1 февраля представители Ставки на Крымском фронте Козлов и Мехлис отправили в Ставку на утверждение план нового наступления на Керченском полуострове.
К этому моменту в состав 51-й армии входили: 224-я, 390-я и 396-я стрелковые дивизии, 302-я и 138-я горнострелковые дивизии, 105-й горнострелковый полк, 12-я и 83-я стрелковые бригады, 25-й и 547-й артиллерийские полки. В состав 44-й армии входили: 157-я, 404-я и 398-я стрелковые дивизии, 63-я горнострелковая дивизия, 126-й отдельный танковый батальон, 457-й артиллерийский полк и дивизион гвардейских минометов. 47-я армия находилась во втором эшелоне. В ее состав входили 400-я стрелковая дивизия, 77-я горнострелковая дивизия, 72-я кавалерийская дивизия, 143-я стрелковая бригада, 13-й мотострелковый полк и 229-й отдельный танковый батальон. Две стрелковые дивизии (156-я и 236-я) и 126-й отдельный батальон (33 танка Т-26) составляли резерв фронта и находились на Таманском полуострове. А 24-й танковый полк (46 танков Т-26) прибыл на Крымский фронт в начале февраля 1942 г.[148].
Немецкое командование также усиливало свои войска. По просьбе Манштейна маршал Антонеску отправил в Крым еще две пехотные дивизии. Из них 10-я пехотная дивизия развернулась на западном берегу Крыма в районе Феодосии для обеспечения противодесантной обороны, а 18-ю дивизию Манштейн отправил на северный фланг фронта на Керченском полуострове. Он считал, что, упираясь флангом в Азовское море, эта дивизия сможет удержать свою позицию, тем более что болотистая местность перед ее фронтом делала маловероятным использование противником крупных сил.
Кроме того, фронт на Керченском полуострове держали германские 170-я, 132-я и 46-я пехотные дивизии.
Наступление советских войск началось 27 февраля. Группировку из четырех дивизий 51-й армии поддерживало всего 170 орудий, а три дивизии 44-й армии 62 орудия. Главный удар наносили войска 51-й армии в районе селения Кой-Асан.
Для прорыва немецкой обороны были использованы танки 39-й, 40-й и 55-й танковых бригад и 229-го отдельного танкового батальона. Фронт атаки этих соединений не превышал 5 км, то есть плотность достигала 34 танка на 1 км. Наши танковые соединения и часта двигались тремя эшелонами. Каждой танковой бригаде и отдельному батальону было придано по саперной роте. Личный состав рот предполагалось везти за танками на специальных волокушах, но из-за размокания грунта от этой идеи пришлось отказаться и посадить саперов на танки первого эшелона. В задачу саперов входило разминирование проходов для техники и пехоты. Но, несмотря на все предпринятые меры, все же семь танков подорвались на минах.
Немецкие пехотные дивизии сражались насмерть, а вот румыны традиционно побежали. Румынскую 18-ю пехотную дивизию поддерживали два германских артдивизиона, расчеты которых бросили орудия и подались вслед за союзниками.
Командование Крымского фронта доложило в Москву, что к 13 часам 28 февраля 1942 г. части 51-й армии захватили до 50 орудий, много минометов и свыше 100 пленных. А вот 44-я армия не продвинулась ни на шаг с начала наступления.
Корабельная артиллерия, как уже говорилось, осуществляла огневую поддержку наступлению Крымского фронта в куда больших масштабах, чем в 1941 г.
Чтобы поддержать Крымский фронт, войска СОРа в семь часов утра 27 февраля начали наступление в третьем и четвертом секторах обороны, нанося главный удар в направлении селения Заланкой. За день упорных боев нашим войскам удалось продвинуться на расстояние от 100 до 400 м.
На следующий день, 1 марта, немцы подтянули резервы, и в третьем секторе обороны СОРа велся уже встречный бой. В последующие дни в обороне Севастополя особых изменений не происходило.
Но вернемся к боям на Керченском полуострове. Румыны добежали до Киета, но там наши войска были остановлены германским 213-м пехотным полком, а также собранными «с бору по сосенке» солдатами тыловых резервных подразделений, включая штабы. А румынскую 18-ю пехотную дивизию отправили в тыл на переформирование. Советские источники сообщают о появлении на фронте 73-й германской пехотной дивизии.
2 марта немцам удалось закрепиться по всей линии фронта, а советские войска понесли большие потери в личном составе и потеряли 93 танка. Поэтому командарм Козлов приказал: «В связи с плохим состоянием грунта на Керченском полуострове и невозможностью вследствие этого вести наступательные действия… прочно закрепиться на выгодных рубежах и до особого распоряжения наступление прекратить»[149].
Новое советское наступление было назначено на 13 марта. К этому времени Крымский фронт имел 8 танков КВ, 13 Т-34, 32 Т-60 и 172 Т-26.
Л.3. Мехлис, вместо того чтобы применить танки массированно на направлении главного удара, распылил их между стрелковыми частями. Так, 229-й отдельный танковый батальон (четыре танка КВ) был придан 77-й стрелковой дивизии, 39-я танковая бригада (2 КВ, 6 Т-34,11 Т-60) — 236-й стрелковой дивизии, 56-я танковая бригада (90 Т-26) — 12-й стрелковой бригаде, а 40-я танковая бригада (2 КВ, 7 Т-34, 21 Т-60) — 398-й стрелковой дивизии. Командиры танковых бригад были подчинены командирам стрелковых дивизий и бригад.
