„Положение Севастополя под угрозой захвата… Противник занял Дуванкой – наша первая линия обороны прорвана, идут бои, исключительно активно действует авиация… Севастополь пока обороняется стойко частями флота, гарнизона моряков. Прорвав фронт в районе Ишуня, противник рассеял крымские армии, остатки которых до сих пор бродят по горам Ай-Петри. Противник занял Евпаторию, Феодосию, Алушту и другие пункты. Севастополь до сих пор не получил никакой помощи армии. Мною брошено все, что было, на оборону базы. Резервов больше нет. Одна надежда, что через день-два подойдут армейские части: если этого не будет, противник ворвется в город. Исходя из обстановки, мною было написано два донесения о положении и принятых мерах. Несмотря на столь серьёзное положение, я до сих пор не получил никаких руководящих указаний от своего Наркома. Как же действовать в данной обстановке? Правильно я действую или нет? Утверждены мои мероприятия или нет? Докладываю третий раз, прошу подтвердить, правильны ли проводимые мной мероприятия. Если вновь не будет ответа, буду считать свои действия правильными… Если обстановка позволит довести дело эвакуации до конца, после выполнения намеченного плана ФКП [флагманский командный пункт] флота будет переведен в Туапсе, откуда будет осуществляться руководство флотом и боевыми действиями на Черноморском и Азовском театрах“.
Под „намеченным планом“ Октябрьский подразумевал практически полный отвод на Кавказ кораблей, авиации, зенитной артиллерии, всех запасов, мастерских и судоремонтного завода. Фактический командующий ЧФ пытался максимально отдалиться от вопросов обороны города, поскольку не верил в её успех и боялся ответственности за провал. Не приходится сомневаться, что полное осуществление этого замысла привело бы к падению Севастополя, даже при условии храброй обороны его немногочисленными наземными войсками»[106].
Тут мне бы не хотелось «вешать всех собак» на Филиппа Сергеевича. За постановку мин у Севастополя нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов несет ещё большую ответственность, чем Октябрьский.
А вот в ночь на 7 ноября 1941г. Кузнецов отправляет вице-адмиралу Левченко в Севастополь директиву Ставки Верховного Главнокомандования №1882, в которой говорилось: «Часть зенитной артиллерии из оставленных районов использовать для усиления ПВО Новороссийска… Эвакуировать из Севастополя и Керчи на Кавказ всё ценное, но не нужное для обороны»[107].
Это как понимать? Зенитную артиллерию надо направить в Новороссийск, но в то же время оставить в Севастополе всё нужное для обороны. А что, зенитная артиллерия не нужна для обороны СОРа?
Предвижу возражения, мол, подписал директиву № 1882 не один Кузнецов, первой стоит подпись Сталина. Но когда немцы стояли в нескольких километрах от Москвы и Ленинграда, мог ли Верховный главнокомандующий вникать в вопросы передислокации отдельных зенитных батарей? Он доверял авторитету Кузнецова. И зря!
Глава 13 Борьба на море и в воздухе в августе – декабре 1941 г.
До войны около половины экспорта и импорта Болгарии и Румынии шло морским путем через Проливы. Кроме того, большой объем грузов шел из Германии и Венгрии по Дунаю и далее также через Проливы. Итальянские танкеры как до, так и после начала войны циркулировали между Констанцей и итальянскими портами.
С мая 1941 г. немцы по морю могли перебрасывать кратчайшим путем личный состав и военные грузы из оккупированной Греции в Румынию и обратно.
Черноморский флот имел огромное превосходство в силах и удачно расположенные базы в Крыму и легко мог полностью парализовать судоходство в западной части Черного моря. Но командование Черноморского флота вело действия на коммуникациях противника из рук вон плохо.
Так, с 1 августа по 31 декабря 1941 г. надводные корабли Черноморского флота не потопили ни одного военного или торгового судна противника. Речь, понятно, идет о подтвержденных потерях, а на бумаге, которая, как известно, всё стерпит, было потоплено десятки эсминцев, подводных лодок, транспортов и других судов противника.
Единственным реальным успехом Черноморского флота было потопление 26 сентября тральщиком «Войков» двух мотоботов и трёх шхун на Азовском море. Понятно, что это были свои же плавсредства. Причём в документах не указывается, были ли эти посудины с немцами, беженцами или пустыми.
Желобковые торпедные аппараты торпедных катеров типа «Г-5» были очень удобны для постановки мин. Тем не менее в 1941 г. торпедными катерами было поставлено лишь 18 мин. Ещё 84 мины поставили бронекатера Дунайской флотилии. Сторожевые катера постановки мин вообще не проводили.
Советское руководство, в том числе дипломаты, фиксировали проход каждого судна в Стамбуле. Что стоило отправить пару эсминцев к Босфору для перехвата транспортов противника? В этом случае для врага был важен бы не столько материальный, сколько моральный ущерб.
Почти ежедневно для обороны Севастополя с 23 июня выставлялись на дежурство эсминцы. Но на вражеские коммуникации эсминцы после злополучного налёта на Констанцу более не выпускались.
