Царевна вздохнула, исподлобья глянула на кусачую тварь, поднесла пальцы ко рту и… плюнула прямо на головенку с огромными переливчатыми глазами. Вот теперь лети, куда знаешь. Оскорбленное насекомое вырвалось из пальцев, взмахнуло прозрачными крылышками и, набирая круги, стало подниматься все выше в глубокое синее небо.
Не царское это дело – плеваться, но полузабытая детская забава, которой они частенько развлекались с Радеем, отвлекла от невеселых мыслей. Как все было раньше просто и понятно: вот надежный друг; здесь родные места, Рудные топи; тут мама, Первуна, готовая помочь и защитить; там опасность, но от нее можно укрыться в болотном городе. А нынче все запутанно. Радей повзрослел и пошел своей дорогой, в Виров-граде она нынче гостья, а страннее всего мать, которую уже не тянет обнять и прижаться к теплому плечу, укрыться в кольце родных рук. Изменилась матушка за этот год еще сильней, отдалилась, стала будто чужой…
А может, Василиса сама взрослее стала и уже не нуждается в материнской защите? Но пусть опека и не нужна, дельный совет от самого родного человека всегда в цене. Только вот советы Первуна дает странные, непонятные, а все больше отмахивается да ругается: мол, о чем ты думаешь, глупостями себе голову забиваешь! Рубашки какие-то, муж тоскующий, тоже мне!
Но даже отчитать нагрянувшую в гости дочку владычица Рудных топей толком не успела: вбежал в горницу запыхавшийся служка, сообщил, что вернулся отряд вировников с железняком, что-то там у них случилось, а что – не понять… Первуна о глупой Василисе тут же забыла и ушла по своим неотложным делам, а как вернулась – пожалуйста! Внезапное срочное поручение!
Пойди, мол, немедля в глубь болот, найди оржавиника, принеси талисман волшебный. И чтоб никаких мамок-нянек в помощь, никакого чародейства. Иди своим ходом, обернуться птицей-зверем не смей, вещами магическими не пользуйся, даже «шкурку лягушачью» оставь – мол, не понадобится. Только и можно взять с собой обычный ножик да в котомке запас харчей на три дня – простой еды, не зачарованной. Как в детстве, когда они бродили с Радеем по пуще: краюха хлеба житного, кусок сала, огурцы-желтяки да соли щепотка – вот и вся снедь.
Необычные условия, конечно, но Василисе к материнским странностям не привыкать. Волшбу в себе уняла-погасила, амулеты-обереги и украшения сняла – все, кроме наконечника стрелы, благо это обычная подвеска. Жаль, конечно, что «шкурку» пришлось оставить – без нее, даже в плотной болотной одежке, чувствовала себя Василиса голой. И Нежани рядом нет, поговорить не с кем: по наказу Первуны, строго-настрого велела царевна верховной мамке-няньке за ней не следить, призывов не слушать. Нежаня неохотно, но смирилась, дала нерушимое слово. Раз уж нельзя использовать в походе волшбу, то все должно быть по-честному!
Собиралась Василиса обстоятельно, будто в дальнее путешествие. Еды на всякий случай взяла побольше: тут и мясо вяленое, и хлеба целый каравай, и огурцов да лука запас приличный. Большая баклажка [34] с чистой водой – на болоте воды хватает, а вот пить ее в сердце топей не стоит, даже кипяченую. Захватила еще овсяного киселя в отдельной посудине, его сильно уважают нечистики, а мало ли кого повстречаешь? Лакомство не помешает.
Одежку выбрала самую прочную и удобную. Сапоги выше колен, непромокаемые, без каблуков, порты и кафтан пятнистой «болотной» раскраски из крепкого, вощеного льняного полотна, а вокруг головы – платок, чтобы волосы за сучья не цеплялись. Длинный шест лещиновый вырезала, глубину в топях щупать, да и палка в руках – всяко подмога в возможных передрягах.
В котомку сунула плащ, чтобы по ночам укрываться, запасную рубашку с платком и единственный чародейский предмет – заговоренную Первуной берестяную шкатулочку с руной на крышке, куда следовало положить добытую у оржавиника вещицу.
И на что маменьке эта побрякушка сдалась? Ничего про нее толком не сказала, лишь намеками многозначительными ограничилась, словно от талисмана судьба мира зависела. Ну, конечно, судьба мира, что же еще? И где еще такому могущественному магическому предмету храниться? Только в болоте, в самой вонючей его части. «Судьба мира», ишь ты… Тут бы со своей судьбой разобраться…
Прощание с Первуной вышло сухим да скорым, но, хоть задание матушкино было трудным и странным, радовалась ему Василиса в глубине души, как дитя малое. И матери поможет – не самой же ей по кочкам скакать, – и на любимые Рудные топи еще разок глянет, будет что вспоминать в мужнином тереме. Многим ли удается по местам детства пройтись, прикоснуться к временам, что теперь кажутся проще и светлее? Нечего тут печалиться, надо наслаждаться!
Потому и смотрела по сторонам царевна, стараясь все-все приметить и запомнить, потому и вдыхала воздух полной грудью, и все не могла надышаться знакомым запахом трав, растущих на мокром лугу.
