Именно по батарее № 30 были сделаны последние прицельные выстрелы «Доры», впрочем, без видимых успехов. В докладе LIV AK от 19 июня указывалось: «Последние 5 выстрелов «Доры» 17 июня были выпущены по «Максиму Горькому». Из них 2 перелета, их результат был не виден. Один выстрел – недолет на 120 метров, 2 выстрела – недолеты, расстояние до цели еще больше»[1103]. При такой «феноменальной» точности стрельбы у «Доры» были все шансы накрыть немецкую пехоту и саперов, которые вели бой в первой половине дня 17 июня на «Бастионе», в нескольких сотнях метров от башен 30-й батареи.
Захват немцами позиций 30-й батареи одновременно означал глубокий охват войск IV сектора обороны в районе Любимовки. Здесь вместе с 95-й сд вели бой оставленные генералом Жидиловым в подчинении командира IV сектора два батальона морской пехоты. С выходом на западный склон высоты, на которой располагались башни, немцы получили возможность контролировать огнем дорогу, ведущую от Любимовки на юг. Был даже отменен рейд немецких саперов на подрыв моста через Бельбек на этой дороге.
Усугубилась ситуация определенной самонадеянностью командования СОР. Вице-адмирал Октябрьский дал телеграмму коменданту сектора Капитохину: «Противник добивается, чтобы вы ушли из Любимовки, очистили высоты 38,4, 42,7 и 36,1. Противник удивлен, почему вы не очищаете север, так они пишут в своих документах. Противник боится лезть вперед, пока вы висите на его правом фланге. Еще больше устойчивости, держитесь крепко, держитесь при всех условиях, даже если противник просочится в ваш тыл»[1104]. С одной стороны, упорство в удержании важных опорных пунктов способствует устойчивости обороны в целом. С другой стороны, отсутствие возможностей для восстановления положения делает оставление гарнизонов таких пунктов весьма рискованным. Ф.С. Октябрьский рассчитывал на истощение сил противника и этот расчет оказался ошибочным, что привело к негативным последствиям для обороны Северной стороны в целом.
Обстановка в III и IV секторах 17 июня для советской стороны резко осложнилась ввиду развертывания немцами крупномасштабного наступления сразу на нескольких направлениях. Усиление удара LIV AK произошло за счет перегруппировки сил. В промежутке между 132-й и 22-й пд была введена незадачливая 24-я пд, перегруппированная с левого крыла LIV AK. Помимо прочего, соединению было придано новейшее оружие в лице радиоуправляемых танкеток 300-го батальона. Атака началась еще в ночной темноте, в 2.30 ночи. Соединение достаточно успешно продвигалось вперед. Были взяты штурмом укрепления «Молотов», «ГПУ» и «ЧеКа». Потери 24-й пд за день можно назвать умеренными: 54 убитых, 12 пропавших без вести и 236 раненых[1105]. Можно было бы предположить, что успешное наступление объясняется результативным использованием «Боргвардов» 300-го батальона, но документами это не подтверждается. В докладе дивизии по итогам использования радиоуправляемых танкеток указывалось: «В ходе атаки 31-го пп 17.6 на «Аннаберг» были введены в бой 6 B-IV. Из них 2 эффективно сработали против вражеских траншей и дзотов на «Аннаберге». Одна машина сдетонировала по неясным причинам, убив двух танкистов. 2 машины были выведены из строя воздействием противника, еще 2 попали на минное поле[1106], и их пришлось уничтожить»[1107]. Успех 24-й пд 17 июня объясняется штурмовыми действиями при массированной поддержке артиллерии. 24-я пд наступала в глубоко эшелонированных порядках (в первой линии в ночь на 17 июня было всего два батальона), причем второй и третий эшелоны использовались для атак советских опорных пунктов с фланга.
Также еще в темноте 17 июня после двух ударов реактивных минометов состоялась атака 16-го пп 22-й пд на «Волгу» (нельзя не отметить – спустя четыре дня после захвата находившегося рядом «Сталина»). Как подчеркивалось в немецком отчете о действиях, укреплениям был нанесен большой ущерб авиацией. В атаке активно использовались огнеметы и подрывные заряды. По итогам осмотра захваченных укреплений немцами был сделан вывод, что «Волга» «не является крепостью или фортом, а системой хорошо оборудованных позиций на гребне высот»[1108]. Тем не менее с занятием высоты, на которой располагалась «Волга», немцы получили возможность просматривать все пространство до Северной бухты и саму бухту.
