В итоге немцам удалось захватить плацдарм и начать на него переправу крупных сил пехоты. Как по горячим следам событий, будучи уже в немецком плену, признавал майор В.Г. Письменный, начальник штаба 345-й дивизии, эта высадка «вызвала общую панику, которая сделала невозможной планомерную оборону»[1172]. На другом допросе он даже сказал, что Севастополь мог пасть уже в ночь на 30 июня[1173]. Д. фон Хольтиц в мемуарах также особо отмечает эффект от высадки: «Неприятель впервые дрогнул»[1174].
Однако десантом через Северную бухту события 29 июня не ограничились. Следующим ударом по крепости стало наступление XXX AK при поддержке всех сил авиации и артиллерии. Это привело к прорыву обороны в I и II секторах. Как писал в своем отчете командир 8-й бригады морской пехоты полковник П.Ф. Горпищенко: «С утра 29 июня под ураганным огнем противника подразделения правого соседа [386 сд], в том числе, 775 СП стали в беспорядке отходить на Сапун-гору и далее на Дергачи»[1175]. Посланная из бригады с целью недопущения противника до Сапун-горы рота была окружена и уничтожена. По пятам отступающих подразделений 386-й сд немцы зашли в тыл 8-й бригаде. Последствия немецкого прорыва были самые тяжелые. П.Ф. Горпищенко пишет в отчете: «К 12 часам дня бригада понесла потери до 80 % и начала отход к Английскому редуту Виктория. Штаб бригады потерял связь со своими частями, соседями и штабом армии»[1176].
Пострадал также правый сосед 386-й сд – 7-я бригада генерал-майора Е.И. Жидилова. В своем отчете по итогам боев Е. Жидилов писал: «В 05.00 подразделения 386-й дивизии стали в беспорядке отходить на Сапун-гору и далее в направлении на Английский редут Виктория. Связь с 386-й дивизией была потеряна. На плечах отходящих противник зашел на Сапун-гору и стал распространяться в двух направлениях: на отметку 80 и отм. 87»[1177]. Вскоре последовал отход 386-й сд, как пишет в своем отчете Жидилов: «Около 14 часов стали отходить подразделения правого соседа [т. е. 388-й сд. – Прим. авт.]»[1178].
В результате наступление немецкого XXX корпуса привело к захвату ключевой для обороны I и II секторов обороны точки – Сапун-горы. Причем штурм Сапун-горы, по немецким данным, действительно проходил быстрыми темпами. В отчете о действиях 28-й лпд указывается: «Сапун-гора захвачена первым же штурмом с минимально возможными потерями среди наших солдат»[1179]. К вечеру прорыв был расширен до 5 км и достиг 3 км в глубину. За день в полосе корпуса было взято 2722 человека пленных, значительно больше, чем в предыдущие дни[1180]. Артиллерия 11-й армии 29 июня расстреляла 2420 тонн боеприпасов, один из максимумов за все время штурма[1181]. Было выпущено 58 выстрелов «Гаммы» и 420-мм чешской мортиры, 22 355-мм выстрела и 182 305-мм снаряда.
Немецкая схема Северного укрепления.
Также к 30 июня достигла апогея ситуация с боеприпасами СОР. В докладе начальника ГАУ, адресованном И.В. Сталину, от 30 июня 1942 г. указывалось: «Начальник артиллерии Приморской армии донес, что наличие боеприпасов в Севастополе обеспечивает ведение напряженного боя всего на несколько часов»[1182]. Поступление боеприпасов за предшествующие дни было мизерным и составило от 0,06 до 0,08 боекомплекта. Причем в числе сосредоточенных в Новороссийске для подачи Приморской армии имелось немало патронов, снарядов, мин. По большинству позиций (76-мм дивизионных, 85-мм зенитных выстрелов, 122-мм и 152-мм гаубичных, 82-мм, 107-мм и 120-мм мин) сосредоточенное позволяло практически возобновить запас по состоянию на 1.6.42 г.[1183]. Т. е. если бы случилось чудо и все накопленное в Новороссийске оказалось бы в Севастополе, ситуация могла быть стабилизирована (особенно с учетом истощения сил войск Манштейна). Но чуда не произошло.
Первая запись в ЖБД 11-й армии за 30 июня констатирует развал обороны Приморской армии в полосе наступления XXX AK: «Продолжая наступление, удалось превратить достигнутое вчера вклинение в прорыв и обрушить всю линию обороны противника на Сапун-горе»[1184].
К этому моменту катастрофичность положения в полной мере осознается командованием СОР. В 9.50 30 июня Октябрьский дает телеграмму наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову и маршалу С.М. Буденному: «Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, дрогнули, хотя большинство продолжает геройски драться». По оценке Октябрьского, Севастополь мог продержаться еще 2–3 дня.
