ь да людей науськивать… Полдеревни на беднягу из-за Чеславы взъелось, а уж когда на празднике парня в костер лицом уложили… Озверевшие…
Поймав взгляд Добрыни, кузнец смутился и пробормотал:
– Прости, боярин, что я все о своем… Сплетничать не хотел, да уж больно шумно они напраслину на парнишку возводят…
Можно было заметить, что сейчас Корислав занимается тем же самым, но Добрыня смолчал. Не раз он сталкивался с тем, что чья-то боль бередит в собеседнике душу и требует справедливости, даже если это не имеет отношения к делу… Наивное и понятное желание человеческое высказаться, когда не дают. За столом-то Корислава перекричали – и боярин, и староста, и бойкая бабулька…
Поникший кузнец ускорил шаг, вновь присоединившись к Олеху, Игнату и Василию. Вскоре вышли к большому двору, который и в самом деле стоял у самого леса. Высокий и крепкий забор-частокол подтверждал, что хозяева опасность такого соседства прекрасно осознавали.
Мощные, но покосившиеся и грязные ворота оказались заколочены широкими досками. Богатыри решительно двинулись вперед, а вот рабатчане приотстали, с опаской поглядывая то на молчаливый дом, то на ржавый осенний лес. Стоило Василию оторвать пару досок, как одна из воротных створок натужно заскрипела и опасно накренилась – не поддержи ее Добрыня, рухнула бы прямо на гостей. Силен волколак, раз сумел такие ворота сорвать… Здоровенные петли наружу вывернуты, значит, и впрямь он их на обратном пути вынес.
Внутри двора было пусто и тихо – лишь поскрипывали на слабом ветру распахнутые настежь двери конюшни, хлева и курятника: скотину и птиц успели разобрать на передержку. Судя по следам, людей здесь ходило немного, да и ушли они быстро, даже не натоптали толком… Страх оказался сильнее любопытства.
Повернувшись к забору, Добрыня вновь оценил его крепость и высоту, перевел взгляд на крышу хлева, что почти вплотную подходила к частоколу. У стены валялись несколько сорванных с крыши досок, на которых отчетливо виднелись следы когтей. Воображение разыгралось, будто своими глазами всё увидел…
Воевода поманил Василия:
– Вот тут он через забор перепрыгнул. Прямо на крышу, а потом – вниз.
– Ага, – согласно кивнул Казимирович. – Пойдем, что покажу.
Ближе к дому на земле обнаружилась большая лужа засохшей крови.
– Наше счастье, что погода добрая. – Василий был хмур и собран, как в бою. – Дождей не было, следы будто на бумаге писаны.
Со времени нападения прошла неделя, и Добрыня вообще сомневался, что им удастся хоть что-то отыскать, а тут – действительно, повезло так повезло. Словно вчера всё случилось… Присев, Никитич принялся осматривать следы. Возле запыленной лужи виднелись отпечатки волчьих лап, но только огромных – крупнее медвежьих. Волколак тут ненадолго задержался и…
– Как думаешь, это один из Трухановичей? – Василий всё так же хмуро смотрел на запекшуюся кровь.
– Собака, – коротко бросил Добрыня, кивнув на валявшийся рядом клочок окровавленной светлой шкуры.
Всё, что осталось от верного защитника двора. Растерзанное тело местные наверняка уже сожгли.
Воевода занялся заколоченной – дверь сорвали с петель и здесь – избой. Обернулся, оценивая расстояние от стены до дома… Вновь посмотрел на вход, над которым были начертаны защитные руны и висели пучки засохшей травы.
– Обережная защита его не остановила. Да и не могла. – Богатырь поднялся и пояснил, указывая рукой направление, закрепляя выводы. – Всё случилось очень быстро. Оборотень перемахнул через забор на крышу хлева, в несколько прыжков пересек двор и разорвал собаку, которая попыталась преградить ему дорогу. А потом ворвался в избу.
– Ага. – Казимирович, оглаживая короткую бороду, глядел на следы, ведущие от двери к воротам. – Обратно мерзавец шел уже неспешно.
Волколак, похоже, выходя из избы, наступил в кровь и, судя по расстоянию между следами, передвигался отнюдь не прыжками. Василий склонился возле одного из отпечатков, тронул пальцами землю рядом, где виднелись крупные темные пятна.
– Ранили тварюгу. – Понюхав нечистую кровь, побратим брезгливо поморщился. – Видать, люто отбивались Трухановичи… Слушай, а чего он через забор-то? С такой-то силищей – выломал бы ворота да зашел…
– Раньше времени полошить хозяев не хотел. Говорю же, быстро всё сделал. Думал потише зайти, да собака лаем помешала, вот и заторопился. Трухановичи успели проснуться и дать отпор, потому и не всех на месте он порешил. А управившись, оборотень уже не торопился, выломал ворота, на улице увидел людей и – в лес. Тут всё ясно. Пошли в избу.
Доски сельчане прибивали на совесть, но богатыри оторвали их без труда и через разгромленные сени прошли в просторную светлую горницу.