Хорошо на родном болоте, а нынешней осенью и вовсе загляденье! По краю камышовых зарослей багровеют прихваченные недавними заморозками листья ежевичника. Всего-то разок иней выпал, а ежевике хватило. Таится в гуще зелени отцветающая мята, розовеет корневищами аир, и притаившийся по краю озерка мяун [35] кивает бледными головками. Шуршит под ногами высокий жесткий хвощ, «оловянная трава». Олово им точно чистить хорошо, будто железной щеткой. А среди хвощинок – грибы! Опята! Ишь, нашли место, и поодиночке растут, и березовые пни ими усеяны, вот повезет каким-то грибникам! Впрочем, откуда им взяться? Люди-то сюда не ходят, разве что совсем отчаянные…
А ей опенками недосуг заниматься, надо дальше идти, туда, где никаких грибов и берез не будет, только редкие кочки в ржавой воде – во владения Ражитопа Безрадушного. В царство вечной вони. Там уж точно никакой зелени не встретишь! Оржавина – она и есть оржавина [36]. Унылое мрачное место с редкими кочками, тучами комарья, чахлыми больными деревцами да глубокими топями. От обычного болота тем и отличается, что лежит на всем красноватый налет ржавчины. А еще смрад нестерпимый от гниющих растений да испражнений ненасытного болотного царька.
То ли дело здесь, в средних областях Рудных топей! Пока еще зеленеет камыш, над зарослями поднимаются коричневые, словно бархатные, кочанчики-початки рогоза, еще немного, и полетит из них желтоватый пух. В ее старой горнице до сих пор стоят в высоком заговоренном кувшине собранные два года назад зеленые стебли с темно-коричневыми верхушками. Ничего-то в девичьей светелке не изменилось: все так же лежат на полках свитки с записями старинных заговоров и стоят книги в кожаных переплетах. На столе – резной деревянный стаканчик с перьями да кистями и стопка старых детских рисунков. Даже лук самодельный, который она смастерила в десять лет, так и висит на стене рядом с вышитой картиной. На застланной узорчатым покрывалом кровати манит покоем груда подушек, в изголовье – книга, которую она читала перед встречей с Желаном…
Интересно, почему матушка ничего не меняет? Может, заходит иногда повздыхать, поскучать? Или Первуне уже все равно, что там творится, и в светелку никто не заглядывает, только служки по привычке пыль смахивают?
Год назад Василиса определила бы точно, а теперь душа болотной владычицы – потемки. В прежние времена, после такого долгого отсутствия, мать бы наглядеться на нее не могла, усадила бы за стол, самолично угощала любимыми лакомствами. Говорили бы допоздна, сплетнями да новостями делились. А нынче чмокнула небрежно в щеку, проводила в горницу, выслушала про беду с Желаном, поругала малость – и все.
Вот чем плоха задумка дать мужу волшебную рубаху? Ведь как ощутит себя Желанушка богатырем истинным, почувствует себя ровней жене-чародейке, так и перестанет кручиниться, опять будет веселым да нежным. Отчего же и друг, и мать думают, что не справится он с силой нахлынувшей? Радей говорит, мол, Желан кинется удаль молодецкую показывать да и наделает дел. Первуна и вовсе мнит зятя несмышленышем, не оценившим доставшуюся ему жену.
– Видели очи, что покупали, – бросила она в раздражении. – Теперь терпи, сама себе муженька выбрала…
Не выбирала Василиса ничего – судьба их свела, да не спорить же с матерью. И нет, не такой Желан, не испортит его кусок волшебной сермяги… Или все же испортит? Василиса едва не застонала от беспомощности. Эх, кабы знать наперед да предвидеть все последствия наших поступков! Увы, не ведунья она, в будущее заглянуть не способна.
Мать тоже не ведунья, хоть и столь сильна в волшбе, что дочке до ее мастерства еще учиться и учиться. Василиса никогда не хотела тягаться с матерью в чародейском искусстве, это Первуна поблажек ей не давала, бросая вызов за вызовом – даже самые суровые наставники-воеводы вряд ли так своих ратников натаскивают. Будто готовила ее к чему-то. К чему? К замужеству и самостоятельной жизни? Действительно, дорожки родителей и детей рано или поздно расходятся. Может, потому Первуна так рьяно и обучала дочку? Чтобы не пропала на чужой, враждебной стороне? Или, наоборот, надеялась, что Василиса всегда рядом будет, и станут они Рудными топями вместе править? А вдруг обиду затаила на упрыгавшую из родного болота лягушку?.. Не понять.
Всякое в жизни бывает, но нет одной судьбы на всех. И люди все разные, и заботы их. Кому-то везет, поговорить есть с кем, совета или помощи попросить. Добрые друзья всегда на выручку придут… Только не у кого Василисе совета спрашивать, мало кому печали да тревоги лягушачьи знакомы и понятны.
Мало у кого родная мать, сильная и добрая чародейка, медленно, но верно превращается в истинную ягу.
Платить приходится за все, а уж за волшбу яг… Первуна об этом не раз говорила, только Василиса по малолетству не понимала. Сейчас-то ясно стало: мать изменилась чудовищно. Где та веселая, молодая красавица, с которой можно было подурачиться, посмеяться, посидеть, обнявшись, укрывшись одним платком? Ведь были когда-то прогулки на заросший ромашками луг и вечерние посиделки у теплой печурки, пусть и нечасто такие минутки выпадали: слишком много дел было у хозяйки Виров-града, грозной Матушки Юги́…