К взявшейся из ниоткуда собеседнице Охотник шагнул словно бы из любопытства, на самом деле пытаясь разглядеть, что та прицепила к поясу. Оказалось, шелковый кисет, из которого высовывалась потрепанная куколка в красном сарафанчике. Обычная, соломенная, в такие детишки малые играют, только вот на округлой головке темные глазки влажно поблескивают… живые!
Больше никаких сомнений: волшебница, причем не из последних. Нашел.
– Ты и есть Мирава-отшельница, – твердо произнес Охотник.
– Тебе виднее, – задрала бровь «боярышня». Издевается, что ли? Ну да чародейка, что возьмешь…
– Не до шуток мне, красавица, – какие уж тут шутки! – Дело у меня неотложное.
– И какое же? – нахмурилась синеглазка. – Говори толком, чего тебе надобно?
С китежанскими чародеями Алеша ладил отлично, с красными девицами в последнее время выходило не очень, правда, девицы попадались со странностями: мертвячка, поленица, зверинщица, теперь вот волшебница и в придачу отшельница, только деваться-то некуда.
– Лады! – решился богатырь – В общем, тут такое вышло… Конь у меня ослеп, помощь нужна.
– Другого купи, – равнодушно посоветовала Мирава. – Или сведи, все дешевле обойдется.
– За ценой не постою, называй!
Странный он был, этот китежанин. Не помнила Веселина, чтобы на нее смотрели, словно бы не видя ни темно-русой косы, ни синих, как васильки во ржи, глаз, ни румяных губ, но этому гостю до красы неодолимой дела не было. Взглядом скользнул, усмехнулся – и ну допросы устраивать. Да, красавицей признал, да и кто бы не признал, но замуж сходу не зовет, целоваться – и то не лезет… Сколько лет о таком мечталось, а как нагрянуло, стало обидно.
– Говори, – холодно велела отшельница, – сколько тебе за помощь не жаль.
– А ты с делом справишься? – прищурился гость. – Прости, увериться хочу.
– Ну и я хочу, – хмыкнула, давя досаду, чародейка. – Чем, кстати, докажешь, что Охотник?
– А по одежке не видно?
– По одежке не встречаю.
В его серо-голубых глазах мелькнуло что-то… уважение? Удивление? Улыбнулся широко, головой качнул, будто сам себе не веря:
– И то верно. Доказать могу этим.
Знак китежанский она, само собой, узнала сразу. Его не подделаешь, разве что за дело примется совсем уж великий чародей, да и то наверняка промашку даст.
– Вижу, – протянула и прежде не сомневавшаяся в словах гостя Веселина. – Ну что, Охотник, пойдем, поговорим?
Небрежный взмах руки, и резные стражи теряют свое обличье, вместо них изгибаются по камню резные, усыпанные сразу цветами и плодами ветви, образуя высокую арку, в которой проступает дверь со слюдяным зарешеченным окошечком. Отданный шепотом приказ, и дверь распахивается, позволяя видеть внутренность башни – светящиеся, как в ясный полдень, стены, витую лесенку, лазоревый ковер на полу, цветущие деревца в кадках у стен.
Недовольно возится в своей сумке куколка – боится, как бы ее «дочка» неразумная об осторожности не позабыла. Мол, таких, как этот сероглазый, только пусти, сразу лезть-приставать начнут. Только что с нее, тряпичной да соломенной, взять? Глядеть – глядит, а не видит. Кровь у гостя от страсти не кипит, не нужна ему хозяйкина краса, за другим явился.
– Что не входишь, китежанин? Неужели боишься?
– Некогда мне гостевать, конь ждет, худо ему. Давай здесь поговорим. Какова твоя цена, отшельница?
– Сперва ответь, чего не пожалеешь.
– Душу не отдам, дело свое не брошу, об остальном сговоримся. Чего просишь?
– Коня для начала покажи, – решила Веселина. – Возьмусь – назову цену, нет – не обессудь.
– Сюда привести или до опушки дойдешь?
– Дойду, не калечная, – девушка незаметно поправила пояс с мешочком, успокаивая разволновавшуюся советчицу. – Ступай первым, да смотри, не оглядывайся, худо будет.
Охотник рванул под горку так, что чародейке пришлось за ним чуть ли не бежать. Приказ не оглядываться она многим отдавала, да исполнить его так никто и не смог. Много их было – молодых и старых, умных и дурных, воинов, купцов, пахарей, скоморохов… Случались и волшебники, только не спасало их ни слово данное, ни ум, ни колдовство. Так и норовили оглянуться, задержаться, коснуться если не руки, то платья. Морок их и тот не брал, хоть уродиной прикидывайся, хоть старухой, без толку. Правда, и забывали быстро – с глаз долой, из сердца вон. Зато пока рядом – с башни прыгнуть готовы, лишь мигни; в дверь выгонишь – в окно полезут… потому и нет у нее теперь окон.
– Как звать-то тебя? – крикнула в широкую спину Веселина, загадывая, обернется или нет.
– Алеша, – бросил на бегу китежанин. Экий неразговорчивый, ну и она помолчит, сколько той дороги-то.
Коня Алеша оставил у самой опушки за прибрежным ивняком; воды и травы там хватало, но могучий длинногривый красавец не пил и не пасся. Стоял неподвижно, вытянув шею, вбирая темными ноздрями принесенные ветром запахи. Чуть поодаль, у кромки кустов лежали вьюки и сбруя. Прежде чем идти за помощью, Алеша друга расседлал, но треножить не стал, хотя куда слепой уйдет?
