– Многих потеряли? – нехотя спросил колдун.
– Десять шишко, шестнадцать текрей. Копитары все невредимы.
Полегла половина бедаков и чуть ли ни треть худов… Хорошо хоть копитары уцелели, хотя слухи об их воинских навыках, похоже, преувеличены. Ох, как предусмотрительно он отправил Смагу к Лысой горе, чтобы набрать еще ратников!..
– Это очень большие потери, – хмуро произнес колдун, будто обвиняя Хардана.
По крайней мере, так показалось триюде, потому что он с вызовом вскинул трехрогую голову:
– Наши воины попали в засаду, устроенную вировниками, лешими и другими лесожилами. Тригорская пуща стара и сильна, а копитары не смогли одолеть врагов из-за высоких деревьев и густой листвы. Им ничего не оставалось, лишь отходить! Просто не повезло.
Глава худова войска щурился, наблюдая за Огнегором. Триюды хоть и владеют волшбой, с настоящими чародеями не сравнятся, а потому Хардан в голову к Огнегору залезть не мог. А залез бы, думы колдуна ему бы сильно не понравились. Худы излишне трепетно относятся к своей воинской доблести, злятся, когда их недооценивают или принижают. Но, увы, как бы они собой ни гордились, с правдой жизни не поспоришь: воины они никудышные, брать могут лишь большим числом.
Любой текря – лицом детина, да разумом скотина. Статью, мощью – богатырь, а башка тупая донельзя. Копитары, конечно, получше, отличаются бесстрашием и ратным мастерством, но и они не всесильны. Похоже, использовать их можно лишь на открытых пространствах, в лесу от крылатых грозных громадин толку мало, что и доказала стычка с духами Тригорской пущи. Леших со всякими травниками да кустинами и тех не одолели. Выводы можно сделать неутешительные.
– Запомни, Хардан, мне не нужны оправдания, – небрежно бросил Огнегор. – Где отряд сейчас?
Осаженный триюда скрипнул зубами, но, сдержав гнев, ответил:
– Вчера перебрались через Кметь-реку и вошли в Балуйкин лес. Двигаются по ночам, как им велено. Днем скрываются.
– Балуйкин лес, – пробормотал Огнегор задумчиво.
До Соколиных гор путь неблизкий. Сколько времени уйдет у худов, чтобы добраться до Громовых Палат?.. Им предстоит переход через многолюдную Аргуновскую долину, а значит, передвигаться быстро они не смогут. Возможно, следует разделить отряд, приказать копитарам лететь к Бугре-горе, а прочим идти пешком? Нет, с копитарами у отряда больше шансов.
– Мне нужно, чтобы они как можно быстрее добрались до Соколиных гор и Бугристой долины, – твердо произнес колдун. – Пусть, как и раньше, идут ночью. На рожон не лезть, не шуметь и не привлекать к себе внимания! И на везение не рассчитывать! Везет тем, кто везения не ждет.
– Как прикажете, господин.
– Это все вести?
– Нужно больше еды. – Триюда бросил взгляд на залитую кровью пленницу. – Мяса не хватает.
Прокормить собранное у Бугры-горы войско и в самом деле было непросто, но Огнегор загодя принял в свой шабаш с десяток умелых колдунов, которые с помощью волшбы и служек-кухариков заготовили припасы и для прожорливых худов, и для прочей нечисти. Кладовые и темницы ломились от провизии, недостатка не было. Мясо так мясо. Будет худам мясо.
– Я отдам необходимые распоряжения, – промолвил Огнегор нетерпеливо. – Это всё?
– Да, господин, – Хардан коротко кивнул и вышел прочь.
Огнегор нахмурился, незначительные дела его раздражали, но не заниматься ими было нельзя. Накапливаясь, мелочи могут похоронить под своим грузом великие замыслы. Но такова уж жизнь колдуна – ни дня без вызовов, ни дня без хлопот и забот. Исправляя давешнюю ошибку, Огнегор коротким жестом закрыл за триюдой дверь, запечатав засов с помощью волшбы. Он не желал, чтобы его в ближайшее время беспокоили.
Следует вернуться к главному – к изысканиям, что помогут в будущем провести необходимый и важный обряд, который, возможно, навсегда изменит Белосветье. Когда придет время, всё должно пройти безупречно, а чтобы всё прошло безупречно, нужно как следует подготовиться.
Поднявшись по ступенькам наверх, колдун заглянул в раскрытую черную книгу на подставке. Палец заскользил по руководству, пока не уткнулся в нужную строку. Прочитав формулу и предписание, Огнегор повернулся к столу, заглянул в широко раскрытые полубезумные глаза жертвы, наполненные слезами от нестерпимой боли, а затем взял с подноса нож, с помощью которого вырезал внутренние органы.
Обездвиженная жертва всё чувствует и всё понимает – это необходимое условие для успеха. Итак, извлечение печени…
Дивный новый день
С дорогой тут не промахнулся бы и сам Рогач-богатырь после своей фляги, но Алёша зачем-то окликнул стайку парнишек, наладившихся с утра пораньше в рощу по грибы. Слегка оробевшие ребята подошли, восхищенно косясь на изогнувшего шею огромного жеребца.
– А скажите-ка, добры молодцы, – весело спросил Алёша, – скоро я до Асилакова топора доберусь?
– Куды? – растерялся белоголовый малец с самой большой корзинкой.
– «Куды-куды», – передразнил рыжий, курносый и конопатый. – Чё не ясно-то? Аксаков топор боярину нужен.
