– И то! – охотно согласился братец, поднимаясь и покачивая рогами. Другой на его месте обиделся бы или озлобился, что побили, а этот – нет, как ни в чем не бывало. – Эк ты меня! Я-то думал, умею кулаками махать, сойдемся – покажу… А ты раз-раз – и готово! Научи, а?
– Было бы время – научил. – В самом деле бы научил, потому что боязно за дурня. – Знаешь что, езжай-ка ты в Китеж, там и покажут и расскажут.
Голубые мальчишечьи глаза широко и радостно распахнулись, и переворотень живо повернулся к вроде бы не слушавшей сестрице.
– А чё? Аленка, давай?
– Нет. – Мертвячка сказала как отрезала. – Вы закончили? Сходил бы ты, Иван, искупаться, пока не свечерело, а то за ужином задохнемся.
– И я освежусь, пожалуй… совет добрый, пусть и непрошеный, – усмехнулся Алёша. – Бани-то у вас ведь нет?
– А для ча? – удивился Иванушка. – Мне там жарко. Ну а Аленке баня…
– …Что мертвому припарка, – пробормотал едва слышно Охотник, не удержавшись.
– …Ни к чему, она вообще не пахнет, – объяснил, к счастью, не расслышавший переворотень, впрочем про Аленку Алёша с Буланышем подметили еще вчера по дороге. Никаким человечьим духом, ни живым, ни мертвым от нее не веяло, лишь запахами леса, да еще вонь ночного боя впиталась в одежду.
– На нет и суда нет. – Богатырь потянулся и глубоко вздохнул. – В реке вода всяко не хуже, чем в бане. Пойду рубаху чистую возьму и… Это еще что за?..
Откуда это взялось, богатырь не понял, просто из-за яблонь вдруг выкатилось нечто вроде серого, окутанного пылью шара. Двигалось оно быстро, простого коня точно б обогнало, а может – и богатырского. На всякий случай Алёша отступил, почти отскочил в сторону, давая непонятному шару дорогу, а тот лихо развернулся и замер, взметнув пылюку не хуже остановленного на всем скаку жеребца. Хрюкнуло, дернулось, и шар развернулся в здоровенного, с поросенка, ежа. По крайней мере, так сперва показалось Алёше.
– Хорошо-то как! – хрипловато проверещал чудо-ёж. – Что вы туточки, ужо хорошо! Батюшка Боровлад меня спослали узнать, справили ли дело, вернулись ли…
– Недавно возвернулись, так что… – начал было Иванушка.
– О, солнышко… Тепло… Хорошо-то как… – не дослушав, ежище словно бы чихнул и брякнулся на спину, растопырив в стороны лапки и выставив округлое розоватое пузо.
Переворотень радостно, по-детски засмеялся и тут же опустился на корточки рядом. Судя по всему, говорящего ежа он знал хорошо.
– Кто это? – Алёша с растущим удивлением смотрел, как Иван привычно и сноровисто гладит пальцами живот чудо-зверушки. На первый взгляд ёж ежом, только больно здоровый, почти в локоть, да еще и голосом человеческим говорит. И уши слишком велики, а мордашка с розоватым носом сплюснута, у ежей много острее. – И откуда?
– Лесавушка я, – изволил сообщить «ёж», приоткрыв один глаз, – Каталушка-Обгонялушка. Можно просто Каталушка. Ванька, чего остановился? Чеши давай дальше, на дорожку. Далече обратно к батюшке катитися, надобно наперед согреться да понежиться!
Лесавка, значит. Про этих лесных проказников Алёша знал, но встречать прежде не доводилось. Дети лешего и кикиморы людям на глаза показывались редко, а тут на тебе – сам заявился.
– А кто у нас хороший Каталушка? – вовсю сюсюкал переворотень. – А кто у нас прекрасный обгонялушко?