На Керченском полуострове в девять часов утра 13 марта пошел мокрый снег. Командование испугалось потерять последние восемь тяжелых танков на размокшем грунте (из-за поломок коробок передач) и приказало не вводить их в бой. Но сей приказ до 229-го отдельного танкового батальона не дошел, и его четыре танка КВ все-таки пошли в атаку.
В ходе многочисленных атак с 13 по 19 марта советские войска понесли большие потери, но прорвать немецкую оборону не смогли. Хотя и силы противника были на исходе. Манштейн писал: «18 марта штаб 42-го корпуса вынужден был доложить, что корпус не в состоянии выдержать еще одно крупное наступление противника»[150].
Тут же Манштейн пишет, что в течение первых трех дней наступления немцам удалось подбить 136 танков. На самом же деле с 13 по 19 марта 56-я танковая бригада потеряла 88 танков (56 подбито, 26 сгорело и шесть подорвались на минах), 55-я танковая бригада потеряла восемь танков, 39-я танковая бригада — 23 танка, 40-я танковая бригада — 18 танков, 24-й танковый полк — 17 танков, 229-й отдельный танковый батальон — три танка. Всего 157 танков.
В итоге Крымский фронт к 25 марта располагал 54 танками. Из них в 39-й танковой бригаде было четыре танка (два КВ и два Т-60), в 40-й бригаде — 13 танков (все Т-26), в 56-й бригаде — 31 танк (все Т-26), в 24-м танковом полку — четыре танка Т-26 и в 229-м отдельном батальоне — два танка КВ.
Зато германская 11-я армия впервые получила танковую дивизию. В конце марта в Крым начали прибывать подразделения 22-й танковой дивизии. В апреле в Крым прибыла 28-я легкая пехотная дивизия, а также 7-й румынский армейский корпус в составе 19-й пехотной дивизии и 8-й кавалерийской бригады.
20 марта немцы предприняли контратаку из района поселка Ново-Михайловка в район поселка Кормечь. Пехоту поддерживали 50 танков 22-й танковой дивизии. Бой шел до вечера. Нашу пехоту поддерживали 39-я и 40-я танковые бригады. По советским данным, немцы потеряли до 35 танков, из которых 17 остались на поле боя. Причем восемь танков после осмотра нашими танкистами оказались в полной исправности.
Несколько слов скажу и о действиях на море. 20 марта 1942 г. нарком Кузнецов издал приказ, где говорилось: «Перерыв коммуникаций противника есть часть борьбы за Крым»[151]. Далее следовало: «Для увеличения радиуса действия применять буксирование и лидирование торпедных катеров и сторожевых катеров. [Интересно, а ранее ни он, ни Октябрьский до этого додуматься не могли, особенно когда Одесса и Измаил были в наших руках? — А.Ш.]
Немедленно приступить к оборудованию части сторожевых катеров МО под приемку мин, используя опыт бронекатеров Дунайской военной флотилии; базой развертывания катеров иметь Севастополь.
Минные постановки авиацией производить с аэродромов в районе Анапы, а в случае необходимости использовать для подскока Херсонесский аэродром; выделение для этой цели трех самолетов недостаточно, количество их для минных постановок необходимо увеличить…
Военный Совет Черноморского флота доложил Военному Совету Крымского фронта, что в связи с усилением активности вражеской авиации на море дневной обстрел противника кораблями может немедленно привести к потере этих кораблей. Прикрывать же корабли достаточным количеством истребителей (не менее шести самолетов) в течение всего времени пребывания их в море невозможно вследствие ограниченного количества самолетов и малого радиуса их действии. Поэтому Военный Совет флота просил разрешения продолжать использование кораблей для обстрела берега только ночью…
Так как эскадренные миноносцы были заняты охранением транспортов и кораблей, Военный Совет флота считал невозможным выделить постоянный отряд кораблей для артиллерийской поддержки армии»[152].
Опять же, риторический вопрос: зачем нужно было выделять эсминцы, а то и крейсер для охранения транспортов? Может, от того же «призрака супермарине»? Ведь на март 1942 г. у немцев по-прежнему не было на Черном море ни надводных кораблей, ни подводных лодок, кроме паромов «Зибель». А может, для отражения воздушных атак супостата? Так у наших эсминцев к тому времени средства ПВО были, мягко выражаясь, слабоваты. А кто мешал ставить на транспорты 12,7-мм пулеметы ДШК или Виккерса, 20-мм пушки Эрликон, 37-мм пушки 70К и Кольт? Благо, они с начала 1942 г. стали поступать в большом количестве как от промышленности, так и по ленд-лизу.
Между прочим, 30 марта 1942 г. Октябрьский указал командирам военно-морских баз, соединений и кораблей, что корабли конвоя при движении с караванами уходят от транспортов на дистанцию до 10 кабельтовых. Командующий предупредил всех командиров кораблей, что подобные действия граничат с преступлением и что задача конвоя — охранять транспорты от надводного противника и прежде всего от его авиации — невыполнима, если корабль охранения будет находиться не в двух, а в 10 кабельтовых от транспорта.