– Угу, – и не подумал спорить Алёша, – он самый. Имечко непростое, вот и напутал.
– Так все нездешние путают, – утешил рыжий. – Езжай прямо до опушки, там и тракт Всеславский будет, к закату, глядишь, и доедешь. Только остерегся бы ты, боярин, с Балуйкиным лесом шутки плохи.
– Ночами там не ездиют…
– А ты еще и один!
– Доля моя такая, – пожал плечами китежанин, с трудом подавив смешок. – Благодарствую, добры молодцы. Бывайте.
Махнув на прощание рукой, он тронул коленом хрюкнувшего – кони порой тоже смеются – Буланко. Оно ведь и правда смешно: жили себе великаны-асилаки, огромные, злые, страшные, да повывелись. Только и осталось от них, что записи в архивах и странные названия, но и те местные перевирают, чтоб понятней было. Алёша в бытность свою богатырем тоже перевирал, величая сгинувших злодеев то асилками, то силаками. В Китеже малость подучился, но толку с тех наук, если в первом же серьезном деле оплошал!
О своих старошумских промахах молодой Охотник задумался, едва выехав с Рогатого Двора. Поначалу богатырь честно пытался разобраться, кто же кого выручил: он братца с сестрицей или же они его. Перебрав по мгновению приснопамятный бой, китежанин твердо уверился, что справился бы и один, только веселей от этого не стало. Потому что, окажись вместо патлатого бахвала кто побашковитей, до новой охоты они бы с Буланышем просто не дожили; как и балбес Иванушка со своей вечно хмурой сестрицей, и никакая змея тут бы не помогла. Их, всех троих, спасла вражья глупость. Воину признавать такое всегда досадно, но досада порой неплохо прочищает мозги, к тому же к ней лепилась смутная тревога.
Засевший в Древнеместе колдун наплодил целую свору упырей, однако и гули-рабы, и стриги, обряженные в доспехи, явно не сельским ковалем сработанные, были для патлатого слишком уж хороши. Напрашивался вывод, что захожему колдунчику их кто-то да подчинил и явно не просто так. Недотепа-черно-книжник, к ведунье не ходи, выполнял чужой приказ, и только ли он один? Русь велика, где-то вполне могли отыскаться и другие засланцы, и другие полные нежити гнездилища, никому до поры, времени не ведомые. Спасибо закурганским хитрецам, что сумели так наврать, что посадник аж в Великоград отписал, а будь они попростодушней или поравнодушней… Люди часто пропадают, а если пришлые колдуны догадаются на ярмарках пошуровать или бражников да бобылей ловить примутся? Для соседей такие что есть, что нету, тревоги никто поднимать не станет, а в дикие гули любые сгодятся.
«Плохо? – забеспокоился понимавший куда больше, чем порой хотелось, Буланко. – Тошно? Поскачем?»
– Поскачем, – согласился Алёша, который и прежде топтал дурные мысли конскими копытами. Буланыш хозяйскую привычку ведал, да и сам был не прочь пробежаться. Как, впрочем, и всегда.
Богатырский конь прянул вперед лихой золотистой молнией. Замелькали, сливаясь в стену, зеленые с желтизной деревья, запел, загудел под копытами сухой суглинок, мелькнуло что-то праздничное, ало-рыжее. Вековая рябина стерегла опушку, за которой тянулась испятнанная серыми и красноватыми валунами чуть холмистая равнина. Отсюда рукой подать и до Валунной степи, где и сошлись лютые асилаки с вступившимися за людей волотами. Века прошли, а камни, что метали друг в друга разъяренные великаны, так вдоль Сажих гор и лежат. Памятью и предостереженьем.
За очередным, не то девятым, не то десятым, поворотом тракт опустел. Ни крестьянских телег, ни соляных обозов, ни купеческих караванов. Только выбитая тысячами копыт земля, высокое ясное небо да пологие неотличимые друг от друга холмы по правую руку. Вроде и скачешь, а вроде и на месте стоишь.
– Рысью, – велел Алёша разогнавшемуся приятелю. – Подумать надо.
«Думай… – смилостивился Буланко. – Только на месте мы уже. Видишь?»
Замаячившая справа одинокая плоская скала и впрямь напоминала обтесанное лезвие каменного топора, но была слишком велика даже для асилака. За каменной громадой синел знаменитый Балуйкин лес. Вглубь его по доброй воле никто не совался, но Всеславским трактом народ ездил исправно, и припомнить, чтоб из чащобы вылезало что-то непотребное, китежанин не мог. Тих был Балуйкин лес до глухоты, только тишина подчас страшит сильней рева и грохота.
Богатырь глянул на небо и на жмущуюся к ногам Буланыша полуденную тень. Мальчишки-грибники, суля, что до места он доберется в сумерках, не врали и не путали. Просто дивокони куда резвей и выносливей обычных.
Сбоку противно загудело, и Алёша не глядя, на лету, сбил изготовившуюся угоститься лошадиной кровушкой кощейку[34], после чего взялся за успевшую отощать суму. Горячего китежанин не пробовал аж с Закурганья, и винить в том было некого. Поиски огнедышащего рогача затянулись до безобразия, а опоздание грозило сорвать встречу с братом, о котором Охотник знал лишь, что тот в урочный час объявится возле Асилакова топора. Разминешься – потом ищи-свищи. Время поджимало, и Алёша гнал, как мог, почти не спал, ел на ходу и в итоге остался с вообще-то любимой, но все равно обрыдшей вяленой зайчатиной да сухарями.