Расставаться с колючим приятелем Иван явно не собирался, а смыть пыль, пот и, главное, прилипчивый запах горящей берези, до сих пор дерущий нос и горло, хотелось все сильнее. Глянув напоследок вроде бы на разнежившегося ежа, а на самом деле проверив, не ушла ли Алена, китежанин отправился за чистой одеждой. Прихватил на всякий случай и пояс с мечом – мало ли на кого в здешних местах нарвешься? – и спустился к тихой лесной речке, ласково поблескивавшей сразу за справной дубовой калиткой.
И искупаться, и переодеться Охотник успел прежде, чем в сонную воду плюхнулся намиловавшийся со своим «ежом» Иванушка. Мылся переворотень шумно, всех уток расшугал, но речушка от этого, как ни странно, стала казаться еще более мирной. Ну стоит на бережке странная усадьба, Рогатым Двором прозванная, в саду яблоки зреют, в огороде капуста хозяевам на радость растет. На дворе всё честь по чести – большой амбар, сарай, оплетенный пламенеющим девичьим виноградом. Тихо, спокойно, уютно.
А что в горнице чудо-избы на стене черепа рядками скалятся, так то не всякому ведомо, да и головы те за дело рублены. Человечьи – ведьм и колдунов; с длинными клыками и костяными гребнями – гулей и даже парочка бирюковских, с черными прожилками. Увидев ввечеру свидетельства хозяйской доблести, Алёша не выдержал, присвистнул – по всему выходило, что брат с сестрицей были не промах. Заодно выяснилось, за каким худом Аленушке занадобилась голова чернокнижника. Выварит или муравьям отдаст, а потом череп незадачливого колдуна на стену повесит, благо места пока хватает. Противно? Ну тут уж кому как…
Сам Алёша, как и прочие Охотники, дохлятиной брезговал. И мысли бы такой не возникло – останки нечистых врагов хранить… ну так он и змею своим сердцем не кормил. Кто знает, что там у сестрицы с братцем на душе? Сидят же они с чего-то в лесу, а Алена еще и на Китеж за что-то взъелась. Выяснить причину этой ее злости не мешало и проще всего было расспросить Ивана.
Наплескавшийся переворотень, подняв напоследок целую тучу брызг, как раз выбрался на берег и, бурно отряхнувшись, уселся на траву рядом с жующим щавелевый листик Охотником.
– А здорово ты меня. – Шутейный поединок у балбеса из головы явно не шел. – Вот бы и мне так.
– И кто тебе мешает? Говорю же, отправляйся в Китеж.
– Да я хоть сейчас, – вздохнул Иванушка, выкручивая скрепленную на конце серебряным зажимом бороду. – Аленка не пойдет, а я ее не брошу. Куда она без меня?
Ну, положим, мертвячка со змеей могла не только за себя постоять, но и за неумеху-братца. Другое дело, что вражью башку оттяпать и с хозяйством управиться проще, чем понять, для чего ты вообще живешь. Или для кого. Вот и выходит, что сильный, если дела по себе не нашел, без слабого мается. Навек повязаны…
– А с чего Алена на меня волком-то смотрит? – Богатырь перевернулся на бок и сорвал еще один лист. На лужке за отцовым домом тоже щавель рос. Ох и давно это было… – Вижу, не люб я ей.
– Да ты тут ни при чем. – Собеседник громко фыркнул, чтоб прочистить нос. – Ваших она не жалует. Которые Охотники.
– Ого! – Алёша удивленно изогнул бровь. – Прямо всех? Обидел, что ли, кто? Так, может, он и не из наших вовсе. Сказался, что из Китежа, чтоб себе цену набить. Знак-то у него был или на слово поверили?
– Не-а! – Для убедительности Иванушка затряс рогатой головой, полетели брызги. – Это из-за ведьмы… Ух, злющая была да пакостливая…
Рассказчиком Иван оказался аховым, говорил сбивчиво, захлебываясь в воспоминаниях и пробуждаемых ими чувствах, но Охотников учат не только мечом махать, но и расспрашивать, выискивая след в любых слухах, в любой досужей болтовне. Прежде Алёша такими делами нечасто занимался, но вытянуть из переворотня его историю оказалось нетрудно.
