[1120]. Только в 15.00 к немцам из батареи вышел парламентер, как отмечается автором отчета, «говоривший немного по-немецки кавказец». После переговоров вышли 115 человек «полностью черные и частью со значительными ожогами». Согласно немецким данным по итогам допросов, в основном это были военнослужащие батареи, лишь несколько человек из стрелковых частей, оборонявшихся рядом. Также, по их показаниям, «в форте еще находятся 114 русских, в том числе майор, несколько комиссаров, 6 женщин и ребенок»[1121]. От этой же группы пленных немцами было получены показания об общем устройстве батареи, правда, неточные: два этажа одинаковой планировки[1122], четыре погреба боезапаса к каждой башне.
Вследствие произведенных немцами подрывов и заливки горючего, в ночь на 20 июня на 30-й батарее до 9.00 утра полыхал пожар. Когда он стих, немцы попытались заложить в обеих башнях заряды взрывчатки для образования проломов, в которые можно залить горючую смесь в находящиеся глубже помещения. В разгар работ произошел контрподрыв, произведенный оставшимся гарнизоном батареи в западной башне. Немцы оценивают его мощность в 100 кг взрывчатки, он привел к воспламенению горючей смеси и детонации 230-кг заряда, уже установленного немцами. Судя по величине заряда, он был уже полностью установлен, т. е. сам контрподрыв несколько запоздал. Взрывная контратака гарнизона стоила немецким саперам 3 убитых и 2 раненых[1123].
В восточной башне немецкими саперами подрыв 230-кг заряда произошел по плану, в результате «возникли сильные пожары и задымление». Капитуляции остатков гарнизона 30-й батареи, однако, не произошло. Причем не помогли даже приемы психологической войны. Как указывается в отчете: «Пленный русский призвал окруженных сдаваться, однако ответом стал ружейный огонь»[1124].
В 6.00 утра 21 июня из западного входа вышли два «полностью закоптившихся» советских солдата, показавших на допросе, что верхний этаж еще охвачен огнем, остальные защитники, вероятно, погибли. Также они сообщили, что контрподрыв 20 июня «произошел по приказу комиссара». Г.А. Александер на допросе также упоминает политрука Ларина, оставшегося в группе, отрезанной от командира в орудийном блоке батареи. Имеется в виду, очевидно, политрук Иван Эммануилович Ларин[1125], военком взвода управления 30-й батареи. Именно он возглавил сопротивление остатков гарнизона горящей и сотрясаемой взрывами 30-й батареи. Достоверных сведений о его судьбе обнаружить не удалось. В докладе командира 306-го артиллерийского командования Цукерторта есть фраза, скорее всего, по показаниям пленных: «Старший по званию комиссар также застрелился», причем явно до пленения Г.А. Александера (тот тоже числится застрелившимся). Манштейн пишет: «Во время одной из попыток прорваться из форта был убит командовавший фортом комиссар». Однако не очевидно, кого он имеет в виду. Военком батареи Е.К. Соловьев также застрелился при неудачном прорыве[1126].
Вследствие пожаров и дыма (а возможно, и ввиду угрозы контрподрывов) от продолжения подрывов зарядов в башнях батареи № 30 немцы отказались. Горящую батарею была оставлена охранять рота 24-го саперного батальона. При попытке прорыва по водостоку в ночь на 26 июня 1942 г. командир батареи Г.А. Александер вместе с несколькими бойцами был взят в плен, еще три человека и женщина из той же группы застрелились[1127]. Майор Александер был впоследствии расстрелян немцами в Симферопольской тюрьме[1128]. В плен также попал командир башни лейтенант С.А. Шорохов[1129]. В 15.30 26 июня были взяты в плен еще 40 человек из состава гарнизона 30-й батареи, включая политрука и 17 раненых[1130].
Реакцией командования СОР на возникший 17 июня кризис стал ввод в бой только что прибывшей 138-й сбр. Как вспоминал Н.И. Крылов: «В контратаке, предпринятой утром 18 июня в общем направлении на станцию Мекензиевы Горы, участвовали кроме батальонов новой бригады Перекопский полк Тарана, левофланговые части дивизии Гузя [345-й сд], остатки приданного ей танкового батальона»[1131]. После первоначального успеха, позволившего подразделениям оттеснить 47-й пп 22-й пд, немцами была предпринята контратака с применением штурмовых орудий, восстановившая положение[1132]. В донесении Ф.С. Октябрьского от 8.00 19 июня отмечается «сильное огневое противодействие» противника советскому контрудару[1133]. Крылов также признавал, что контрудар успеха не имел, бригада понесла большие потери.