Суммируя эту оценку со сказанным выше, трудно согласиться с рядом исследователей, резко критиковавших Ф.С. Октябрьского за оценку «дрогнули» в адрес вверенных ему войск. Вышепроцитированный В.Г. Письменный говорил о панике, сделавшей невозможной планомерную оборону. Немец Д. фон Хольтиц буквально повторил слова Ф.С. Октябрьского о «дрогнули». Такое единодушие оценок говорит о том, что предел прочности севастопольского гарнизона все же оказался достигнут к 29–30 июня. В ЖБД 11-й армии в записи от 1 июля указывалось, что «вчерашние и сегодняшние атаки не позволили остаткам Севастопольской армии противника организовать скоординированное сопротивление и сломили ее волю к борьбе»[1185]. Т. е. противник констатирует факт развала обороны СОР, причем еще до вечера 30 июня (как подчеркивает М.Э. Морозов, с телеграммой Ф.С. Октябрьского не были ознакомлены даже руководители обороны).
В это время было предложено одно из самых спорных решений: эвакуировать командный состав флота и Приморской армии. В вышеупомянутой телеграмме Октябрьского были такие слова: «Разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200–250 человек ответственных работников, командиров на Кавказ». С практической точки зрения это был объяснимый ход. Офицер, а тем более командир соединения и объединения это чересчур ценный ресурс, чтобы им разбрасываться. Из окруженной в Сталинграде армии Паулюса вывозились самолетами генералы и просто старшие офицеры, в частности танкисты и саперы.
Всего вечером 30 июня с мыса Херсонес вылетели 13 ПС-84, которые вывезли 232 человека и 349 кг важного груза. На 14-м самолете вылетел Ф.С. Октябрьский со своим штабом. Подводная лодка Щ-209 приняла на борт 63 человека из состава Военного совета Приморской армии и штаба армии и ночью вышла в Новороссийск. Утром за ней последовала подводная лодка Л-23, имея на борту 117 человек руководящего состава СОРа и города. Эвакуация командования произвела тяжелое впечатление на оставшихся защитников Севастополя.
Однако следует отметить, что не приказ об эвакуации командиров стал причиной развала обороны. К моменту его появления оборона Приморской армии была уже потрясена до основания. Будучи уже в немецком плену зам. начальника оперативного отдела армии Н.И. Садовников вспоминал, что в ночь на 30 июня по Ялтинскому шоссе двигался непрерывный поток войск. Они шли, «несмотря на отсутствие приказа «на посадку» в различные бухты, в особенности в Камышовую бухту и в район 35-й батареи»[1186]. Заметим, что Садовников наблюдал поток в ночь на 30 июня, т. е. еще до отправки телеграммы со страшными словами «дрогнули» в адрес войск СОР.
Общий распад обороны Севастополя заставил уничтожать склады СОР, в том числе боеприпасы. Один из сильнейших взрывов прогремел в Инкермане. П.А. Моргунов писал: «При отходе наших войск были взорваны запасной арсенал с взрывчатыми веществами и негодным боезапасом в Инкерманских штольнях, спецкомбинат № 1, Северная электростанция и другие объекты»[1187]. По воспоминаниям опрошенного В.В. Карповым бывшего воентехника 2 ранга П.П. Саенко, приказ был отдан начальником тыла флота М.Ф. Зайцем: «У тебя почти пятьсот вагонов боеприпасов и пороха. И если они попадут в руки фашистов, все это будет обращено против нас же»[1188]. Очевидное противоречие между нехваткой боеприпасов для обороны и большими запасами (этот вопрос возник у В.В. Карпова) Саенко объяснил разницей в номенклатуре морских и сухопутных боеприпасов. Действительно, в составе вооружения ГБ Севастополь имелось 2 76-мм пушки 14/28 гг., 3 76-мм пушки 14/15 гг. и 2 76-мм пушки Лендера[1189]. Только к пушкам 15/28 гг. имелся 11 781 выстрел на 16 мая 1942 г.[1190] Также в Сухарной балке (содержимое которой переместили в штольни) хранилось несколько десятков 305-мм снарядов. Успели их доставить на 30-ю батарею – неизвестно. Также имелся боекомплект для орудий калибром 180-мм, 120 мм, 130 мм разных типов[1191]. Возможно, в Инкермане хранили часть имевшегося в изобилии боекомплекта 45-мм калибра. Немцы же, во-первых, могли использовать боеприпасы для аналогичных трофейных орудий в Береговой обороне и не только на Черноморском ТВД. Порох и снаряды также могли быть вывезены немцами и промышленно переработаны для использования в снарядах номенклатуры, используемой в Вермахте. Не говоря уже об очевидном использовании снарядов больших калибров для установки фугасов на минных полях. Поэтому решение о подрыве складов представляется вполне обоснованным.