– Ему нравится, – доложил, закончив неслышный разговор, Охотник. – Говорит, всё верно. Он буланый, значит, Буланко. Ты веселая, с тобой весело, ты – Веселина. Так теперь и зовись.
– Лады! – выдохнула больше не Мирава, утирая слезы не то веселые, не то просто счастливые.
Долг платежом красен
Вчерашний румяно-золотой закат не обманул – погода выдалась что надо. С моря дул ласковый ветерок, весело блестела-переливалась гладь бухты, пестрели на ней, как цветы на голубом лугу, разноцветные паруса кораблей… а вот чайки, носящиеся над мачтами, могли бы орать и потише. И Радята, который отскребал с песочком здесь же, на корме, котел от нагара, тоже мог бы так громко по железу не шкрябать… ох!..
Вся команда уже пришла в себя после ночной гулянки и занималась своими делами. Не хватало только Руфа, который должен был бы сейчас упражняться с оружием в паре с Полудом, Абахаем или Новиком, но загулявший псоглавец еще не вернулся от красотки-ангаманицы.
Садко развалился на любимом лежаке и неспешно прихлебывал рассол из кубка, оставленного на столике заботливым Милославом. Предусмотрительный кормчий догадался, что целительный напиток капитану непременно понадобится. Захлопали крылья, и под навес влетела Аля, уселась рядом на подушку и встревоженно заглянула новеградцу в лицо.
– Да в порядке я, – сообщил Садко, осторожно проведя пальцами по переливчатой спинке. – Сегодня куда лучше, чем вчера, грех жаловаться.
– Верю, – в голоске, прозвучавшем в капитанской голове, почудился то ли упрек, то ли насмешка.
Дивоптица не отстранилась, приняла ласку и даже пилить не стала, а Садко сделалось еще совестней за вчерашнее. Ведь Аля же ему только добра желает – и Милослав тоже…
Новеградец, успокаивая алконоста, не врал. Голове в этот раз и в самом деле было полегче, только рассеченную губу щипало, порезанный струной палец ныл, да ободранные в драке костяшки на руках саднили.
– Болит? – поинтересовался как нельзя вовремя подошедший Витослав, кивнув на разбитые кулаки капитана.
– А сам как думаешь? – усмехнулся Садко.
– Смотрю на тебя – и аж зависть берет, – холодно произнес обаянник, снимая с плеча сумку с целебными мазями. – Недурно же вы вчера погуляли.
– Что правда, то правда.
Да уж, на славу удался вечер, начавшийся из-за гада Чилиги так мерзко.
За стол радушно пригласили и людей, и диволюдов, что помогли команде «Сокола» проучить охрану поганого торгаша. А купцы-анги позвали из верхней горницы своих землячек. Сложены девушки-псоглавицы – высокие, плечистые, с толстыми черными косами до пояса, увешанные золотом и одетые в яркие сари – были так же богатырски, как и их сородичи-мужчины, но, должно быть, по меркам своего племени считались редкими красавицами, потому что Руф, увидев обеих, просто обомлел. Подсел к той, что в красном, тоже сразу принявшейся поглядывать на никоверянина с явным интересом и благосклонностью, и больше от нее не отходил.
Гуляли так, что харчевня гудела. Весело обсуждали подробности потасовки, хохотали, звонко чокались чарками да кружками и за удачу, и за всё хорошее, и за то, чтобы всякие уроды поменьше Белосветью жизнь портили, а выпив, травили байки об увиденном и пережитом в плаваниях. Ну а потом новеградец, памятуя, какое обещание дал Даринке, взял в руки гусли.
Был он в ударе – забыв о боли, играл до тех пор, пока не лопнула сразу пара струн, а пел, покуда не охрип, и спел почти все свои песни.
Возвращались в порт в самом прекрасном настроении, душевно распрощавшись с новыми знакомыми и дядькой Сушилой… но за всё хорошее неумолимо приходится расплачиваться.
– Радята, – громко позвал Витослав, присаживаясь рядом с Садко, – будь другом, принеси-ка водицы, да побольше. Боевые раны отважному кулачному бойцу промыть надо.
В трюм кашевар слетал мигом и притащил объемистый деревянный ковш воды с ледника. Расстарался, выбрал чуть ли не самый большой в своем хозяйстве – и водрузил на лежак перед обаянником. Тот благодарно кивнул Радяте, потянулся было к ковшу, чтобы намочить тряпицу… и, громко охнув, отпрянул.
Вода в ковше ни с того ни сего колыхнулась, всплеснулась и бурно пошла пузырями. На глазах у остолбеневших мореходов из нее высунулась, шлепая губами, причудливого вида морда. Круглая, как раздутый шар – и напоминающая сразу и рыбью, и человечью.
Толстый нос-капля, лоснящаяся пятнистая кожа, пухлый сомовий рот, украшающие верхнюю челюсть острые клычки, два ряда зеленоватых плавников… или те, что выше, – это все-таки лопушисто торчащие в стороны хрящеватые уши, а не плавники? Меж ними топорщилась россыпь мелких колючих шипов, а из кожистых складок над щеками в упор глядели на Садко выпученные бесцветные глазки. Тварюшка выглядела сразу и забавно, и страшненько. Не диво, что у капитана мелькнула бредовая мысль: вот, оказывается, что значит «допиться до бедаков»…
Если бы это чудо и впрямь примерещилось ему с перепою, новеградец только порадовался бы, но перед ним в самом деле был бедак – морской анчутка. Существо, в общем-то, не особо вредное и не сказать чтобы злобное, хотя и проказливое. Правда, рыбаки и мореходы встречу с этими мелкими нечистиками считают приметой не из лучших: мол, и дурную погоду они накликать могут, и на сети заклятье наложить, чтобы рыба не ловилась. Садко в такие слухи не слишком верил, зато знал, что подводным царям морские анчутки служат гонцами и посыльными – как обычные пресноводные анчутки служат водяным.