Захват района 30-й батареи позволил немцам сделать следующий шаг и увеличить разрыв между окруженными в районе Любимовки и главными силами Приморской армии. С этой целью было предпринято наступление на так называемую «батарею Шишкова» (береговая батарея царской постройки). Однако первая атака на этот опорный пункт успеха не имела. Как указывается в немецком отчете о действиях по штурму «батареи Шишкова»: «Атаку пришлось прекратить в связи с мощными контрударами противника и сильнейшим фланкирующим огнем из южной части форта и с окружающих полевых укреплений»[1134]. Наступление правофланговых подразделений 24-й пд после захвата Бартеньевки останавливается на подступах к так называемому «Северному форту»[1135].
Однако относительный неуспех в штурме укреплений компенсируется успешным прорывом к Северной бухте. Почти одновременно на берег бухты выходят смежными флангами 22-я пд и 24-я пд. Также в ЖБД 11-й армии заявлялось о ликвидации окруженных частей 95-й сд: «В тяжелых боях удалось сломить сопротивление врага на плацдарме Любимовка»[1136]. Советские источники подтверждают большие потери 95-й сд[1137].
В ночь на 19 июня в телеграмме Сталину, Кузнецову, Буденному и Исакову командование СОР признавало: «На кромке северной части Северной бухты остатки прижатых наших войск долго не продержатся…»[1138]. Потеря Северной бухты означала невозможность принимать в Севастополе крупные корабли, т. е. возможности полноценно снабжать гарнизон резко уменьшались. Целостность обороны Северной стороны была уже нарушена, и к исходу 20 июня ее пришлось оставить за исключением трех опорных пунктов (Константиновский и Михайловский равелины, Инженерная пристань). Теперь линия обороны IV сектора проходила по южному берегу Северной бухты.
Числовые данные о положении с боеприпасами в Приморской армии имеются в переписке в фонде ГАУ. В частности, по боеприпасам наиболее ходовых калибров приводятся следующие данные (см. табл. 8).
ТАБЛИЦА 8
По приведенным данным хорошо видно, что к 19 июня дивизионные гаубицы и 122-мм пушки и 152-мм пушки Приморской армии сидели на голодном пайке. Причем прибытие боеприпасов из Новороссийска обстановку принципиально уже не улучшало. 9 тыс. выстрелов к 152-мм гаубицам-пушкам 37 г. или 17,1 тыс. выстрелов 122-мм гаубиц 10/30 г., с которыми Приморская армия вступала в бой в начале июня, были уже израсходованы. Ситуация с весьма эффективными в реалиях Севастополя минометными минами всех калибров и без того плохая, серьезно ухудшилась и перспектив ее улучшения не просматривается (см. для сравнения табл. 2).
При этом в составе Приморской армии имелись образцы вооружения, хорошо обеспеченные боеприпасами. Это 45-мм пушки, 76-мм полковые пушки. Однако эффективность этих орудий и влияние на ход боевых действий было достаточно условным.
В ходе наступления в районе Бартеньевки 20 июня в составе 24-й пд вновь были использованы радиоуправляемые танкетки. В бою использовались 3 B-IV, но как указывается в докладе штаба дивизии: «Эффекта не было, поскольку все машины были подбиты ПТО противника»[1140]. Более результативным оказался огонь танков управления Pz.III 300-го батальона по советским бетонным ДОТам. Эффект от использования «Боргвардов» был скорее косвенным – они привлекали на себя огонь обороны. Как указывалось в докладе 24-й пд: «Мнение 300-го тб о том, что B-IV приняли на себя основную часть вражеского огня, полк подтверждает»[1141]. Гусеничные машины, очевидно, воспринимались советскими пехотинцами и артиллеристами как танки, и на них сосредотачивался огонь противотанковых средств, что с другой стороны вскрывало систему обороны.
«Северный форт» становится для 24-й пд весьма «крепким орешком». Из всех сооружений Севастополя оно в наибольшей степени заслуживало наименование «форта». Укрепление окружалось рвом с каменными стенками, шириной 5 м и глубиной 3,2 м, за которым был насыпан вал высотой 4 м и шириной 10 м. Гарнизон укрепления насчитывал около 150 человек из разных частей во главе с командиром роты старшим лейтенантом А.М. Пехтиным (служивший в укреплении в мирное время и отлично знавший его расположение)[1142]