– Вот он, Буланко, – соизволил объяснить китежанин. – Ты, Мирава, постой здесь, я его придержу.
Ответа он не ждал, и Веселина не ответила. Чудной гость, и день чудной выдался. Хорошо бы и впрямь помочь напоследок удалось.
Исполнять чужие просьбы чародейке давно надоело, да и от людей она подустала, но этот был каким-то особенным. Веселина стояла, придерживая настырную ивовую ветку, что так и норовила сунуться в лицо, наблюдая за встречей коня и человека. Буланый ткнулся мордой в хозяйское плечо, Охотник откинул шелковистую челку, погладил светлую звездочку на конском лбу, что-то сказал. Жеребец передернул ушами, замер.
– Шла бы ты домой, – зазудела, пользуясь случаем, Благуша. – Шалый он, ишь как зыркает. Как есть бабник!
– Мне-то что? – раздраженно хмыкнула чародейка.
Может, китежанин и впрямь был бабником, но сейчас его занимал лишь ослепший конь. Потрепав жеребца по шее, Охотник слегка толкнул его плечом, вынуждая повернуться, и они бок о бок двинулись к роднику. Со стороны нипочем не скажешь, что один другого ведет. Ждать Веселина не стала, поправила кисет и пошла навстречу. Легкий ветер играл с желтыми листьями, небо наискось пересекал птичий клин, наливалось алым вечернее солнце, и что-то было не так. Что именно, хозяйка башни не понимала, просто стало любопытно и немного тревожно.
От яги Марфы толку наверняка было бы больше, чем от этой «боярышни», но и на том спасибо. Силы чародейской у Миравы довольно, без силы с такой башней не управиться, а что до умения… Алеша мог лишь надеяться, что лесная затворница окажется толковой.
– Вот он, Буланко мой, – Охотник остановился в шаге от чародейки. – Что дальше?
– Дальше ты будешь его держать, – равнодушно велела Мирава. – Как пойму, в чем дело, так и скажу.
– Лады, – Алеша поудобнее перехватил уздечку под самым мундштуком. В Буланко он не сомневался, но «боярышня» опытной лошадницей не казалась – как бы не испугалась, если жеребец дернется. Это поленицы любого коня на скаку остановить способны, а тут богатырской силой и не пахло…
«Я стоять буду, – заверил Буланыш. – Смирно. Сколько надо, скажи ей».
Говорить под руку Алеша не стал, просто придвинулся ближе к другу. Волшебница кивнула и вытащила из кисета свою куколку, поднесла близко к лицу, дунула, что-то шепнула и вдруг подбросила. Алым маком сверкнул сарафанчик, плетеные из соломы ручки вцепились в конскую гриву. Буланко выдержал, только вздрогнул и навалился плечом на хозяина.
«Что это?! Кто?! Зачем?»
– Спокойно, – негромко велел сам слегка оторопевший Охотник, – так надо.
– Да, – подтвердила больше не казавшаяся теремной красоткой Мирава, – так надо.
Куколка пауком доползла до лошадиной головы и устроилась между ушей, словно украшение из числа тех, что так любят иноземцы. Ничего страшного в ней не было, но Алеше отчего-то захотелось сорвать тряпичную дрянь и зашвырнуть в кусты. Ничего, сдержался.
Богатырь стоял, чувствуя, как колотятся два сердца, его собственное и конское, Мирава широко раскрытыми глазами глядела на свою игрушку и молчала, китежанину показалось, что целую вечность, но тени на траве вырасти не успели. Наконец чародейка, не отводя взгляда, протянула руки вперед. Как в них вернулась куколка, Алеша не разобрал, хотя глаз от отшельницы не отрывал.
– Подойди, – коротко велела та, – не кричать же.
– Стой здесь, – твердо велел Алеша напрягшемуся Буланко. – Я сейчас вернусь.
Почуял ли правду конь, Охотник не понял, но сам он, подходя к возившейся со своим кисетом Мираве, ответ уже знал.
– Ничего я с тебя не возьму, – не стала ходить вокруг да около отшельница. – Не за что. За человека, и то не всякого, я бы еще взялась, но за коня… извини. Не выйдет.
– Почему? – вцепился в призрак возможности Алеша. – Если с человеком можно, то и с конем.
– Человек поймет, что все для его же пользы, а если воля есть, то потерпит. А коню, собаке, ребенку ясно одно – больно им, значит плохо всё, значит надо кричать, бежать, драться…
– Так дело в этом?! – отер разом взмокший лоб Алеша. – Не бойся, удержу я его. Или зелье какое свари, что боль снимает. Ты возьмись только.
– Ишь, спорый какой! Зелье ему сразу свари. Не в зелье дело и не в боязни. Зачем живую тварь понапрасну мучить – пусть она тебе и верит, да только…
Волшебница вдруг замолчала, задумчиво глядя на Буланыша. Даже словно бы подалась вперед, как увидевшая дичь охотничья собака. Поняла что-то новое? Что?
– Скажи честно, – Мирава вновь перевела взгляд на Алешу, – навредил ты кому-то недавно?
– Подумать надо… – такого вопроса богатырь уж точно не ожидал. – Мы только и делаем, что нечисти вредим да тем, кто с Тьмой спутался.
– Здесь не Тьма, – уверенно сказала волшебница. – Тут другие напасти в колтун сбились. Нет, не возьмусь я, Охотник, не проси.