На подмогу команде «Соколика» пришли четверо моряков-русичей: суровые ребята в суконных армяках навалились с тыла вместе с Милославом и Руфом на тех парней из купцовой ватаги, кто еще держался на ногах, и Чилигины охранники не выдержали, дрогнули.
– А ну хватит! – крик старшего стражника перекрыл звуки потасовки. – Прекратить! Немедля, я сказал!
Противники ненадолго замерли, но окрик подействовал лишь на мгновенье – все тут же сызнова кинулись в забурлившую ключом драку. И совсем Чилиге с его молодчиками не поздоровилось бы, но тут рявкнул уже Сушила:
– Довольно! Потешились, и будет!
Слово хозяина в харчевне – закон, драка тут же сошла на нет. Чилига и его люди, оттесненные к двери, толпились, как стадо баранов, а стражники расторопно принялись выталкивать их на улицу, одного за другим. Кто-то из Чилигиных людей уперся, выкрикнул что-то бранное, но тут же получил дубинкой поперек спины от стражника и взвыл от боли.
– Чтоб ты сдох, леший одноногий! – выдавил уже в дверях Бурбело, ненавидяще глядя на корчмаря. Нос, из которого продолжала капать на измятый кафтан кровь, у торговца распух чуть ли не вдвое, а хорохористый и чванливый вид с Чилиги слетел начисто. – Гляди, как бы тебе за всё это не поплатиться!..
– И тебе не хворать, мразь, – равнодушно отозвался Сушила. – А заглянешь еще ко мне в харчевню, гость богатый, – не обрадуешься!
– И ты тоже, Садко, перья не распускай… Волком взвоешь, как встретимся с тобой в следующий раз! – прошипел Чилига, поворачиваясь на пороге к новеградцу. – Умолять меня тогда станешь о милости, только поздно будет!
– Да я утоплюсь лучше, чем у тебя хоть горсть снега зимой попрошу! – усмехнулся Садко уголком рта. Ухмыляться шире было больно – рассаженная чьим-то кулаком губа кровоточила. – С вами, поганью, по одной земле ходить – и то с души воротит!
– Ох, гусляр, пожалеешь ты о своих словах. Сильно пожалеешь, – мрачно посулил капитану «Сокола» Гаврила. Глаз у Чилигиного помощника заплыл от кровоподтека, рукав был полуоторван, а помятая правая рука висела плетью. – Верно Евсеевич сказал: встретимся еще. Гора с горой не сходится, а человек с человеком – запросто…
– А ну молчать! Выметайтесь, да поживее! – снова рявкнул стражник, угрожающе подняв дубинку.
Устин, шмыгнув расквашенным носом, тоже на прощанье оглянулся в дверях на Садко с Милославом. Зыркнул на них так, что еще бы чуть-чуть, и дыры взглядом в обоих прожег. Ругаясь на чем свет стоит, торгован с подручными наконец исчезли за порогом харчевни, сопровождаемые стражей.
Подавальщицы приволокли из поварни лохань с водой и забегали от одного победителя к другому с мокрыми тряпками, унимая кровь и прикладывая холодные примочки к подбитым глазам да скулам. Садко с тревогой оглядел свою команду, и у капитана отлегло от сердца: все вроде целы, не считая синяков да рассаженных костяшек пальцев. Зато во что превратилась трапезная, по которой словно Кощей Поганый прошел… ой-ёй-ёй… Одни только переломанные столы да скамейки заменить – это Сушиле уже в немалую цену встанет, а посуды они сколько побили…
Рука сама нащупала на поясе кисет, уцелевший в свалке, и Садко принялся торопливо развязывать его ремешки. Подошел к корчмарю и молча высыпал горкой содержимое кисета перед Сушилой на столешницу. Серебра в город новеградец прихватил с избытком: и чтобы команда как следует погуляла, и на случай, если вдруг на рынке попадется товар, к которому стоит присмотреться.
