«Соколик» добрался до Ольши к вечеру, когда порт уже начал закрываться. Стало ясно, что разгрузиться не успеют, вот и встали в море, неподалеку, дожидаясь местного лоцмана, который не заставил себя долго ждать. Капитан быстро с ним сговорился, объяснив, что лоцман-то как таковой им не нужен, а вот перевозчик пригодится. Старый моряк оказался понятливым и в накладе не остался. Расставшись с парой монет, Садко с Милославом сели в лоцманскую лодчонку-дощаник и отправились на берег решать насущные дела.
С ночным смотрителем порта выбрали причал, к которому «Соколик» подойдет утром, тут же наняли и грузчиков, чтоб утром помогли товары выгрузить, ну а потом отправились навещать одного за другим купцов-перекупщиков из числа знакомцев Садко, а было их немало. Уходя в дальнее плавание на юг, новеградец уговорился с ними, что привезет с края света, где никто из русских корабельщиков еще не бывал, побольше разных заморских редкостей. Все заказчики ждали возвращения «Сокола» в Ольшу с самого открытия осеннего торга, так что внезапно объявившегося Садко каждый встретил с бурной радостью, несмотря на поздний час – особенно узнав, что привез он все, что обещал, и даже больше.
Немало выручил Садко и за пряности, закупленные в Бинджае, и за золотую парчу и тончайшую шелковую кисею индеянского тканья, и за самоцветы, благовония, слоновую кость, причудливые морские раковины и крупные жемчужины с юго-востока Ангаманских островов… Каждая сделка после рукобитья, как водится, щедро обмывалась – так что скоро очень довольный капитан «Сокола» захмелел, хоть и старался наливать себе поменьше.
И остался бы он лишь слегка навеселе, да вот незадача: один из купцов предложил по дешевке партию доброго фряжского вина, и Садко, позабыв об осторожности, рискнул образец товара испробовать. А потом еще. И еще… Уж больно вино оказалось хорошо – договор заключили, по рукам ударили, и десяток больших бочек Садко мигом выкупил. Решение, впрочем, принимал отнюдь не на пьяную голову: такое вино на торгу в Новеграде точно оторвут с руками по цене втрое дороже. Северяне южное вино дюже уважают, как и южане – забористое зелено вино северян…
Затянулись деловые встречи до вторых петухов, и как добрались обратно на «Сокол», Садко, хоть режь его, не мог припомнить. Это сколько же он вчера на грудь принял? Сейчас на дворе, похоже, уже давным-давно белый день… Вот уж поспал, так поспал…
Скомканная рубашка обнаружилась в углу. Продолжая шепотом ругаться, Садко оделся. Жадно потянулся к кувшину с водой, стоящему на рундуке, еще раз пожелал самому себе три якоря в печенку, убедившись, что ночью успел весь кувшин до капли выхлебать, – и, толкнув дверь каюты, вывалился на палубу, на свежий воздух. Следом выпорхнула обиженно замолчавшая Аля.
Яркий дневной свет после полумрака каюты ударил по глазам безжалостно, так, что Садко аж ослеп на пару мгновений и замычал от боли. Кое-как проморгавшись, капитан вновь невольно выругался. Что ж, отдохнул он и в самом деле на славу, считай, весь день проспал. Солнце уже стало клониться к западу, за бурые скалы мыса, прикрывающего вход в гавань. Скоро над частоколом корабельных мачт нальются брусничным цветом бока облаков, вода в бухте станет розово-золотой, и лишь тогда, в сумерках, висящий над берегом разноголосый гомон малость поутихнет. Но пока на пристани, запруженной народом, стоял привычный портовый шум, который сегодня бил похмельному Садко по ушам злыми колотушками.
Даже не заглядывая на палубу, капитан кое-как добрался до лежака на корме, со стоном улегся на подушки, пытаясь прийти в себя. Свежий морской воздух должен помочь, надо только подремать чуток…
– Вечер добрый, – голос Милослава заставил Садко приоткрыть один глаз. – Долгонько спишь.
Кормчий зашел под навес и стоял, заложив пальцы за кушак и склонив голову набок, будто оценивал нанесенный капитану ущерб. Отвечать на приветствие не было ни сил, ни желания, и Садко только простонал в ответ что-то неразборчивое.
– Неужто так худо? – тихо спросил помощник, присаживаясь рядом с Садко. Шутливый тон он отбросил, и на том спасибо. – Вот как чуял я: опять этим кончится… Знаешь же, что нельзя тебе с вином перебарщивать, а как дорвешься в недобрый час до выпивки – ни меры, ни удержу не ведаешь.
– Еще один, – собравшись с силами, буркнул Садко. – Ведаю я… всё… Мне что, на молоко да на кисель перейти, как Аля? Совсем вина в рот не брать? Я – мореход и купец, мне без этого никак. Откажешься сделку обмыть или новое знакомство спрыснуть – сразу на тебя косо смотреть начнут: мол, брезгуешь нами, что ли, не уважаешь?.. Ты, друже, будто вчера родился.
– Обычаи купеческие я знаю, – без улыбки ответил Милослав. – Только вчера мы их так соблюли, что пришлось тебя к лодке волоком тащить. Меру знать надо…
– Да знаю я твою меру, – перебил Садко, потирая ноющие виски.
– Мою, может, и знаешь. А свою? – хмыкнул кормчий.
