«Гадко, – взялся за свое Буланыш. – Идем?»
Уехать, не разобравшись? Алёша так бы не поступил, даже не будь надобности искать колдовскую книгу. Девушка с переворотнем что-то сосредоточенно разглядывали, и китежанин неспешно двинулся к ним. Сзади тут же зацокало: Буланко был не из тех, кто отпустит хозяина ко всяким змеям.
Никто ничего нарочно не рассчитывал, но сошлись они возле безголового колдуна, в спине которого торчал внушительный кол. Козел шумно дышал, девушка молчала. Начинать разговор они не торопились, ну на нет и суда нет, можно и первым заговорить, венец с головы не упадет. Охотник бегло оглядел землю возле тела и, не приметив книги, кивнул на кол:
– Осиновый?
– А то, – важно откликнулся козел. – Осина что надо. Сто лет росла да выросла!
Так и есть – наговоренный переворотень, раз человечьим языком разговаривает.
– Как звать тя? – с негаданным дружелюбием вдруг пробасил переворотень, то ли одергивая рубаху, то ли проверяя широкий с бляхой пояс.
– А тебя?
– Я первый спросил! – тут же насупился рогач. – Что с Китежа, видим, не слепые.
– Вот и ладно, зовите Охотником. А тебя, коль не назовешься, придется Козлом Микитичем.
– Чё-ё-о-о-о?! Да ты!.. Да я тя!.. – Рев переворотня сделал бы честь быку, но Алёша лишь усмехнулся.
Зато отозвался Буланко – подался вперед, красноречиво прижав уши и вытянув шею. Переворотень конский намек понял, замолк и обиженно засопел.
– Иван он, – впервые подала голос «жница», – Иванушка. А я – Алена.
– Ты чё?! – теперь Иван орал на спутницу. – Мы его спасли, ему первому и называться!
– Что мы его, что он нас, всё едино. – Она говорила, почти не разжимая губ. – Сегодня встретились, завтра разойдемся.
– Меня Алёшей зовите, – резко бросил Охотник. – Не приметили, много погани ушло?
– Не-а. Но спервоначалу сотни три было, – уверенно объявил Иванушка. Долго злиться он, похоже, не умел. – А то и все десять.
– Сотни три нас бы тут затоптали.
– Что три, что десять, всё едино… – Алена без видимых усилий выдернула из чернокнижника кол и вручила спутнику. – Завтра спустимся да приберем. Всех приберем…
– И березь свалим, а то ишь, выросла! Лес пужает… – добавил переворотень, любовно обтирая свое оружие полой содранного с колдуна плаща. – А сейчас уморился я что-то, да и пить хоцца…
– Иван, – слегка повысив голос, начала «жница», но переворотень, оставив кол с молотом, уже сорвался с места и воистину козлиными скачками дунул прочь.
Алена заскользила взглядом по дохлой нежити. Китежанин покосился на Буланко, тот стоял спокойно, ловя ноздрями слабенький ветер, «мураши» тоже знать о себе не давали. Пора было убираться, но сперва – отыскать книгу. Охотник потер натруженную в бою руку и неторопливо двинулся по кругу от падали к падали. Колдовская пакость отыскалась у края уже подсыхающей лужи, некогда бывшей стригой, а до того неведомым человеком. То ли самоубийцей, то ли еще кем, сгинувшим до срока и по-дурному.
«Гадко, – счел нужным сообщить свое мнение конь. – Не бери, не повезу».
Черный том холодно поблескивал, будто на небе светила полная луна, и один угол его казался опаленным. Где-то здесь после смерти колдуна и впрямь здорово полыхнуло. Еще одна загадка… Не много ли?
– Отойди, – вдруг велела подошедшая Алена. Она успела подобрать голову колдуна и теперь держала ее за длинные волосы. – Или не отходи.
Алёша предпочел отойти. Не из страха – чего им с Буланышем бояться? – из любопытства. Странная девушка кивнула и тронула висящий на шее знак, который словно бы вспыхнул. По пояску-змее побежали уже знакомые искры, стали наливаться светом и глаза.
– Отвернись.
– Или не отвернись.
Ни улыбки, ни ответа, только черная книга взрывается ярким огненным цветком. Мгновение, и на месте увесистого томика лишь тлеет кучка пепла. Вот и всё, китежанские мудрецы остались без добычи.
– Зря ты, – беззлобно укорил Алёша. – Ее надо было показать знающим людям.
– Зачем?
Вопрос застал врасплох, и Охотник без особой уверенности буркнул:
– Так нужно.
– Не мне. И не тебе.
Будь она человеком, Алёша бы ей объяснил и зачем везти в Китеж найденную погань и как говорить с Охотниками, но чего спорить с мертвячкой?
– Твои дела? – Китежанин взглядом указал на отрубленную башку. – Косой?
– Да, – поняла и подтвердила она. – Так нужно.
– Не мне.
Нет, она не улыбнулась, разве что взгляд стал не столь отрешенным.
– Не тебе. Мне. А тебе пора.
– И впрямь. Попрощаюсь с Иваном да поеду.
Иван ждать себя не заставил, ровно слышал. Переворотень тащил здоровенную торбу, похоже, ту, что приметил глазастый Еремей. Шмякнув ношу рядом с молотом и колом, Иван с опаской покосился на Буланко и полез в свою суму. Как оказалось, за флягой, что в обычных руках сошла бы за пусть и маленький, но бочонок. Резко запахло явно не лучшей брагой, Буланко неодобрительно захрапел и мотнул головой, но Иван был не столь разборчив. Сделав несколько немалых глотков, он довольно крякнул, вытирая бороду, и тут же получил от Алены по руке: «жнице» тоже бывало не все едино…
– Фу, злыдня! – укоризненно пробасил выпивоха, переводя взгляд с бочонка на Охотника и обратно. – Будешь? А то замаялся чай мечом-то махать?