– Возьми, Сушила Мокеевич, – виновато сказал Садко. – И за ущерб, и за то, что вечер твоим гостям испортили.
– Справедливо, – усмехнулся сидевший рядом человек посадника. Ему в драке тоже досталось, рассекли бровь.
– Ну да, – кивнул капитан, поводя плечом. – Накуролесили мы тут знатно…
– Ничего, – покачал головой корчмарь. – Проглотить эту гнусь да утереться никак нельзя было. Даже жаль, что стража объявилась, не упомню, когда такое в последний раз было.
– Караульная стража в такие дела обычно не вмешивается, – пояснил новеградцу сероглазый, прижимая к рассеченной брови платок. – Молодые, видать, недавно набранные. Не знаю их, хотя со многими стражниками знаком. Небось выслужиться решили, проявить себя, вот так рьяно и встряли.
– Дурачье, – буркнул Сушила и наконец глянул на серебро, высыпанное на стол Садко. – Что-то отсыпал ты мне, парень, многовато. Прибери половину-то, не разбрасывайся деньгами! Тут хватит, чтобы новые столы не из осины, а из розового дерева сколотить!
– За такой разгром я тебе еще и больше должен, Сушила Мокеич, – сдвинул брови новеградец. – А столы лучше из нашего русского дуба сколоти. Они хоть и не такие красивые, но, поди, попрочнее будут!
Он отер рукавом лоб и облизал разбитую губу. Прав корчмарь: по заслугам подлецу Чилиге досталось! И сероглазый прав – справедливо! И всё же на чем гаденыша княжьи люди да Охотники так прищучили, что из-под личины приветливого да участливого весельчака высунулась оскаленная звериная харя? Стой, а не о Бурбело ли предупреждала Аля, когда помянула, что в Ольше что-то скользкое да гадкое в темном углу затаилось? Змея он еще та… хотя насчет «может ужалить больно» – это, пожалуй, перебор, жало коротко у купчины.
– Ну и повеселились!.. – кивнул подошедшему Садко Милослав. Кормчий окидывал взглядом разгромленную трапезную, и лицо его было сумрачным, словно победе он совсем не радовался. – И все-таки не пойму я кое-чего.
– Что? – Садко не услышал последних слов друга, проверяя, целы ли гусли. К счастью, оказалось, что целы.
– С чего это вдруг Чилига так странно себя повел? – все так же хмуро спросил Милослав. – Как с цепи сорвался. Совсем ведь на него не похоже.
– Видать, надоело ему личину ласковую носить. Ну и худ с ним! – с трудом, но усмехнулся Садко. – Плюнь – да не бери в голову.
– Ну да. У тебя на всё один ответ, – буркнул кормчий, и Садко согласно кивнул.
Не поспоришь.
Малка чуть поежилась от гулявшего над причалом сырого ночного ветерка и передернула плечами. Несмотря на теплый кожушок из куньего меха, она уже начинала зябнуть. Те, кому молоденькая ведьма назначила встречу здесь, на самом дальнем от восточных городских ворот конце пристани, изрядно опаздывали. Наставница наверняка бы уже рвала и метала: сколько же можно ждать «этих невеж-мужланов», так задержавшихся в кабаке, куда их отправили вовсе не затем, чтобы жрать да пить в свое удовольствие? Но Малка терпеливой быть умела, а вспыльчивость госпожи Нияды всегда вызывала у нее брезгливую неприязнь. Что проку зря исходить по пустякам желчью, будто ты не колдунья высокого посвящения, а вздорная базарная торговка? Никуда эти двое не денутся. То, что с Малкой лучше не шутить, оба уже поняли, да и приманку, им брошенную, проглотили в облизку. С крючка не сорвутся.