– И свою знаю. Вчера, когда сделки последние заключал, забоялся, что развезет, так чарки через плечо выплескивал – тайком, разумеется, чтоб хозяев не обижать…
– Ага, видел, – Милослав подал Садко еще одну подушку, чтоб болезный капитан поудобнее устроился. – Хитро́, да тоже ведь не дело. Раз сойдет, другой, а потом заметят. Замаешься объясняться. Вчера вон у Завида ты чарку на его кошку случайно выплеснул, хорошо я успел свою скамью опрокинуть – пошумел, отвлек…
– А, так ты нарочно? Я думал, тоже напился…
Милослав усмехнулся.
– Мне веселиться с чаркой в руке нет нужды, чай не купец с обычаями. Мне за тобой присматривать надобно.
– Ну вот и что делать прикажешь? Совсем от хмельного отказаться? Говорю же, нельзя…
– Да никто тебя о том и не просит. А вот потихоньку отраву в чарке квасом разбавлять или ну хоть взваром ягодным, коли от выпивки никак не отвертеться, я бы на твоем месте попробовал, – серьезно произнес кормчий. – Если не умеешь ты с рассудком пить, на эту беду другую управу искать надо! Не то однажды точно за старое возьмешься и себя загубишь…
– Да чтоб вас, сговорились вы все, что ли, меня жизни учить? Ой!.. – повысив голос, Садко привстал было на локте – и тут же вновь со стоном схватился за голову. – Мать моя каракатица, ну что же мне так погано?..
За последние три года капитан «Сокола» успел отвыкнуть от долгих загулов, а былые отличались таким размахом, что память о них в Новеграде до сих пор не поистерлась. Милослав тем «подвигам» был свидетелем, потому и наседал сейчас. Чего Садко тогда только не отчебучивал, всем землякам на изумление! Пиры закатывал такие, что на них по полгорода собиралось! Мостовые перед кружалами, где гулял, приказывал красным сукном выстилать, а вино народу на вечевую площадь бочками выкатывать – подходи, мол, да пей, сколько душа примет… Трезвым его в ту пору редко кто видел – и даже лучшие друзья не сразу разглядели, что веселый гусляр-мореход, чья удача среди новеградцев вошла в поговорки, топит в выпивке боль, отчаяние и крепнущее день ото дня нежелание жить. О тех временах Садко сейчас вспоминал с неприязнью, о многом жалел, а с вином старался быть осторожнее… но иногда не получалось. Как не получилось вчера, хотя что уж там, могло быть и хуже…
Одна радость, что все дела уладил да со всеми заказчиками свиделся.
– Купцы-то приходили? Товар забрали?
– Почти, – кормчий указал на толстые кошели, рядком расставленные у столика. – Рассчитались по совести, я проверил, но ты лучше перепроверь. А так – только Тимофея ждем, бочки с фряжским вот-вот должны привезти.
При упоминании вина Садко опять замутило, и он тяжело и протяжно вздохнул.
– Может, имбиря заварить? – спросил Милослав без одобрения, но с сочувствием. – Или рассолу капустного нацедить? Он от похмелья не хуже помогает.
– Чуть позже. Команда-то как?
– Хорошо, трудились весь день. В нетерпенье – ждут не дождутся, когда на берег их отпустишь. В «Летучую рыбу» хотят.
– Ну вот дела доделаем, расчет получат… и можно в харчевню… Покутят… Знаешь чего? Неси все-таки рассолу, а то, боюсь, не доживу я до выхода в город.
Команда «Сокола» успела переделать с утра целый ворох дел – Милослав, на которого всегда можно было положиться, спящего капитана подменил, за всем проследил. Еще накануне договорились, что задерживаться в Ольше надолго не станут, поэтому решили сразу запастись припасами на дорогу: порядком опустевший трюм заполнился бочками с вином и мешками да корзинами со снедью.
За хлопотами да заботами день пронесся незаметно. Занятым по горло мореходам было недосуг даже от пристани далеко отлучиться, как ни манила их соблазнами твердая земля. Лишь под вечер, с чистой совестью переделав всё намеченное, выкроили наконец время, чтобы размять как следует ноги в порту и в городе. Садко каждому в команде выплатил долю и отпустил на берег, а встретиться уговорились после захода солнца в харчевне «Летучая рыба» у восточных городских ворот, где новеградца и его товарищей всегда радушно привечали.
В караульщиках «Соколик», заходя на стоянку в порт, не нуждался. Проникнуть на его борт не смог бы никакой охальник – волшебный корабль надежно защищало особое заклятье, ставившееся по нужному слову капитана. Даже очень сильному чародею пришлось бы изрядно попотеть, чтобы снять эту защиту. Так что остался на корабле только Витослав. Молодой обаянник был парнем веселым, но малость брезговал портовыми забавами, чуждаясь незатейливого, а подчас и буйного веселья – и нынче отговорился тем, что кому-то надобно присмотреть за Алей.
Сама же Аля выглядела какой-то поникшей, хотя Садко перед ней и извинился, едва пришел в себя после рассола. Извинения она приняла, но все равно хохлилась, молчала, а огромные лазурные очи вскидывала на Садко встревоженно и озабоченно. Лишь перед тем, как команда «Сокола» сошла вечером на берег, алконост-птица вдруг спорхнула капитану на плечо и прижалась точеной пушистой головкой к его щеке.
– Ты что? Все еще обиду держишь? – тихонько спросил Садко, протягивая руку, чтобы погладить мягкие жемчужно-серебристые перышки. – Или худое чуешь?