[18], высадить дверь, подняться наверняка уже занявшейся лестницей и вернуться, волоча за собой спасенных.
– Ой, горе-то какое! – заходилась воем простоволосая тетка в подоткнутой юбке. – Ой, горе горькое!
Рядом бессильно сжимал кулаки седой здоровяк и беззвучно роняла слезы молодка с опаленными косами. Осенняя сушь выпила ближайшие колодцы, превратив приусадебный пруд в ямину с потрескавшимся дном.
– Ой, горюшко… – завела свое тетка.
На нее зашикали, но Алеша больше не мог просто стоять. Вырвав из рук недотепы с перемазанной щекой свернутую в кольца веревку, богатырь быстро пошел, почти побежал вперед, выбросив из головы все мысли, кроме одной. Проскочить под сплетеньем полыхающих ветвей и добраться до крыльца. Дверь, даже такую, он вышибет, а дальше… будет дальше. На самом краю огненного желоба китежанин остановился. Не из страха, прикидывая, как ловчей броситься вперед, и тут за спиной простучали копыта.
«Садись! – ворвалось в голову. – Поскачем. Проскочим!»
Размышлять, что это тут за диво, было некогда. Схватившись за гриву, Алеша взлетел на спину неоседланного, явно сорвавшегося с привязи коня, огромного, золотистого, со словно бы закопченными ногами.
«Держись, – велел все тот же голос. – Крепче».
Буланый рванул с места в дикий галоп. Богатырь припал к вытянутой в струну шее, помня, что над головой сплетаются охваченные огнем сучья. Конем он не управлял, тот сам мчал к дому, сам замер в аршине от крыльца.
«Я прыгну. Высоко. А ты снимай. Этих там…»
– Лады, – бросил китежанин, прежде чем сообразил, что говорит, и понял, с кем.
Толкнувшись всеми четырьмя, черногривый взмыл вверх. Жаркой рыжей тряпкой мотнул возле глаз и ушел вниз огонь – и вот они, старуха с мальчонкой. Бабка не растерялась, не то швырнув, не то толкнув – внука? правнука? – в руки спасителю, Алеша обхватил показавшееся невесомым тельце, и они обрушились вниз.
– Давай назад! – крикнул богатырь. – Оставить надо!
Вновь над головой огненная сеть, ноги сжимают конские бока, по ушам лупит грохот копыт. Мальчишку Алеша постарался прикрыть собой, но на них так ничего и не свалилось. Проскочили! Навстречу выбежала давешняя молодка, протянула руки, закричала, почти завыла. Отдав добычу, богатырь оглянулся. Кровля все еще не занялась, и на ее краю по-прежнему чернела одинокая фигурка. Несколько минут, и конец. Душа уйдет к Белобогу, а от тела и угольков не останется. Да и то сказать, пожила бабка, всем бы так…
– Сможешь? – шепнул, склоняясь к взмыленной золотистой шее, Алеша. – Еще раз?
«Я смогу. Ты сумей!»
У них получилось! Второй прыжок вышел даже лучше первого, должно они с буланым свыклись. Китежанин сдернул старуху с края крыши, прижал к себе, как не всякую красавицу прижимают, но на обратном пути их наконец накрыло. Рухнул, перекрывая дорогу, здоровенный сук, огненными росчерками брызнули в стороны ветки поменьше, одна мазанула богатыря по шее, другая, пятипалая, вцепилась в лошадиную гриву худовым гребнем. Конский волос вспыхнул сразу, но буланый головы не потерял. С громовым ржаньем перемахнул предательский сук, понесся дальше. Негустая толпа шарахнулась в обе стороны, Алеша, прижимая к себе спасенную, спрыгнул на ходу, а конь, сбивая пламя, принялся кататься по иссохшей земле. Сбил и, похоже, даже не очень ожегся. Поднялся, тряхнул остатками гривы, победно заржал, и словно в ответ заголосила, бухнувшись спасителю в ноги, бабка, так и норовя обхватить запыленные сапоги. С ней тоже все было в порядке, а благодарностей, тем паче таких, будущий Охотник не выносил.
– Обошлось, и ладно, – китежанин поднял старуху на ноги и впихнул в объятья все той же молодки, явно намеревавшейся грохнуться на колени рядом со спасенной. – Удачи вам, люди добрые, а мне коня проведать надобно.
Буланый стоял на месте, настороженно косясь на идущего к нему богатыря. Если кто не видел, как они на пару дважды смерть обгоняли, за чужих бы принял.
– Спасибо тебе, друже, – Алеша провел рукой по сразу закопченной и запыленной шкуре. – Ты чей? Откуда? Звать-то как?
«Водовозные мы нынче, – раздался слышный лишь китежанину смешок. – Звать по-всякому. Худово отродье. Злыдень. Чума. Змей. Да, Скот Безрогий еще…»
– Буланко тебя звать, – прикрикнул Алеша, понимая, что отберет чудо-коня хоть бы и у самого князя. – Буланыш.
«Годится. А ты кто?»
– Алеша. Охотник китежский. Верней… буду скоро…
Если бы не пожар, они бы не встретились. Если бы не пожар, кто его знает, признали бы они друг друга, поняли бы… На пожаре, как и в бою, все выходит проще и быстрее. Некогда удивляться, не верить, сомневаться – надо делать дело.