– Здрав будь, Садко, данник мой верный! – нечистик опять зачмокал толстыми губами, и капитан «Сокола» ощутил, как по хребту пробежала дрожь. Вырвавшийся изо рта тварюшки густой басовитый голос, грозный и холодный, как океанская пучина, ничем не напоминал обычный для морских бедаков тоненький визгливый писк. – Давно мы по душам не беседовали, но тобой я доволен! Малые дани-подати без задержек присылаешь, договор наш блюдешь честно. А теперь настало время нам с тобой снова повидаться!
Этот голос Садко узнал, едва услыхав. Сгрудившаяся вокруг команда, оторопело уставившаяся на ковш, тоже вмиг поняла, кто говорит с их капитаном устами морского нечистика. Замерла пестрым изваянием на подушке рядом с Садко и Аля, встопорщив хохолок-кокошник. А в голове у самого капитана крутилось сейчас только одно: вот это и называется – приплыли…
– Повидаться? Постой, царь-государь морской, так не подошел же еще срок мне пред твои очи явиться! – хрипло выдавил новеградец, аж поздороваться забыв с могущественным подводным владыкой. – В договоре сказано, что ты меня раз в три года в свой чертог призывать будешь… а они не истекли покуда, три с лишним месяца в запасе осталось! У нас тут, на земле, осень даже за середину не перевалила, до зимних штормов далеко… Да и не поспею я так быстро в северные моря! От Ольши до Новеграда путь долгий… А «Сокол»-то – корабль хоть и волшебный, птицей всё же не летает…
– В северные моря, на место условленное, плыть не надобно. Путь тебе держать обратно в моря южные, такова моя царская воля! – властно пророкотал стылый голос, и в воздухе точно дыханием надвигающегося шторма повеяло. – Собираются там на встречу в честь Осеннего Солнцеворота подводные владыки со всех концов Белосветья, веселье будет превеликое и пир на весь мир! Каждый из нас должен, по обычаю, на том пиру перед собратьями невиданным под водой чудом похвалиться. Диковинным – да забавным. Вот и решил я: покажу соседним государям тебя, своего данника, пусть они твои гусли послушают!
– Да как же… – застигнутый врасплох и плоховато с похмелья соображающий Садко и без того никак не мог толком собраться с мыслями, а теперь его точно под ложечку без жалости ударили. – Так сразу и плыть? Прямо сейчас?..
Толстощекий посланец морского владыки выпучил круглые буркала и сердито всплеснул болтающимися под брюхом щупальцами, почти перевесившись за край ковша. Получилось смешно, но капитану было не до смеха.
– Приказ мой ты услышал, данник! – могучий рокочущий бас, прокатываясь над палубой, стал совсем ледяным, и в нем отчетливо послышались вой буйного северного ветра и рев штормовых волн, бешено бьющихся в береговые утесы. – Дважды повторять не стану! Отправляйся в дорогу сегодня же на закате, чтобы на пир день в день поспеть, а путь тебе волшебная карта укажет!
Анчутка еще пуще растянул в зубастой ухмылке рот, нырнул в воду – и исчез. Садко ошалело наклонился над ковшом. Внутри никого не было. Словно привиделся им всем посланец морского царя. На дне колыхались остатки воды, вокруг по лежаку растекалась лужа.
Капитан осторожно взял ковш в руки. Пересек палубу, выплеснул воду за борт, а следом, чуть подумав, отправил и саму посудину. Вряд ли кто-нибудь после такого из нее пить осмелится – сам Садко-то уж точно нет… Отер сгибом локтя лицо и замер у борта, вцепившись в теплое шершавое дерево обеими руками.
На пристани, как ни в чем не бывало, суетился народ. На палубе ладьи, стоявшей рядом у причала, двое парней безмятежно во что-то играли, еще один мореход, устроившись у мачты, латал парус. Когда подводный владыка говорил, Садко не сомневался, что громовой голосище морского царя разносится на всю гавань, но слышала их разговор, судя по всему, одна лишь команда «Соколика». Морское волшебство есть морское волшебство, чтоб ему провалиться…
Пришла беда, откуда новеградец не ждал; разразился-таки над его макушкой шторм, который вчера напророчила Аля… Значит, похвастаться своим данником подводный царь-государь на пиру задумал. Как зверушкой удивительной. Да еще хочет, чтобы Садко на гуслях сыграл. Только горе в том, что где пир шумный да звон струнный – там и пляски буйные, а как пляшут морские цари, Садко хорошо помнил. Хоть умри, забыть не получалось… и не получится никогда.
– Капитан… – тихонько окликнул его Полуд.
От этого оклика новеградец будто в себя пришел. Поднял тяжелую голову и повернулся к товарищам.
Собравшаяся команда смотрела на своего вожака с неприкрытой тревогой. В тринадцать пар глаз – это если считать еще и алконоста-птицу. Рядом с Витославом стоял Руф, как раз вернувшийся на корабль, пока Садко предавался у борта невеселым размышлениям. Вид у псоглавца был обескураженный – ну еще бы, такое пропустил… Молодой чародей-обаянник ему что-то шепотом втолковывал, помогая себе жестами.