Богатей, чинно усевшийся рядом, слегка приосанился и ответил:
– Оле́хом Брониславичем зови. Может, о батюшке моем, Брониславе Ширяивиче, боярине Смолягинском слыхали?
– Не довелось, – улыбнулся Добрыня. Что ж, боярин так боярин, так даже проще, дичиться не будет. – Ну, будем знакомы, Олех Брониславич, меня Добрыней Никитичем кличут. С посольством в Алыр еду, решил вот к вам заглянуть.
– Добро пожаловать в Рабаткино, родовое гнездо мое. Небогатое оно, да ладное. Люди добрые да приветливые. Старостой у меня вот он, Игнат-кожевник, – указал Олех на краснолицего. – Совсем недавно выбрали…
Подошел Василий Казимирович, жуя хлеб, встал чуть в стороне, слушая разговор с неизбывной тоской на лице. Про наказ Владимира он ведал, но всем своим видом показывал, что считает эту затею пустой тратой времени. Добрыня, однако, на побратима внимания не обратил, пристально глядя на Брониславича. Хоть и говорил Олех с охотой и держался горделиво, чувствовалось, что он в смятении – боярина что-то явно волновало. Густые брови хмурились, а глаза бегали, то и дело упираясь в границы леса… Глаза… Красные, будто не спал несколько ночей.
Почему-то стало тревожно, словно иголочка острая недобро душу кольнула. Но бывалый переговорщик не показал виду.
– Как живете, Олех Брониславич? – спокойно спросил он. – Все ли у вас тихо, все ли благополучно?
Боярин с силой огладил длинную бороду, будто решаясь на что-то, а затем таки выдавил из себя:
– Уж не знаю, как и сказать… Двумя словами не обойдешься. Плохо у нас сейчас, очень плохо. Волколак в округе завелся, людей жрет. Вымрет скоро наша деревня, как пить дать – вымрет.
Добрыня упер кулак в колено и нахмурился. Волколак? Вот так дела! Василий аж жевать перестал, вытаращив глаза.
– Почему думаете, что волколак? – уточнил оживившийся Казимирович. Топоры, дубины да укрепления он, вестимо, тоже приметил, но про оборотня услышать не ожидал. – Неужто видел кто?
– Вся деревня видела, – насупился боярин. – Ни с кем эту тварь не спутаешь – на волка похож – только с медведя и ходит выпрямившись, по-человечьи.
– Обертуны тоже так ходят, – заметил Василий.
– Обертуны такого зла людям не чинят, – хмуро возразил Олех. – Он за три недели шестнадцать человек зарезал. Где это видано, чтобы обертуны так лиходеили? Говорю точно – волколак это. Жену мою… хозяюшку… на куски… Вчера вечером похоронили…
«Так вот отчего у тебя глаза красные», – с искренним сочувствием подумал воевода. Что ж, понять можно. И представить страшно, что бы сталось с ним самим, потеряй он свою Настасьюшку… Да еще так жутко.
Брониславич вроде как закашлялся и постучал крепким кулаком по груди. Добрыня торопливо покосился на Василия, но записной балагур, задрав брови и растерянно крутя светлые усы, определенно не представлял, что говорить и говорить ли.
– Весточку мы в Китеж отправили, почитай неделю как, – продолжал боярин окрепшим голосом, – да пока дойдет, пока Охотник до нас доберется – не останется тут никого, все сгинут, волколак изведет… Так что собрались мы с окрестных деревень мужиков, кто покрепче, звать, с вилами да огнем в лес идти, волколака убивать. Боязно, конечно… Слыханное ли это дело – чтобы обычные люди такое чудище забороли.
– Слыханное, – медленно кивнул Добрыня. – Только много на такой облаве погибает…
– То-то и оно, – пробормотал Олех, потирая лоб.
Замолчал, с тоской глядя на воеводу, и в его взгляде читалась даже не просьба – истовая мольба. Боярин не мог не понимать, что богатыри не праздно шатаются, а едут по государственному делу, и прямо просить помощи не решался. Но надеялся, что те сами вызовутся…
Никитич опустил голову, шевеля сапогом опавшую листву.
– Ступай, боярин, – наконец сказал он, поднимая взгляд. – Нам посоветоваться надо.
Поднявшись и поджав губы, Олех без лишних слов удалился, и тут же севший на его место Василий испытующе глянул на побратима.
– Волколаками Охотники занимаются. – Казимирович время от времени обожал сообщать очевидные вещи. – Не богатырское это дело.
– Богатырское дело – землю русскую защищать и людей, на ней живущих, – напомнил Добрыня. – А волколаки… Ну да, обычно с ними китежане разбираются, ведь нечисть колдовская…
– Вот именно…
– …Да только ничего там сложного нет, – закончил Никитич.
– Откуда ты знаешь? Ужель сталкивался?
– Нет. Сам знаешь, я все больше со змеевичами… Но про волколаков знаю немало, в том числе из трудов Ведислава-писаря. Он для Владимира большой том про дивных чудищ написал. Читывал?
– Делать мне нечего, – фыркнул Василий, не любивший, когда его уличали в невежестве. – Ну и чего там понаписано?