Тут всё было вверх дном. Лавки и сундуки перевернуты, одежка раскидана, посуда побита. На стенах россыпными полосами темнели кровавые брызги, несколько больших пятен бурели и на полу. Рядом с одной такой лужей валялось окровавленное тряпье – верно, тут лежал смертельно раненный Фёдор, хозяин, которому зажимали рану подоспевшие соседи…
Следы борьбы оказались столь очевидны и подробны, что восстановить ход боя Добрыня сумел без труда. Любивший проговаривать всё вслух, когда речь шла о деле, воевода прошелся по горнице.
– Лай собаки и возня у дверей разбудили спящих. Волколак вышиб дверь, стремглав пролетел сени и ворвался внутрь. Первым делом прямо от порога кинулся сюда. – Богатырь кивком указал на большую печь недалеко от входа. С лежанки свисали пропитавшиеся кровью одеяла. – Тут погибла старуха, та, что на печи всё время лежала.
– Акулина, теща хозяйская, – хмуро подсказал Василий, которому вид разгромленной, забрызганной кровью избы изрядно портил и без того не лучшее настроение.
– Так. Светлана, хозяйка, пыталась обороняться ухватом. – Никитич присел, провел пальцем по сломанному древку, затем перевел взгляд на смазанное красно-розовое пятно на побеленном углу печи. – Волколак ее откинул, разбил о край голову… А вот потом…
Он выпрямился, разглядывая центр горницы.
– А потом случился лютый бой – мужики наконец-то опомнились. Один схватился за топор, второй был с дубинкой, третий – с ножом…
Это их не спасло – оборотень раскидал Трухановичей в стороны и растерзал одного за другим. Только с Фёдором долго возился – похоже, хозяин оказался силачом, орудовал топором умело, вот и умудрился чудище ранить. К несчастью, волколака это лишь разъярило… Как ни крути, выходит, что схватка вышла быстротечной.
– С четверть часа с того мига как оборотень перемахнул через забор, – задумчиво подытожил Василий. – Не больше, а скорее меньше.
Внезапное нападение посреди ночи, если его не ждать, кого угодно застигнет врасплох. Трухановичи жили возле леса и, конечно, допускали, что в их дом попробует вломиться дикий зверь. Да только не такой… и потому лежавшие на всякий случай под рукой топор, нож и дубина не спасли.
Добрыня обошел печь, посмотрел на распахнутую дверцу голбца. Сюда и залезла несчастная Ладушка – видать, скатилась с лежанки и спряталась. Спасло ее, что с другой стороны печки хоронилась, а волколак, занятый другими жертвами, девушку просто не заметил.
– На раны бы посмотреть, – нехотя произнес Василий.
Да какое там. Тела похоронили уже.
– Пойдем, спросим, есть ли у них тут знахарь, – решил Добрыня. – Родня подготовить погибших к похоронам не могла, значит, это сделал кто-то другой.
На выходе со двора их поймал сопливенький мальчишка, который привел с собой Ивана Дубровича – витязь явился сообщить, что посольство готово выехать.
Увлеченные делом богатыри и не заметили, как пролетело время. Пришлось отложить расспросы и возвращаться к колодцу на околице. Не успели Добрыня с Василием отойти от поломанных ворот на десяток шагов, как услышали за спиной стук – торопливые рабатчане под присмотром боярина принялись заново заколачивать проклятый дом.
Вернувшись к отряду, воевода убедился, что все готово, и велел Ивану в пути не задерживаться, направляться прямо в Бряхимов. Глядя на оседающую за спинами соратников пыль, Добрыня хмуро подумал, что на поиски волколака может уйти не день-два, как казалось поначалу, а куда больше. Впрочем, догнать отряд они всяко успеют, главное – здесь побыстрее управиться.
Очень кстати подошел Олех Брониславич, уже без старосты и кузнеца, и Добрыня поспешил спросить про знахаря. Олех покачал головой:
– Нет у нас знахаря. Был древний дед – Трухан, славился на всю округу, умелый, сильный был. По его имени и всю семью Трухановичами величать стали, да только помер он давно. С той поры как-то сами справляемся, если что – в соседние села посылаем…
– А раны Трухановичей кто-нибудь толком рассмотрел? Может, когда тела к погребению готовили?
Боярин поморщился, передернул плечами.
– Я и видел, – нехотя сказал он. – Одним из первых в дом зашел. Акулину волколак выпотрошил прямо на печке. Ваське голову оторвал. Петьке – обе руки, тот мигом кровью истек. Фёдору живот распорол так, что кишки наружу полезли… Но мужик крепкий, день еще продержался… Светлане, – голос Олеха слегка дрогнул, – голову сплющил…
Василий в сердцах сплюнул, а Добрыня хмуро уточнил:
– И собаку тоже разорвал?
– Верно. Ох, запамятовал, как пса-то звали. Здоровенный, злющий был, все его боялись. В позапрошлом году двух волков задавил. Фёдор им гордился очень…
Василий, уже взяв себя в руки, спросил:
– Дом Ладушке достанется?
– Кому же еще? Как оправится, так и решит, что с наследством делать. Я бы сжег, если честно. Плохое место теперь… Бояре, пойдемте, пообедаем. Готово уже всё.
– Вот это дело, – с готовностью откликнулся Василий, который с юности прослыл вечно голодным обжиралой. – Заодно и беседу продолжим.
Разносолов Олеховых Добрыня не распробовал. Может, они и были хороши, но мысли богатыря занимала чужая беда, что, как частенько случалось, начинала казаться своей.