– Ты чего творишь?! С ума спрыгнула?! – зарычал Пров, грозно таращась на царицу. Он и сам, видно, с трудом понимал, чего все-таки ему хочется больше – то ли к груди жену прижать, то ли сгрести в охапку да за плечи тряхануть, как куклу соломенную, дав полную волю гневу. – Я с тебя какую клятву брал? Ни единой живой душе об этом месте не рассказывать! И самой сюда носа не совать, а ты?!..
– Ну понятно, как же иначе-то, умная жена у неблагодарного муженька завсегда дура… – царица, только что готовая броситься супругу на шею, отшатнулась от Прова и сверкнула глазами не хуже разъярившейся поленицы в боевом раже. – Как у тебя язык под корень не отсохнет, чучело бессовестное! Мы его выручать явились, а от него «спасибо» – и того не дождешься!
Воеводе мигом вспомнилась встреча супругов у дворцового крыльца, когда они с Казимировичем доставили царицу-беглянку в Бряхимов. Ох, ну и парочка ему на голову свалилась, оба хороши!
И любят друг друга тоже оба.
– Я тебе, солнце ты мое, не малец бесштанный, чтоб меня за ручку водить да сопли утирать! – Пров навис над женой, как скала, и щека у него знакомо дернулась, когда при этих словах царь-наемник покосился на русичей. – Сам бы все дела уладил! Без помощничков незваных… Голова, чай, у меня на плечах есть!
– Уладил бы?! А с тварью этой тоже сам бы управился?! – распалившаяся и раскрасневшаяся Мадина все же не выдержала и зло всхлипнула. – Да я думала, у меня сердце разорвется, когда ты против ящера выехал. Красиво помереть собрался, небось? Обо мне даже не подумал, да? И не ори тут, а Добрыню Никитича благодари да в ноги падай! Он тебя от верной смерти спас!.. И не тебя одного…
Вот тут воевода решил, что пора вмешаться, иначе эти двое, чуть с ума не сошедшие от страха друг за дружку, докричатся невесть до чего. Василий уже кусал ус, чтобы не заржать в голос, а Терёшка, глядя на раскипятившихся супругов, глаза вытаращил. У парня, видать, в голове не укладывалось, что венценосцы могут, как простые смертные, промеж собой браниться почем зря, в словах не стесняясь. Ровно и не царь с царицей, а первый на деревне ухарь-задира, явившийся домой за полночь с подбитым глазом, – и встретившая его на пороге со скалкой в руках измаявшаяся от беспокойства жена.
– Мы пока в сторонку отойдем, ладно? – спокойно подал голос Добрыня. – Обождем, когда вы доругаетесь.
Осеклась царица разом, словно над ней ушат холодной воды опрокинули, но первым на попятный неожиданно пошел Пров. Накрыло, видать, бузотера понимание, что выглядят они с Мадиной глупее некуда. Досадливо тряхнул кудрями, но губы у него сами разъехались в усмешке. Притянул замершую жену к себе, прижал к широченной груди крепко – и та сдалась. Вновь всхлипнула, обняла, заплакала тихонько.
– Ну вот и ладно, – пробормотал, не утерпев, Казимирович. – Где любовь да совет, там и горя нет.
Уставившись в упор на великоградцев, Пров опять было помрачнел и вдруг еще раз широко усмехнулся. Осторожно отстранив Мадину, шагнул к Добрыне. Стащил с правой руки кольчужную рукавицу и первым протянул воеводе раскрытую ладонь.
Совсем как неделю назад в Бряхимове, когда давал слово замириться с баканцами взамен на обещание вернуть во дворец жену. Только не было на сей раз в глазах Прова шалой дерзкой горечи и вызова. Никитичу, пожимающему протянутую руку, даже неловко сделалось – царь-наемник смотрел на него, как на чудотворца, явившегося на подмогу неведомо откуда в самый нужный миг.
Или нет, не как на чудотворца. Как на собрата по оружию, чье превосходство над собой нельзя не признать – иначе или дурью заносчивой это будет, или черной неблагодарностью.
– Ну, Добрыня Никитич, посол великоградский, не знаю уж, что там за стрелы у тебя волшебные, но вовремя ты подоспел. Спасибо превеликое… – Пров произнес это смущенно и как-то очень искренне. – Мы теперь у тебя в долгу.
«Соколко… караковый тебе тоже спасибо говорит, – тут же поспешил сообщить Бурушко. И уточнил: – Нам обоим. Он боялся за этого, норовистого-необъезженного. Сильно боялся. Как я – за тебя».
Русич с алырцем и не заметили, когда их дивокони успели с настороженным интересом потянуться друг к другу мордами, а потом, осторожно обнюхав друг дружку, соприкоснуться носами. Бурушко фыркнул, и конь царя-наемника всхрапнул в ответ, шумно выдувая воздух через атласные черные ноздри. Это до того походило на рукопожатие, которым только что обменялись богатыри, что Добрыня с Провом не выдержали – разом, точно сговорившись, улыбнулись. И воевода окончательно уверился: ему не придется напоминать Мадининому мужу, что долг отдачу любит.
Алырский государь и так об этом не забудет.
Доброе дело
– Почти на месте, – сообщил Серый Волк, замедляя бег.