2 августа 1941 г. Военный совет Черноморского флота утвердил план активных минных постановок на август. Предполагалось выставить эсминцами типа «Незаможник» в районе острова Фидониси – Сулина 120 мин обр. 1912 г., в районе мыса Олинька 240 мин обр. 1912 г.; самолётами в районе Констанцы и Мидии – 15 мин; самолётами в районе Констанца – Тузла – 15 мин. В районе Тузла – Мангалия предполагалось выставить 160 мин подводными лодками Л-5 и Л-4.
Однако, чтобы отправить на минную постановку старые эсминцы, потребовалось разрешение наркома Кузнецова. Тот, естественно, побежал выше. И пока суд да дело, ситуация в районе Одессы и в Крыму ухудшилась, и эсминцы так на минные постановки и не отправились.
Многочисленные торпедные катера к действиям против вражеского судоходства не привлекались. Спору нет, убогие катера типа «Г-5» не могли, базируясь на Крым, действовать у берегов Румынии, не говоря уж о Турции. Но их могли буксировать и дозаправлять в море катера типа «МО-4». Наконец, дозаправку торпедных катеров могли производить и гидросамолёты типа «МБР-2», ГСТ и др., а их на Черноморском флоте было к 22 июня 167 единиц. Благо погода на Чёрном море в июле – августе почти всегда позволяла это делать.
Сравнительно большую активность проявили подводные лодки Черноморского флота. «Всего за кампанию 1941г. подводные лодки Черноморского флота совершили 103 боевых похода, выполнили 24 торпедные атаки, потопили пять транспортов противника (около 18тыс. брт). Скромный (относительно) успех подводников объясняется, по-видимому, тем, что противник использовал в основном малотоннажный флот – баржи, паромы, шхуны, сейнеры. Из 550 обнаруженных в 1941г. подводными лодками судов 498 оказались судами подобного рода. Встречи с крупными транспортами были очень редки»[108].
Я намеренно привел цитату из официального издания Министерства обороны и замечу, что далее автор сразу переходит к деятельности подводных лодок в 1942 г. А вот сделать вывод автор и его рецензенты вице-адмиралы В.Д. Яковлев и Ф.И. Козлов не могут. А вывод более чем очевиден: для уничтожения всей этой мелочи (мелочи по тоннажу, но производившей очень важные перевозки) нужны были катера. Причём с большинством целей могли справиться даже морские охотники. Их пары 45-мм установок 21К вполне хватило бы для расстрела шхун, паромов и т. д.
Малочисленность потопленных транспортов противника позволяет рассказать о каждом из них.
Подводная лодка Щ-211 под командованием капитана-лейтенанта А.Д. Девятко вышла в свой первый поход 5 августа. 11 августа лодка высадила 14 болгар-диверсантов севернее мыса Карабурун. А 15 августа у мыса Эминэ были обнаружены два транспорта. Щ-211 с дистанции 3 кабельтова (549м) выпустила две торпеды. Согласно донесению командира, которое попало в «Хронику…», «один транспорт сразу же затонул, второй выбросился на берег с деферентом на корму и креном на левый борт. Выбросившийся транспорт волной развернуло лагом к берегу. На другой день подводная лодка транспорта не обнаружила»[109].
На самом же деле торпеда попала только в одно судно, получившее тяжёлые повреждения и позже затонувшее. Им оказался румынский транспорт «Пелес» (5708 брт).
«Второй боевой поход этой лодки [с 21 сентября по 9 октября 1941г.– А.Ш.] тоже был успешным. Действуя к югу от Варны, Щ-211 днём вела поиск транспортов вблизи берега, а ночью отходила мористее, где производила зарядку аккумуляторной батареи и одновременно вела поиск противника. 29 сентября в 8 ч. 36 мин. лодка, следуя курсом 0° на перископной глубине, заметила на горизонте пять шедших ей навстречу сторожевых катеров. Чтобы не быть обнаруженным, Девятко отвернул круто вправо, а затем, пропустив катера, взял курс почти прямо на юг. В 9 ч. 48 мин. показался вражеский караван из трёх транспортных судов. В охранении миноносца, сторожевого катера и самолёта он шел со стороны Варны в направлении пр. Босфор. Выбрав целью головной транспорт, командир начал маневрирование для выхода в торпедную атаку. Цель уже выходила на расчётный угол упреждения, когда находившийся в 1,5 кабельтовых сторожевой катер двинулся прямо на лодку. Командир успел убрать перископ, и катер проскочил мимо, но момент залпа был упущен. Теперь служить целью могло только второе судно. Увеличив ход, Девятко пересек курс конвоя и вышел с другого борта. Дистанция до цели не превышала 2 кабельтовых. В 10 ч. 16 мин. из кормового аппарата была выпущена торпеда, и через 20 с раздался сильный взрыв. Выполнив маневр погружения, Щ-211 легла на грунт. Через полчаса лодка всплыла под перископ. Атакованное судно погрузилось так, что над водой виднелся лишь полубак. Торпедирован был итальянский танкер „Суперга“ (6154 брт).