. В начале января 1942 г. запасы артвыстрелов в Приморской армии упали до рекордно низких отметок. Так, на 24.00 4 января 82-мм мин имелось 8637 штук, или всего 0,25 б/к, 76-мм выстрелов горных пушек 38 г. – 4016 штук, или 0,7 б/к, 122-мм гаубичных выстрелов 10/30 г. – 2233 штуки (0,5 б/к), 152-мм выстрелов 37 г. – 964 штуки (1,1 б/к)[888]. Имелись, конечно, номенклатуры, ситуация по которым была неплохой – 76-мм полковые и дивизионные, 76-мм и 85-мм зенитные (около 2 б/к и более)[889].
Однако было бы ошибкой считать, что Приморская армия была забыта фронтовым командованием. Буквально на следующий день, 5 января 1942 г., крейсер «Молотов» доставил в Севастополь 5 тыс. 122-мм выстрелов, 25 тыс. 50-мм мин, транспорт «Островский» – 1 тыс. 120-мм мин, 5 тыс. 122-мм выстрелов[890]. Почти 5 тыс. выстрелов к горным пушкам 38 г. доставил 11 января транспорт «Красная Кубань».
Расчет 210-мм гаубицы на позиции. Эти орудия были «рабочей лошадкой» Вермахта и штурма Севастополя.
Видный советский военный инженер И.П. Галицкий, присланный в конце декабря 1941 г. из Москвы, вспоминал: «За время пребывания оперативной инженерной группы заграждений в Севастополе в январе 1942 года было установлено 26 км противотанковых и 47 км противопехотных минных полей. В общей сложности на это ушло 21 127 противотанковых и 49 542 противопехотных мин, а всего 70 669»[891]. Одной из разработок Галицкого стала организация службы охранения минных полей в глубине обороны, чтобы не мешать своим контратакам.
Новый импульс процесс восстановления Приморской армии получил с прибытием в Крым Л.З. Мехлиса. На докладе командующего Приморской армией генерал-майора И.Е. Петрова, представленного Ф.С. Октябрьскому 25 января 1942 г., имеются пометы Л.З. Мехлиса в адрес Е.А. Щаденко («дать 6 тыс. русского пополнения»), о выделении ПТР и в адрес И.Т Пересыпкина о средствах связи[892].
Надо сказать, что в своем докладе И.Е. Петров писал также о «громоздкости» Приморской армии ввиду наличия в ее составе большого числа соединений и частей. Он предлагал объединить 2-ю и 172-ю сд, расформировать 388-ю сд, «показавшую недостаточную боеспособность и понесшую до 75 % потерь»[893], 3-й полк морской пехоты влить во 2-й Перекопский полк[894]. Однако из штаба фронта И.Е. Петрова одернули и в приказе 6 февраля 1942 г. первым пунктом шло предписание: «Дивизии не расформировывать»[895]. Петрову было обещано пополнение, ПТР, автоматическое оружие и радиостанции. Такой подход был, очевидно, связан с надеждами на «большую музыку» и разгром немцев в ходе наступлений Крымского фронта. Соответственно активные наступательные действия войск из Севастополя потребовали бы большего числа соединений. В итоге предложения, ориентированные на реалии положен