Частокол крепких сосен заметно поредел, а вскоре и вовсе разошелся в стороны. С вершины холма открылся величественный вид на Велигорскую долину. Слева возносились в звенящее голубое небо пять острых высоченных скал, напоминающие расчерченные белыми полосками снега когтистые пальцы – будто когда-то давным-давно ушел под землю исполин, лишь успел руку к небу протянуть, да так и застыл навеки. Недаром прозвали эту гряду Обериновой [23] Дланью. Разрывая утреннюю дымку, она нависала над заснеженными хребтами и крутыми склонами Синей Чаши – круглой впадины, которую до краев заполняло горное озеро. С отвесной каменной стены низвергались вниз четыре водопада, сливаясь в реку, питавшую многочисленные лазурные озера долины.
Места эти русичи осваивали уже почти сотню лет. И дороги проложили вдоль края озер, на которых ютились рыбацкие поселения, и мосты перекинули через бурную реку… ну и большая застава с городом со временем здесь выросла. С дальнего берега, правда, людские постройки казались игрушечными – слишком пестрые, слишком неуместные в этом суровом краю, заросшем вековыми хвойными лесами.
– Ты уверена, что тебе туда надо? – в голосе Волка почудилось беспокойство.
– Да, – твердо ответила девушка. – Нужно забрать вещи и кое-какие дела закончить.
Про себя Варвара давно решила, что первым делом пойдет в баню. Сколько уже не мылась – страшно подумать. Мелочи жизни, конечно, обычная доля путешественника, не привыкать, но горячая вода и жаркий пар… При мысли о них рот отчего-то наполнился слюной. А может, из-за голода – давненько она горячего не едала… И устала, хоть и старалась скрыть это от своего неутомимого спутника.
Время поездки от Кущанского перевала до Велигора промелькнуло почти незаметно, а ночью они останавливались в лесу, чтобы поспать и набраться сил… но их Варе хватило ненадолго. Непривычная езда на Волке утомляла. Вот вроде бы и не делаешь ничего, просто сидишь, а через полчаса и спина свинцом налилась, и ноги-руки – будто мешки ворочала весь день. В самом деле, с седлом было бы удобнее… Где же он сбрую свою оставил, интересно? И почему?.. Впрочем, на что жаловаться? Уж точно не на бесценную помощь чудесного зверя.
– Поем, соберусь, да снова в путь, – продолжила Варвара, глядя вниз, на широкую, бегущую вдоль берега дорогу. – Но сперва отдохну чутка, в баню схожу – отогреюсь…
Вроде осень еще, и по эту сторону гор намного теплее, но утром морозит так, будто зима давно в своем праве. Даже снег уже лег, пусть и не такой колючий, твердый и уже успевший слежаться, как в тайге. Ничего, солнышко пригреет, землю отогреет – и снег наверняка растает.
– Мерзлячка ты, Варвара, – заметил Волк, дергая одним ухом. – Говорил тебе – платом укутайся.
– Да укуталась я, укуталась. И парка у меня теплая, да толку-то, на таком ветру… Добросишь до большака?
– Делов-то, – только и буркнул Первозверь, в несколько скачков спустившись с холма, но на дорогу выходить не стал, остановился в ельнике возле обочины.
Варя сползла вниз, натужно потянулась, хрустнув позвонками. Что ж, вот и подходит к концу очередное приключение…
– Спасибо тебе еще раз, Волчок! – от души сказала она, прижимая ладонь к груди. – Век тебя не забуду, выручил ты меня – ни в сказке сказать, ни пером описать…
– Чего это ты прощаешься? – Серый склонил лобастую голову и глянул с явным упреком. – Аль бросить меня тут порешила?
Огорошенная Варя замычала, не зная, что отвечать, а потом забормотала, будто извиняясь:
– Я думала… там же город… людей полно… нельзя тебе туда…
– Мне везде можно, – насупился Волк. – Я с тобой пойду.
– Но… – начала было девушка, – как же…
– Тихо! Спрячься!
Прежде чем Варвара смогла хоть что-то ответить, Волк прижался к земле и пополз вперед, к кустам у дороги. Только сейчас Варя приметила запряженную приземистым конем телегу, которая неспешно тащилась на запад. Значит, едут из Велигора, наверняка с ярмарки. Что именно собрался делать Волк, девушка понятия не имела, но отчего-то не сомневалась: зла Первозверь не замышляет, а значит, надо послушно затаиться. Так она и поступила, наблюдая за приближающейся телегой.
Правил ею тщедушный старичок, а на мешках клевал носом, обняв немалое копье, бородатый детина в расстегнутом овечьем тулупе и меховой шапке набекрень. Судя по тому, что телега была полна, северяне в самом деле возвращались с велигорской ярмарки, что шумит на главной площади аж с Праздника Урожая. Скоро закончится Солнцеворотная неделя, наступит зима, и Велигор-град поутихнет, успокоится, но пока на торжище съезжаются со всей округи.
Варя как раз и думала прибиться к проходящему обозу, дойти с ним до города, забрать у Шабарши вещи, подыскать новую лошадку… но, похоже, Волк все решил за нее – и по-своему.
Телега, поскрипывая да позвякивая, проползла мимо и скрылась, а Первозверь фыркнул, развернулся и тихо направился обратно к Варваре. Только не дошел – кувыркнулся вперед, да так резко и неожиданно, что девушка отшатнулась.
В стороны полетел, тая в воздухе, серебристый пух… и перед ошарашенной Варей выпрямился давешний детина. Та же меховая безрукавка под тулупом, те же светлая рубаха, штаны, сапоги и широкий кушак с тонким кожаным поясом, даже кошель на левом боку, и тот имелся. Один в один, только борода серая, волосы седые и длинные, с косичками за ушами, и копья нет.