В целом день 17 июня можно считать решающим для всей обороны Северной стороны. Наступающая немецкая пехота заняла важные и хорошо укрепленные позиции, господствующие высоты. До берега бухты оставалось 1,5–2 км. Также наступлением 132-й пд были изолированы войска IV сектора в районе Любимовки, что уменьшило возможности по удержанию позиций на Северной стороне. Командование 11-й армии оценивало действия 17 июня как успех и, несмотря на продолжающееся сопротивление советских войск на подступах к бухте, LIV AK получил приказ «подготовиться к скорой перегруппировке для захвата высот Гайтаны».
После изоляции гарнизона 30-й батареи в подземных помещениях борьба за нее продолжалась несколько дней. Судьба батареи после 17 июня в отечественных исследованиях до недавнего времени освещалась слабо. По горячим следам событий в «Правде» 27 июня 1942 г. говорилось о самоподрыве батареи. Эта же версия повторяется в более поздних исследованиях[1109]. В исследовании о деятельности Черноморского флота в ВОВ писалось: «Фашистские солдаты пустили в ход огнеметы, стали взрывать толовые шашки»[1110]. Несколько более подробное описание судьбы 30-й батареи, показывающее явное знакомство с немецким «Дополнением к докладной записке об иностранных укреплениях» 1943 г., дали в своих мемуарах Н.М. Кулаков и Н.И. Крылов[1111].
Также в отечественной литературе имеет хождение версия, согласно которой для атаки батареи немцы использовали входы в нее: «Подорвав входные бронированные двери, враги ворвались внутрь»[1112]. Однако командир роты немецкого 173-го сб прямо написал в своем отчете о действиях: «Попытка проникнуть в форт через один из двух выходов представлялась мне бесперспективной, поскольку внутреннее строение укрепления было неизвестно»[1113]. Иностранные описания штурма, в том числе соответствующий раздел «Дополнения к докладной записке об иностранных укреплениях», хотя явно основываются на документах, во многом фрагментарны.
Изучение отчетов о действиях позволяет более точно восстановить последние дни борьбы гарнизона батареи Г. Александера. В штурме батареи № 30 ставка немецкими саперами была сделана на горючие смеси и взрывчатку. Однако для этого нужно было пробить броню башни. Попытки это сделать подрывными зарядами никакого эффекта не имели. В 6.45 утра 18 июня немецкими саперами на крыше башни был взорван мощный кумулятивный заряд весом 50 кг, что привело к образованию пробоины в броне и разрушениям механизмов горизонтальной и вертикальной наводки[1114]. В отверстие было залито 200 литров горючей смеси и 100 литров бензина (по другим данным, 400 литров бензина и 200 литров горючей смеси), с поджиганием смеси выстрелом из сигнального пистолета[1115]. Через 15 минут горения внутри начинают рваться боеприпасы, как указывалось в немецком отчете: «Внутри форта произошел новый мощный взрыв, дым повалил из выходов»[1116]. Однако общий эффект остается ограниченным, немцам сдаются всего два обожженных бойца, выбежавшие через выход № 2. Вторую башню 30-й батареи немцы также пытались уничтожить горючей смесью. Емкости с горючей смесью и бензином были поставлены на башню и подожжены подрывным зарядом. Эффект от этого мероприятия был достаточно условным: «бензин не просочился достаточно глубоко и быстро сгорал».
Позднее на допросе в немецком плену майор Г.А. Александер сообщил, что «18.6 произошел сильный взрыв, которым мы были разделены на две части. Я с 30 человеками был отрезан от остальных»[1117]. Задымление заставило Г.А. Александера уйти через подземный ход на командный пункт батареи. Это весьма существенная деталь в контексте произошедших далее событий. Собственно, сведение борьбы гарнизона в заключительный период осады батареи № 30 немцами к действиям группы во главе с майором Александером, как это делает, например, Н.М. Кулаков, по сути своей ошибочно. Гарнизон оказался разделен на две самостоятельно действующие группы.
Следующим шагом стал подрыв немцами в 15.00 19 июня мощного заряда в 500 кг монахита[1118], уже внутри башни. Как указывается в отчете о действиях: «Результат – плиты наверху башни поднялись в воздух и отлетели на 4,6 м. Восточная стена башни осела, западная поднялась. Левый орудийный ствол поднялся под углом 45°, в этом положении его заклинило»[1119]. Из этого описания однозначно следует, что взрыв был произведен в восточной башне батареи № 30. Именно ее состояние на момент окончания штурма, зафиксированное на фотографиях, соответствует данному описанию. Вероятно, именно взрыв 19 июня был воспринят в гарнизоне как самоподрыв батареи силами гарнизона.
Взрыв полутонны взрывчатки привел к тяжелым повреждениям внутри батареи. Взрывная волна сорвала все двери и привела к многочисленным жертвам. На этом испытания гарнизона 19 июня не закончились. Как указывалось в немецком отчете: «Подрывы были продолжены в обеих башнях, использовались по 100 кг взрывчатки и бензин»