В темноте, за длинным приземистым срубом портового склада, к стене которого прислонилась девушка, негромко ворочалось и вздыхало море. В разрывах облаков над головой слабо мерцали зеленоватым звезды, обещая на завтра погожий день. Где-то у моста, ведущего к городским воротам, стучала колотушка сторожа и лаяли собаки, но на палубах кораблей, стоявших чуть дальше у причала, было тихо. Суета в порту почти улеглась. А того, что какие-нибудь припозднившиеся хмельные мореходы примут ее за гулящую девку, заскучавшую в одиночестве, Малка не боялась. Умением прятаться за мороком, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, юная ведьма владела едва ли не лучше всех своих товарок по шабашу. Нет, знала она, конечно, и другие чары – те, что заставляют простофиль, подкатившихся к занятой делом девушке, хвататься в корчах за горло, хрипеть, давиться кровью и медленно терять сознание от боли… Иной раз это зрелище забавляло, что правда, то правда, но сейчас Малке совсем не до подобных развлечений.
Встретиться на окраине гавани ведьма условилась с теми, кого поджидала, не только потому, что тут, на отшибе, было меньше чужих глаз. Проникнуть в Ольшу под мороком у нее не получилось бы никак: мало того, что городские стены, как и повсюду на Руси, защищены проклятыми охранными рунами, так еще и к воротам приставлены стражи-волшебники. В порту на светлого чародея или, того хуже, на Охотника тоже запросто можно нарваться, да и колдовать там почти невозможно: сила рун, оберегающих Ольшу, заодно прикрывает от темной волшбы почти всю гавань, точно щит. Попытаешься сотворить заклятие – или кровь носом от натуги хлынет, или судорогой тебя корежить начнет. Проще уж сразу закричать: «Вяжите меня, люди добрые, я – служительница Чернобога!..» Этим и опасны большие города не только на Руси, но и почти по всей Славии для таких, как Малка. Ведьмам и колдунам приходится осторожничать, прятаться в глуши, плести чары с оглядкой… и как же хочется верить, что это – всего лишь до поры, что не за горами время, когда и на твоей улице праздник настанет!..
Приближающееся топанье двух пар мужских сапог по деревянному настилу разом заставило девушку отвлечься от размышлений. На миг ведьма насторожилась, но обостренный волшбой слух тут же уловил, что шаги – знакомые. Следом приглушенный злой голос ругнулся, помянув нелестным словом темноту и расхлябанную доску под ногой, и Малка чуть улыбнулась. Они. Ну, хвала владыке Чернобогу, наконец-то явились!
Из-за угла длинного лодочного сарая, выстроенного напротив склада, показались двое: высокий осанистый молодец и его сотоварищ, сложением поплотнее и ростом пониже. Разом замедлили шаг при виде одинокой женской фигурки, неподвижно застывшей впереди на причале, в полосе лунного света… и остановились.
– Я это, я. Не признали в потемках? – окликнула их Малка. Девушке вдруг захотелось немножко поозорничать, хотя наставница Нияда ее бы не поняла и опять завела бы свою извечную волынку про то, что с похотливыми козлами-мужланами надо держаться холодно и надменно, не роняя в грязь женского достоинства. – Подходите, не бойтесь, купцы-удальцы. Неужто я такая страшная?
Навести на себя морочные чары ведьма, разумеется, и сейчас не забыла. Незачем этим двоим знать, какой у нее настоящий облик, хотя стыдиться его Малке не приходилось, наоборот, она гордилась тем, что хороша и подать себя умеет. Но свой вопрос молодая колдунья задала обоим не ради красного словца. Заклинания, которые Малка пустила в ход, заставляли мужчину видеть перед собой не просто чаровницу с пышной гривой волос, соблазнительной грудью и крутыми бедрами, а именно такую красавицу, какая ему больше всего по вкусу. Кому-то мерещилась стройная и статная русокосая пава с бирюзовыми очами, кому-то – черноокая и черноволосая знойная смуглянка, кому-то – гибкая, как ива, зеленоглазая рыжуля с молочно-белой кожей и задорными золотыми веснушками. Это еще и следы заметать помогало: спроси потом десятерых мужчин, как Ма