– Волколаками колдуны становятся – то правда. И был бы здесь именно колдун, я бы не раздумывал – послал бы в Китеж, чтобы Охотника побыстрее прислали. С черными чародеями, особенно сильными, богатырям воевать и впрямь несподручно, волшбу волшбой бьют, а не булатом. Да только при обращении в волколака теряют колдуны чародейскую силу, по крайней мере на некоторый срок. В волчьей шкуре они творить волшбу не могут, разменивают ее на телесную мощь. А значит…
– А значит – это просто зверь, – закончил мысль Казимирович.
– Так. Большой, зубастый и клыкастый, но просто зверь, которого нам с тобой одолеть – по плечу. К тому же напомни, кто не дале как утром ныл про охоту? Вот тебе и охота, сама пришла.
Василий невольно улыбнулся. Грядущее приключение начинало ему нравиться. Добрыня же задумчиво почесал щеку, глядя на сгрудившихся поодаль рабатчан, что бросали в их сторону взгляды, полные беспокойства и надежды.
– Но сперва надо убедиться, что не с шаманом волколаков дело имеем, – напомнил скорее себе самому Добрыня. – Тогда и в самом деле придется в Китеж гонца гнать. Короче, следует нам во всем разобраться да к охоте подготовиться.
– Чего ждем? – ретиво вскочил Василий, звякнув кольчугой. – Пойдем! Вон смотри, как народ мнется, ответа нашего ждет!
Добрыня хмыкнул, качнул головой и неспешно поднялся.
– Экий ты неугомонный. Кликни-ка мне для начала Ваню, – велел он. – Надо решить, как с делом нашим главным поступим…
С делом решили просто: до обеда все отдыхают, потом продолжают путь в Алырское царство, а отряд поведет Иван Дубрович, он порядок знает. В деревне же остаются Добрыня с Василием – лучшие охотники во всем посольстве. Может, стоило еще и Молчана Данилыча при себе оставить, он и лекарь знатный, и в волшбе неплохо разбирается, да Добрыня решил, что при отряде он надобнее. Если в дороге посольство по случайности нарвется на волколака или еще каких лиходеев – богатыри отобьются, в этом Добрыня не сомневался, а потому был спокоен. По его прикидкам зверя они с Казимировичем выследят и убьют за пару дней, после чего останется лишь догнать соратников, пустив богатырских коней галопом по тракту – те скачке только рады будут.
Раздав указания, Добрыня наконец обрадовал местных, чьи лица сразу просветлели. На душе у воеводы тоже стало тепло, правда, ненадолго… Люди кланялись, плакали от счастья, некоторые даже пытались целовать руки богатырей, но те не давали. В конце концов пришлось прикрикнуть:
– Люди добрые, угомонитесь! Мы дело свое делаем, только и всего. Вот изведем волколака, тогда и благодарите, а пока – рано еще.
Доводы подействовали, и народ малость поутих.
– Посольству моему отрядите припасов, сколько сможете, – уже тише велел Добрыня краснолицему старосте. – Им путь неблизкий, да вы и сами знаете: хлеб в пути не тягость.
– Чем сможем – поможем, – вышел вперед боярин Олех, разве что не отпихнув Игната в сторону, и немедля пригласил остающихся богатырей к себе, добавив от предков положенное: – Мы, рабатчане, народ гостеприимный, уважим дорогих гостей.
Добрыня приглашение принял. Взял Бурушку под уздцы и, вместе с Василием и какими-то местными, отправился за Брониславичем. Двор с конюшней у Олеха оказался широким да богатым – хозяйство тут велось на совесть, сразу видно – важный дом. И банька своя у боярина имелась, и домик для слуг, и амбар, и гумен, и конюшня с пятью широкими стойлами. Конюх обомлел от вида богатырских скакунов, засуетился, щеточки достал да всё приговаривал, что и овес найдется, и воды вдоволь, круты бока помоем, густу гриву расчешем, только лестницу бы взять, чтоб дотягиваться, да помощников половчей сыскать, чтоб споро вышло…
Вместе с богатырями, хозяином и старостой в хоромы зашли еще двое, верно, уважаемых в деревне людей – здоровенный мужик, похожий на кузнеца, да пышнотелая бабка. В горнице Олех указал Добрыне и Василию на красный угол[26], приговаривая:
– Хорошие гости хозяину в почет. Присаживайтесь к столу, добры молодцы. Сейчас накроем, накормим, напоим…
Его бормотание слишком уж напоминало восторженные причитания конюха, и Василий невольно рассмеялся.
– Погодь с угощением, Олех Брониславич, – остановил боярина Добрыня. – Обычаи ведаю, да время не терпит. Сначала беседу поведем. Расспросить хочу про волколака, понять повадки его, да откуда он тут у вас взялся.
– Будь по-твоему, богатырь, только в ногах правды всё одно нет.
– Так!
Гости сняли пояса с оружием и опустились на жалобно заскрипевшие под богатырским весом дубовые лавки, застеленные нарядными вышитыми полавочниками. Сели и остальные. Олех пристроился возле Добрыни, положив жилистые руки на столешницу.
– Расскажем всё, как есть, – твердо сказал он. – Нам скрывать нечего.
– Добро. Когда всё началось?
Рабатчане переглянулись.
– Ну, – свел густые с проседью брови Брониславич, – у нас-то началось с гибели Трухановичей, неделю тому назад. Да только волколак еще раньше, где-то с месяц, может, чуть поменьше, мужиков из соседнего села задрал – Акима-мельника и троих его работников-поденщиков…
– А до того, – встрял староста Игнат, – колдун в наших краях объявился.
Добрыня и Василий переглянулись.