– Спасибо. – Алёша не выдержал, усмехнулся. – Мне еще назад ехать.
– Ну, дело хозяйское, – и не вздумал настаивать переворотень. – Мы тоже тут спать не станем, дурных нет. Вернемся завтрева да все приберем. Так ведь?
– Так, – подтвердила Алена. – Пора нам, Охотник, а ты уж как знаешь.
– А пущай он с нами идет, – внезапно расщедрился Иванушка. – Мне заначку распечатать после боя охота, а одному пить – лишь винище переводить.
– Все бы тебе пить, дурья башка! Так ничему и не научился.
– Да ладно тебе, сестрица, – примирительно забубнил переворотень. – Я ж – не воду, я ж – винище, какая от него беда, кроме пользы?..
Сестрица? Ну ничего ж себе!
– До Рогатого Двора недалече, – оказавшаяся сестрой переворотня мертвячка теперь смотрела на китежанина. – Пойдешь?
Приглашение было странным, но Алёше захотелось его принять. Именно захотелось, потому что после боя надо выпить. Потому что убираться в загаженных развалинах и рубить березь лучше втроем. И потому что было в этой паре что-то такое, что вызывало желание узнать о них больше. Чтобы понять и, если вдруг понадобится, помочь.
– Лады. – Алёша потрепал напрягшегося Буланко по шее. – Коня-то у вас найдется где поставить?
– Найдется, – равнодушно кивнула девушка. Кажется, за всё время она так ни разу и не моргнула.
– И овес тоже есть, – доверительно сообщил Иванушка, запихивая флягу в торбу. – Цельный пуд.
Они уходили полуживым лесом прочь от заваленных трупами развалин и разменявшей свою последнюю ночь берези.
Алена так и несла отрубленную голову, небрежно держа ее за ухоженные золотистые локоны. Стерпевшийся с присутствием «змеи» Буланко тихо брел за молчащим хозяином, зато разговорился успевший пару раз приложиться к своей фляге Иванушка. Оказалось, переворотень с сестрицей вокруг Древнеместа бродили уже давно, подходы выискивали, только ничего у них не выходило, пока китежанин не подоспел. Нечисть в драке увязла, чернокнижник-опир из своей башни вылез, и уж тут удалец Иванушка гада да одним махом…
– Иван, – резко бросила «жница», – язык не распускай.
– Ну… – Великан по-детски заморгал. – Я что? Я ничего… Он же сам все видел… Как я колдуна этого. Ведь одним же махом!
– Да, удачно у тебя вышло, – подтвердил Охотник, понимая, что из кучи мелких загадок сплетается одна большая.
Выдуманный Еремеем змей-разноглавец оказался наговоренным переворотнем, да еще с загадочной «сестрицей»-мертвячкой. Погосты разрывали оголодавшие гули. Самих гулей из похищенных по окрестным деревням мужиков наплодил чернокнижник, и он же согнал в Древнеместо обычно одиноких стриг. Только за каким худом патлатому бахвалу потребовалось столько упырей? Ведь будто войско собирал!
Теперь уже не спросишь, колдунчик свое получил, пусть и по заслугам, но прежде времени. Остается дойти своим умом.
– …Чтобы самого главного гада сразу да наверняка! – Иванушка жизнерадостно огрел спутника по спине, к счастью, богатырской. – И ведь хорошо получилось! Ведь хорошо же?
– Хорошо, – в который раз согласился Охотник, впервые за сутки чувствуя усталость.
Буланко это понял и легонько ткнулся носом в хозяйское плечо.
«Всё будет хорошо, – пообещал он. – Заяц бежит… Не душно. Мы вышли».
Алёша обернулся и благодарно погладил белую звездочку под спутанной вороной челкой. Может, и в самом деле всё будет хорошо… а нет – всё одно прорвемся.
Милость владыки
Пыря выпятил нижнюю губу и часто заморгал. Ослепленные яркой вспышкой глаза какое-то время привыкали к полутьме, левое запястье саднило, причем с каждым мгновением всё сильнее, а в ноздри бил резкий запах паленой шерсти. Глянув на руку, где еще недавно красовался шипастый браслет надзорника, Пыря всё окончательно понял и тихонько взвыл. Ай-ай-ай! Смерть хозяйчика разрушила связь между ним и служкой, и тут же сработало укрытое в браслете заклятие возврата – оно вернуло Пырю к истинному владыке и оставило на память широкий ожог на мохнатом запястье. Больно-то как! И обидно!
Расстроенный шутик огляделся, одновременно дуя на желтоватые пузыри. Волшба переместила его из гущи сражения в Громовые Палаты Бугры-горы, похоже, куда-то в западную галерею. Батюшка Огнегор где-то рядом, но, прежде чем идти с донесением, следовало все обмозговать…
Левое нижнее веко Пыри предательски задергалось. Остолоп Вещор дал-таки напоследок маху. Захотел впечатлить истинного хозяина, доставив в Бугристую долину укодлака, и положил всех, кого собрал за четыре месяца. И ладно бы треклятый Фуфыра угробил всех гулей, стриг и самого себя, но ведь лободырный недоносок похоронил Пырину мечту о шапке с огненной опушкой…