Она оказалась нехитрой и грустной, и винить в том брат с сестрой могли хоть китежан, хоть ведьму, хоть соседей, хоть самих себя. Ведьма, доберись до нее кто из Охотников, наверняка тоже б нашла, за кого прятаться – валить с больной головы на здоровую злодеи всегда умели лучше добрых людей. Все они, особенно когда за горло схватишь, канючат да жалуются. Не от хорошей, дескать, жизни с Тьмой снюхались, обижали их, не любили, не понимали, вот они с горя да из лучших побуждений и начали… человечину жрать.
– Ты того, не серчай, – вдруг попросил Иванушка. – Говорю же, не в тебе дело, а в твари этой. Вот уж гадина!..
Кулачищи у переворотня внезапно и сразу сжались, и морда, только что спокойная, оскалилась. Богатырская ярость, она такая, не спрашивает, когда нагрянуть. Не выучишься себя в узде держать, руки-ноги отрывать станешь. Алёша выучился, пусть и не сразу.
– Я не серчаю, – с нарочитой ленцой в голосе заверил китежанин. – Просто вспомнилось кое-что.
– Ведьма? – деловито поинтересовался уже успокоившийся Иван, срывая длинный и мясистый стебелек и засовывая меж крепких козьих зубов.
– И ведьма тоже. Слушай, я правильно понял…
Понял Алёша правильно, да там и понимать особо нечего было. Объявившаяся в окрестностях городка Копытни ведьма застращала всю округу. Лютая была, чем могла, тем и вредила – ловушки ставила, птицу морила, молоко крала, урожай губила. Копытчане у посадника в Кайсарове все пороги оббили, да только княжьему человеку с коровьей язвой не совладать и от сглаза не уберечь. Нет, всё, что от посадника зависело, он сделал: и в Китеж отписал, и ратников прислал. Скольких смог. Халупу ведьмину в лесу нашли, пустую, а сама она как сквозь землю провалилась. Народ малость дух перевел, и тут по новой началось. Пуще прежнего. Куры петухами запели, скотина падать стала, потом и до людей дошло, а следов – никаких, и из Китежа никто не едет.
Зимой Охотника к весне ждали, весной – к сенокосу, а дальше… Дальше Иванушка, которому как раз семь сровнялось, по жаре хлебнул из козьего копытца. Сам того не зная, угодил несчастный мальчонка в ведьмину «сухую ловушку» и козленком обернулся. Уж Аленка искала его, искала, а тут он сам к ней из лесу выходит, копытцами стучит, ручками машет да родным голосом на сестрины причитания отзывается. Как узнала Аленушка про то, что случилось, так тоже к посаднику кинулась, умолить сыскать злодейку – вынудить брата расколдовать. Да вот незадача, не случилось посадника дома, зато сын его меньшой горю Аленушки посочувствовал, людей дал и поиски возглавил.
Ведьму не сыскали, зато у самих сладилось. Вернулся сынок посадников на родимый двор с невестой, так мол и так, люба она мне, пусть и сирота, и без приданого. Отец с матерью не спорили, Аленушка им сразу по душе пришлась, стали к свадьбе готовиться, только невеста всё о брате думала. Будущая свекровь ей объяснила, что чары с Иванушки только сильная ведьма снимет, а ведьму изловить лишь Охотнику по плечу. Вот Аленушка всё на дорогу и глядела – не скачет ли Охотник. Не скакал. А ведьма прознала, что ее разыскивают, и сама объявилась. Исхитрилась Аленушку обманом на берег речной выманить да и утопила. Рада-радешенька небось была, только и на старуху бывает проруха. Проглядела змеюшку, что в реке той обитала и утопленницу подняла…