Дивокони богатырские лишь с теми говорят, кого за хозяина признают. Тихоня-архивариус, получивший жеребца в счет старого долга, знать не знал, каким сокровищем владеет. Ненужного ему коня он сплавил тестю-водовозу, с которым у Буланко не сложилось. Избавиться от разбившего уже третью бочку буяна оба родича были радешеньки, тем паче что выкуп Алеша предложил честный. Ну и что, что истинной цены Буланко книжный червь не ведал, дальнюю дорогу с обмана не начинают.
О постылой бочке Буланыш забыл быстро и, казалось, навсегда, да только зарекаться нельзя ни от чего. Другое дело, что ни запереть ослепшего друга в конюшне, пусть и лучшей, ни дать ему с собой кончить Охотник не мог, тем паче беда приключилась по его вине. Нет бы прибить самозванца на месте да не мешкая ехать своей дорогой! Хотя ни один ведун не скажет, что бы тогда Зденка натворила. Одной босоркой или вештицей на Руси запросто могло стать больше, а сила у юной зверинщицы была…
«Нельзя с ведьмой сговариваться, – мерно шагавший лесной тропой Буланыш внезапно встал и топнул ногой. – Обещай, что не станешь».
– Ее бы сперва найти, ведьму эту, – пробурчал Охотник, разглядывая осеннее многоцветье.
Сивый лес на поверку оказался пестрым, прямо-таки расписным – красным, рыжим, желтым, багряным, лиловым с темной еловой прозеленью. Сквозь редеющие вершины ясными лоскутами проглядывала небесная синева, цеплялись коготками за кору непуганые и от того любопытные белки, стрекотали сплетницы-сороки. Пахло то грибами, то смолой, то отчего-то давно отошедшей малиной, пару раз вдали раздавался призывный олений клич: рогатые красавцы вовсю играли свадьбы. И все бы хорошо, только пресловутая Мирава ровно сгинула, хотя местные в один голос твердили: башня в лесу и впрямь стоит, и живет в ней колдунья-отшельница. Красотка – на диво, глянешь – голова закружится, только строга больно, хоть порой и помогает. Не всем, правда. Тех, кто несолоно хлебавши возвращается, не в пример больше. Платы вроде не просит, хотя кто знает, как оно на самом деле… Не за все деньгами берут, бывает – и чем подороже.
«Обещай, – вновь потребовал Буланко. – А то дальше не пойду».
– Душу в заклад не отдам, – заверил Охотник, – за дурное дело не возьмусь, а с прочим – поглядим. Только не похоже, что среди этакой красы Тьма угнездилась. Там, где слуги чернобоговы заводятся, лес если не гниет, то чахнет, а тут все как на дрожжах прет. Другое дело, что по этой чащобе если кто и шастает, то лешие.
«Куда едем?»
– Погоди, дай подумать.
Они кружили по Сивому лесу второй день, переходя с тропы на тропу, пили из ручьев, замирали, слушали. Буланко вбирал ноздрями лесные запахи, Алеша вглядывался в заросли, выискивая хоть какой-то намек на присутствие чародейки. Их никто не водил, не морочил, не запугивал, только башня, о которой твердили в округе, как сквозь землю провалилась. Молчали и китежанские наколки, хотя они могли просто не чуять угрозы. Охотник поморщился, и тут его осенило.
– Буланыш, – хмыкнул он, – а что это мы сюда ввалились – ни здрасьте, ни до свидания? Хозяина уважить надо, поздороваться, гостинчика поднести!
Нужное отыскалось в первом же кармане, будто ждало своего часа. Серебряная великоградская монета, непонятно откуда взявшийся девичий перстенек с синим камешком и припасенные для Буланко еще до беды леденцы – всё это, брошенное богатырской рукой, взметнулось над тропой пестрой стайкой и улетело в кусты на дальнем краю небольшой круглой полянки.
– Здравствуй, хозяин ласковый, – слова старого приветствия Алеша произносил раздельно и медленно, – мы не тати лихие, мы гости честны́е! Кланяемся тебе, как старшо́й родне! Прими наш гостинец, да не пугай нас, не балуй – порадуй! Убери с дороги зверя лютого, проведи тропами тайными, покажи места красивые, сделай видимым невидимое!
С духами, что домашними, что водяными, что лесными, китежанин всегда ладил, но такого прежде видеть не доводилось. С поляны будто покрывало сдернули, и грибов на ней открылось неисчислимо, на телеге не увезти! И все один к одному: крепкие, чистые, не мелочь, но и не старье трухлявое.
– Спасибо тебе, хозяин ласковый, – богатырь спрыгнул с не перестававшего принюхиваться Буланыша и земно поклонился, – только мы не за грибами явились. Ни ножей у нас при себе, ни корзин. Дозволь лучше тебя про путь-дорогу расспросить. Помоги сыскать то, что никак не находится…
Заветный жар-череп который день мирно спал на своей подставке. Тревожный багровый огонь почти погас, лишь в самой глубине глазниц что-то чуть заметно поблескивало красным. Раньше Веселина прикрывала смертоносное сокровище расшитым огненными язычками платком, потом привыкла. Ну, череп на палке, ну, в девичьей светлице – и что? Кому он мешает? Все равно здесь никого, кроме нее, не бывает.
Волшебница скользнула скучающим взглядом по разукрашенному серебристыми звездочками темно-синему потолку и уставилась в стену. Прихотливая белокаменная резьба под взглядом хозяйки начала сглаживаться, превращаясь в большое круглое зеркало. Девушка небрежно шевельнула рукой, и пальцы ощутили тепло древесины.